М.М.Буткевич "К игровому театру" лирический трактат

Читателям книги М. М. Буткевича, не желающим участвовать в Игре, рекомендуется игнорировать все знаки выноски кроме звездочки (*), а в самих сносках читать только набранный черным шрифтом таймс.

[09.06.2013]

14. Шарады Шекспира

(продолжение)

Да, мне, несомненно, повезло — я сделал удачный ход и этот этап игры с автором трагедии «Макбет» выиграл. Теперь я смогу так расставить вокруг ведьм добытые мною факты, чтобы последние, как внезапно включенные сценические прожектора, высветили и обнаружили полностью трех вещих подруг, молча скрывавшихся во мраке неведения. Выжду подходящий момент, подкрадусь в темноте, включу общий рубильник — вот они, милашки, передо мной как на ладони!

Я имел все основания быть довольным собою.

Но и автор трагедии не дремал. Для начала он применил ко мне не очень строгие штрафные санкции и тихим смешливым голосом объявил два осторожных табу[1].

Первое табу было высказано по поводу того, что образы ведьм в моей трактовке как-то перевернуты, превращены (он, видимо, не захотел сказать резче: извращены), — так нельзя: у него, мол (у Шекспира), ведьмы изображены отнюдь не как жертвы, а скорее как палачи, это они ведь охотятся за людьми, а не люди на них охотятся[2].[3]

Я внимательно посмотрел на него.

Передо мной стоял человек среднего роста и возраста, симпатичный и живой, — ему было далеко до старости, просто становилось заметно, как явные признаки молодости начинают исчезать с его лица и фигуры. Одет он был довольно пестро, почти щеголевато: торчали кружева накрахмаленного воротника, поблескивало изысканное шитье камзола, топорщились пышные ленточные штаны. Особенно удивили меня красные чулки и маленькая сережка в левом ухе[4]. Он встряхнул длинными, почти до плеч, волосами, потер, шумно вздохнув, гладко выбритую актерскую щеку[5] и продолжил:

— В этой охоте мои ведьмы не беззащитная дичь, а кровожадные охотники; они у меня — агенты зла, а вовсе не объекты жалости[6]. Перечтите пьесу, — в его глазах блеснул юмор. Шекспир, конечно, сказал «play», что по-английски звучит двусмысленно: одновременно и «пьеса», и «игра». — Проверьте игру.

Второе табу было связано с моей некорректностью в понимании самого явления «охота на ведьм» как злобы дня только XVII века[7]. Почесывая рано полысевшее темя и пожимая плечами, Шекспир убеждал меня, что, как ему кажется, это явление было и раньше, до него, и, возможно, повторится еще не раз в будущем, не дай, конечно, бог. Что, короче говоря, это, по его мнению, будет всегда, всегда[8]. На мое естественное возражение, что с развитием цивилизации предрассудков становится все меньше и меньше, что прогресс делает людей более гуманными[9], Шекспир расхохотался[10]. Он вскочил со стула, на который уселся было во время предыдущего разговора, и забегал вокруг стола, вокруг меня, дергаясь и мельтеша всю дорогу: то он расправлял ленты своих штанов, то взбивал ленты своих пышных рукавов, то застегивал и расстегивал ворот камзола и, не останавливаясь ни на секунду, кидал в меня сердитыми и веселыми словами: сбоку — в ухо, спереди — в лицо, сзади — в затылок.

— Только не будем, дяденька[11], о цивилизации, цивилизация — чушь, ложь, она — подлый в своей двуличности Янус; с одной стороны, просвещает человечество, а с другой — приводит его в еще большее одичание! А ваш хваленый прогресс? Он лишь увеличивает все количественно: и комфорт, и образование, и равнодушие, и — черт побери! — даже человеческую злобу. — Шекспир погрыз в ожесточении измазанный черни-

249

лами ноготь правой руки, и огоньки юмора в его глазах слились в синее пламя сарказма. — Прогресс с безразличной одинаковостью совершенствует все на свете: и книгу, и оружие, и законы, и беззаконие, и добро, и зло, и человека-бога, и человека-дьявола.

Он плюхнулся на стул с размаху и стал судорожно расстегивать пуговицы воротника. Будто задыхался.

— Представляю, как при вашем прогрессе усовершенствовали вы «охоту на ведьм»! — И он загадал мне свою вторую загадку, которую я снова с той же наглостью излагаю в виде сочиненной мной шарады.

Шарада вторая — злоба дня XX века:

Начало здесь — предлог,

Конец — у Этны в кратере,

А в целом… милуй бог! —

Сгребут к какой-то матери.

(Об-лава)

— Вы правы, сэр, — сказал я ему, и мы оба надолго замолчали. Стало слышно негромкое и невнятное бормотание пьяной проститутки, сидевшей в дальнем углу трактирного зала: «Билли, Билли, Старый Билли. Билли — пакостник и гад».

Но Шекспир ничего не слышал. Он развернул свой стул боком к столешнице, согнулся в три погибели и, вытянув ноги, стал натягивать свои чулки, разглаживая на них морщины и складки. Особенно долго занимался он пузырем от коленки на правом чулке.

А я занялся небольшой круглой лужицей пролитого на столе пива: указательным пальцем отводил от нее лучики во все стороны, лучи постепенно набухали рыжей влагой, и в конце концов лужица превратилась в дрожащего растекающегося осьминога.

Я думал, что Шекспир прав, что наш век действительно можно считать веком большой охоты на ведьм. Веком Великой Облавы[12]. Прогресс действительно развил самодеятельную причуду короля Джеймса под номером один, раздув в чудовищное глобальное поветрие. Начали, как всегда, мы — мы ведь безумно любили приоритеты. Со второго десятилетия XX века именно мы развернули новый виток охоты за ведьмами[13], мы же превратили ее в настоящую облаву: сперва вылавливали тысячами «беляков» — бывших офицеров, бывших дворян, бывших буржуев; затем занялись спецами и попами — счет пошел на десятки тысяч; показалось мало — перешли на миллионы. И миллионы крестьян, объявленных кулаками, подкулачниками и закоренелыми единоличниками, пошли к стенке, в тюрьму и в погибельную ссылку[14]. Охотились на шпионов. Выявляли вредителей. Ловили троцкистов. Хватали и душили военных изменников, безродных космополитов и врачей-отравителей. Новые инквизиторы вершили неправый суд в зловещих тройках и особых заседаниях. Новые палачи — энкаведешники и кагебешники — усердно практиковались, набивали руку в унижении и уничтожении человеческой плоти, перемалывали кости, жилы и души…

Семьдесят лет почти без остановки шли бдительнейшие поиски врага в друге. Да, приоритет принадлежал нам бесспорно — оторопь берет от этого приоритета.

За нами последовал бесноватый маляр[15]. Этот вылавливал с овчарками и живьем сжигал в печках коммунистов, евреев и неполноценных славян. Но куда ему, куда ему было тягаться с нашей машиной уничтожения, примитивной и безотказной, как кулак

251

громилы[16]. Чуть позже к движению примкнули американцы, начали собственную охоту за ведьмами[17]. Подслушивающие электронные устройства, детекторы лжи, электрифицированные стульчики, химиотерапия допросов, проскрипционно-компьютерные списки — культурная нация, а туда же. Потом была долгая ночь хунвейбинов — культурная революция в Китае. Завершил этот шабаш совсем недавно полпотовский геноцид. Но завершил ли?[18]

Уже хватают заложников террористы, режут и жгут иноплеменников националисты[19]. Эти даже не утруждают себя объявлением жертве ее вины — убивают первого попавшегося. Идет всемирная облава[20]: кто кого сгреб. Наступает апокалипсис ведьмовства. Добрый человек! — держись подальше![21]

Ведьмовство нашего времени ярче всего выразилось в двусмысленности века наступающего коммунизма, в двойственности самой социальной жизни: Сталин, палач одной шестой части мира, оборачивался добрым гением страны. Не просто гуманным, а самым гуманным на земле хотел выглядеть наш строй, взявший себе ГУЛАГ за практическую модель существования.

Двусмысленность эту определял садизм палача, заставлявшего свою жертву еще и прославлять палачество как доброту и добродетель*[22]. Мы восхищаемся мужеством и силою веры красного маршала Блюхера, кричавшего на расстреле (на своем расстреле! когда его самого расстреливали!): «Да здравствует великий Сталин!»[23] А дело тут вовсе не в героизме полководца и не в трусости режиссера, оно в темных, низменных, подлых чарах идеологического шаманства, оболванивавшего даже самых умных и благородных людей.

Так думал я, а что думал Шекспир?

Неужели предвидел он всю эту вселенскую облаву?

Кто его знает? — может быть, и нет.

Дело в другом: режиссер, особенно режиссер, берущийся за классическую пьесу, должен быть прежде всего человеком своей эпохи[24]. Только тогда, когда в его душе болят и кипят самые злободневные беды и страсти, он сможет увидеть в старинной пьесе то, чего до него никому обнаружить не удавалось. Таким образом, именно нам, пережившим майданеки и магаданы, куропаты и хиросимы, дано раскрыть в Шекспире такое, чего, несмотря на всю их гениальность, не смогли рассмотреть в нем ни Ленский, ни Станиславский, ни даже природный англичанин Гордон Крэг.

Шекспир понимал это ничуть не хуже нас. И одобрял. Более того, свои лучшие вещи он писал только так: брал старую пьесу и приспосабливал ее к нуждам своего времени. Театр не может существовать, не взламывая постоянно лед застывшего канона.

Этим он созвучен сегодняшней науке, утверждающей, что между наблюдателем и предметом наблюдения создается сложное взаимодействие и взаимовлияние: что-нибудь наблюдать — значит воздействовать на наблюдаемый объект и изменять его в своем восприятии[25]. Читая пьесу, разбирая ее, режиссер — хочет он того или не хочет — уже изменяет ее[26].

251

Честнее, по-моему, — хотеть.

В поисках союзника я скосил глаза на Шекспира. Он сидел на своем стуле, подняв и поджав ноги, как если бы по полу, прибывая, разливалась вода или перебегали стадом крысы. Губы его что-то шептали. Я подумал: сочиняет, гад, новую трагедию — и прислушался:

— Спасите меня, сэр… Убейте меня, сэр…

Было уже поздно.

Мне стало жутко, и я, не попрощавшись, уехал к себе домой, на четвертый этаж без лифта[27], оставив в одиночестве сильно погрустневшего Уильяма за столом в лондонском кабаке «Мермейд», что по русски могло бы означать «Русалка» или «Наяда»[28]. Хотя более подходяще, по-моему, было бы окрестить этот притон другим, пусть более грубым, переводом с английского: «Морская девка».

15. Шарады Шекспира

(окончание)[29]

Любой поэт — творец образов. Собственно говоря[30], сам процесс поэтического творчества является в первую очередь созиданием образа: берется какое-нибудь одно явление жизни и описывается (изображается, ваяется, разыгрывается), но описывается не прямо, а как некое другое явление, в чем-то сходное с первым, но чем-то и отличающееся от него, — одно выражается через другое. Захотел поэт описать девушку и придумал: опишу ее в виде березки. Старость обычно изображается поэтами через зиму, душевное волнение — через бурю или грозу, любовь — через воркующих голубей, а человеческие слезы — с помощью дождевых капель, стекающих по оконному стеклу[31].

Великий поэт никогда не придумывает своих образов, он просто видит мир вот так, по-своему, и ви́дение его одновременно неожиданно и долгожданно[32]. Великий поэт, глядя на цепочку слепцов, падающих с обрыва в овраг, видит все заплутавшее на дорогах истории человечество. Гладит[33] в ужасе на кровавую сечу, а думает о разгульном пиршестве: «ту кровавого вина не доста: ту пир докончаша храбрии русичи: сваты попиша, а сами полегоша за землю Рускую»[34]. Смотрит на уходящий в метель революционный отряд, а представляет шайку бандитов, ведомую… кем бы вы подумали? — Иисусом Христом. И уже не может остановиться, предчувствует, предощущает и внушает нам эсхатологическую картину распятого вместе с разбойниками Христа[35].

В этом смысле Шекспир был величайшим поэтом. Созданные им образы сразу стали всеобщим духовным достоянием: вечным, бессмертным, неуничтожимым. Непритязательные, как цветок бессмертника, и обязательные для каждого, как колыбельная песня, эти образы трогают нас вот уже четыре столетия[36], беспокоят и не позволяют опускаться на четвереньки[37].

Покажите мне более яркий и точный образ смерти, чем его знаменитое «а дальше — тишина»*. Найдите более красочный и более жуткий образ ревности, чем его «чудовище с зелеными глазами» (по варианту Б. Л. Пастернака — зеленоглазая ведьма»)*[38]. А глобальный шекспировский образ доли честного человечества, соединяющий

251

в себе небывалую обобщенность с небывалой же конкретностью, — разве он не чудо искусства? — «голый человек на голой земле»*.

Шекспиру свойственны свободные и бесстрашные уподобления низкого великому, нравственного безнравственному, безобразного прекрасному: в основе большинства его образов лежит контраст: в них смело сопрягается все со всем[39], включая самые крайние проявления человечности — Зло и Добро.

Если сузить понимание термина «образ» до изображения отдельного человека, созданного поэтом, то наиболее ярким шекспировским творением будет образ леди Макбет, злодейки и жены злодея. Необъяснимые чары этой дьяволической женщины оказались так сильны, что она без особого труда оттеснила на задний план всех шекспировских героев и героинь и гордо заняла свое законное место в первой пятерке вечных символов земного искусства — рядом с Гамлетом, Фаустом, Дон Жуаном и Дон Кихотом[40].

Муки совести прекрасной преступницы, неутолимая страсть любовницы, лишенной материнства, сводящая с ума бессмысленность честолюбивых предприятий, сомнамбулизм раскаянья, блуждающего в вековечной ночи со свечой, — все признаки того, что в театре называют «коронной ролью». Да, да: леди Макбет — безумная королева театра[41].

«Макбет» вообще напичкан образами, как кекс «Столичный» изюмом, причем все образы тут первоклассные, отборные, один к одному. Какой из них прекраснее и величественнее, решить невозможно. Примеры образов-характеров я сейчас приводить не буду, потому что пришлось бы переписать весь список действующих лиц, не исключая безымянных персонажей и потому еще, что в дальнейшем я буду всех их описывать и разбирать подробно по мере разворачивания анализа пьесы. Два примера образов, так сказать, ситуационных:

— ночной церковный колокол, звонящий по королю Дункану[42], досматривающему последний в жизни сон[43];

— всемирно известный Бирманский лес, идущий в атаку на укрепрайон Донзинанского замка.

И еще три примера чисто поэтических, то есть словесных образов:

— образ безвременья — «на отмели времен»;

— образ убийства — «Макбет зарезал сон»;

— образ кончающейся жизни — «Догорай, огарок!»

Какая мощь образного мышления, правда? И какая живучесть образов: захватанные на протяжении веков сотнями поэтических рук, заболтанные тысячами актерских языков, затасканные и затрепанные по всем вселенским хрестоматиям, эти образы не тускнеют и не стираются от многократного употребления — куда там! чем дальше, тем они становятся свежее и многозначнее.

Если бы некоему мифическому менеджеру пришла в голову шальная мысль устроить невообразимый поэтический конкурс всех времен и народов на звание лучшего творца образов, Шекспир непременно бы поставил рекорд выразительности и поднялся бы на высшую ступеньку почета: Мистер Иносказание.

253

Так неужели шекспировские ведьмы просто старые старухи[44] и больше ничего? Неужели величайший Мастер Образов вставил их в свою пьесу только в угоду Якову и ничего не вложил в них своего?..

— Товарищ Шекспир, будьте любезны объяснить нам, что вы имели в виду, что видели внутренним, так сказать, взором, когда выписывали три этих образа? — прозвучала во мне помимо воли какая-то чужая, несвойственная мне интонация[45].

Мистер Иносказание не замедлил с ответом:

Шарада третья — что за «масками» ведьм?

Два предлога — в первой части,

Дальше — бык, лишенный страсти.

Целым словом будет власть,

Безграничная, как страсть.

(Про-из-вол)

— Произвол?

— Йес.

— За маской ведьм стоит произвол?

— О, йес.

— Хотите сказать, мистер Шекспир, что, рисуя своих ведьм, вы пытались изобразить произвол власти?

— Ноу!

— Как же тогда прикажете вас понимать? — Я уставился на него в недоумении.

Передо мной сидел рано постаревший человек с редкими следами убегающей молодости на худом бледном лице. Лицо было чуть-чуть одутловатым и несвежим, каким оно бывает у запойных алкоголиков или у людей, страдающих хронической бессонницей[46]. Лицо было абсолютно неподвижно, как и вся фигура знаменитого драматурга. Он сидел, выпрямившись и бросив руки на стол перед собою. На сжатых кулаках белели от напряжения косточки суставов, по бокам нижней челюсти белели вздувшиеся желваки. Неподвижность живого тела пугала, а в ответ на его напряженность у меня начинали напряжно[47] ныть суставы ног и рук. Но, присмотревшись, я заметил, что неподвижность эта неполная: время от времени у него дергалось правое веко и пульсировала жилка на прозрачном виске. Да еще пошевеливались губы, когда он говорил.

Одет он был в черный атласный костюм с белыми тоненькими манжетами и большим белым воротником[48]. Воротник торчал в стороны: он был накрахмален так сильно, что казалось, об него можно порезаться.

На блюде воротника лежала говорящая голова[49].

Двигались губы на белом безжизненном лице, скупые слова выпадали из губ автомата как-то механически, с металлическим звоканьем[50]:

— Специально я ничего не пытался изображать. Это изображалось само собой, а нож произвола все время сидел у меня в сердце… Ведьмы не спрашивают Макбета, хочет ли он стать кавдорским таном, хочет ли он убивать короля Дункана, хочет ли он вступать в смертельную борьбу со своим лучшим другом[51] Банко и со всем остальным миром[52]. У ведьм свои планы, и они вынуждают Макбета выполнять их любой ценой. Без спроса они вламываются в чужую жизнь и тащат человека к гибели. Сам Макбет, как и его планы и желания, нисколько их не интересуют. Он для них пешка, одна из пешек в

254

собственной игре. Это произвол. Точно так же они влезают в жизнь Банко. Точно так же лезут в мою жизнь и мои несносные ведьмы — зрители: партер любит смеяться и плакать, и я должен сочинять для него дурацкие остроты и душераздирающие сцены, ложи любят красивую жизнь, и я вынужден придумывать для них прекрасные любовные истории и слагать сладостные стишки; аристократы погрязли в политике сами и от меня требуют того же: давай им аллюзии, давай антикоролевские призывы, зажигательные, а лучше — поджигательные картины бунта. Давай, давай, давай. И я даю. Король требует прославления монархии — я воспеваю, как продажный соловей, единовластие и централизацию. Король любит лесть — я льщу ему, восхваляя несуществующие доблести помазанника. Его величество обожает ведьм — я тут же вставляю их в спектакль. В результате ваши милые шекспироведы все чаще и чаще объявляют меня конформистом. А я не конформист! Я невольник! Я — раб, загнанный в угол произволом бесчисленных ведьм, все больше и больше забирающих власть в обществе!

Я почувствовал, что он сейчас сорвется, что сдерживается он из последних сил.

— Нечем дышать. Простому человеку нечем дышать.

И тут он сорвался. Повалился на стол лицом вниз и, не отрывая лба от крышки стола, забарабанил по ней кулаками. Сначала попеременно — правым и левым. Потом — обоими кулаками сразу. И закричал, давясь неприличными словами, лишенными какой бы то ни было образности и поэзии:

— Эссекс полаялся с королевой и вдруг решил ее свергнуть, а мы, рискуя театром, вынуждены были играть по его прихоти моего «Ричарда» — чтобы спровоцировать восстание лондонского плебса. Ужас! Кто-то упрекает меня, что я не вышел тогда вместе с бунтовщиками на площадь. Да, я не вышел. Не смог. Не захотел, черт меня побери! (Ругательные эпитеты и глаголы вы можете вставить в эту реплику по своему усмотрению, в зависимости от вашего темперамента, от вашей испорченности и осведомленности, — ну хотя бы так, как я это сделаю сейчас в следующей фразе[53].) Потому что я не хочу гнить в этом долбанном Тауэре, не хочу кончать свою дерьмовую жизнь на этой закаканной и записанной плахе! Не хо-чу[54]!

Его колотило не на шутку: и внутренне — в нем дрожала, тряслась от озноба отчаянья одинокая душа, и внешне — он бился лицом о доски стола. Раз, другой, третий, четвертый.

Я не знал, что с ним делать…

Не придумав ничего более подходящего, я положил руку ему на плечо. Он поднял голову, и я в третий раз посмотрел на него в упор.

Передо мной возникло прекрасное лицо страдающего художника — разбитое, распухшее, залитое кровью и слезами, с глазами, полными возвышенной боли и ничем не прикрашенного презрения к себе.

Вы скажете, что это образ, придуманная картинка, беллетристика, и будете правы. Но даже если очистить написанное от всякой образности, выбросить «художественные» преувеличения и заменить «поэтические» слова другими (нет-нет, не ругательными, на этот раз научными, то есть более строгими и точными), смысл набросанной мною картинки не изменится: к началу работы над «Макбетом» Шекспир сильно страдал, был в жутком нравственно-психологическом состоянии.

Вот так написал об этом в конце прошлого века[55] один довольно крупный ученый, философ:

255

«Только полная безнадежность, только не знающее исхода отчаяние могло привести Шекспира к тем безднам человеческого горя, о которых он рассказывает нам в ”Короле Лире“. Угадать душу Лира, не переживши хоть отчасти его трагедии, невозможно. И эта трагедия произошла в душе Шекспира. Она заставила его задать себе этот великий и страшный вопрос: “Зачем?“ Кто испытал чувства Лира, кто вместе с Шекспиром умел войти в тот беспросветный мрак, куда сразу, после долгих лет беспечных радостей попал несчастный старик, — для этого тот великий вопрос ”Зачем?“ никогда не перестанет существовать. Слабые маленькие люди убегут от него, постараются забыть его, закрыться от него повседневными заботами и радостями. Большие люди прямо глядят в лицо восставшему призраку и либо гибнут, либо уясняют себе жизнь. Шекспир не побоялся роковой задачи. Чего она ему стоила — мы никогда не узнаем. Но что бессмертную славу величайшего трагика он купил страшной ценой — в этом не может быть сомнений. Он сам пережил ужасы трагедии. И он понял и объяснил нам ее смысл — рассказав, как она происходит и что она делает с человеком. Этот величайший и труднейший вопрос лежит вне сферы философии и науки, собирающих и обобщающих лишь видимые, внешние факты. Трагедии происходят в глубине человеческой души, куда не доходит ни один глаз. Оттого они так и ужасны, словно преступления, происходящие в подземелье. Ни туда, ни оттуда не достигает человеческий голос. Это пытка в темноте, кто знает ее, тот не может не спросить ”зачем?“»[56].

Все ученые, занимающиеся английским Возрождением, писали о кризисе гуманизма, разразившемся на рубеже XVI и XVII веков. Некоторые из этих ученых, как и процитированный только что Л. Шестов, предлагали, соответственно, гипотезу о кризисе в мировоззрении и творчестве Шекспира. Я решаюсь конкретизировать последнее предположение еще больше: катастрофический духовный кризис Уильяма Шекспира совпал, по-моему, с написанием «Макбета» и пришелся на 1606 год.

«Макбет», таким образом, — вершина в творчестве английского драматурга. До нее — подъем. После нее — уже спуск. Шотландская трагедия — главное событие в художественной жизни Шекспира.

После «Макбета» Шекспир уже ехал с ярмарки. А в телеге позади него сидели три ведьмы. Эти ведьмы — самое значительное предсказание Шекспира. Предупреждение великого поэта нам, его потомкам.

……………………………………………………………………………

Настоящих ведьм давно уже не казнят. Они присвоили себе полную свободу и плодятся, плодятся, как ядовитые грибы после четвергового кислотного дождичка[57], заполняя жирной плесенью все щели и низменные места планеты, опускаясь на нее тучами прожорливой трансцендентальной саранчи[58]…

Казнят не ведьм. Давно уже казнят, объявив их ведьмами, тех, кто пытается противостоять коллективному конформизму масс, этой совокупной ведьме наших дней, гигантской марионетке, которую придумала и взлелеяла бессовестная[59], погибельная цивилизация…

Ведьмы процветают вовсю. Они, наверное, бессмертны[60]: и как обозначающее (бессмертные образы Шекспира), и как обозначаемое (вечное зло человеческой истории)[61].

256

……………………………………………………………………………

Идеал режиссера — отыскивать и собирать образы, создаваемые писателем и щедро рассыпаемые им по пьесе. Это во-первых.

Идеал режиссера — разгадывать загадки, пульсирующие, как кровь в венах, внутри каждого образа. Это во-вторых.

Идеал режиссера — выслеживать, вылавливать и собирать в пучки тончайшие паутинки ассоциаций, порождаемых образами пьесы, и чем больше, тем лучше. Это в третьих.

А в четвертых, идеал режиссера в том, чтобы продублировать все для своих актеров: показать им то, что во-первых, растолковать то, что во-вторых, и дополнить их[62] собственными ассоциациями то, что в третьих*[63].

[09.06.2013]

Продолжение следует Ссылка для читателей книги М. М. Буткевича «К игровому театру», не желающих участвовать в затеянной мною Игре; аналогичная ссылка находится в самом низу страницы, попасть на нее можно с любого места при помощи Ctrl + End.

[1] Не понимаю, каким это образом табу может быть осторожным. Табу всегда безапелляционно, а это по определению несовместимо с осторожностью. Еще сказал бы с боязливым табу!.. Эх, Львович! Это просто сопротивопоставление. 09.06.2013

[2] Не соображу, что за игру с управлением затеял Михалыч: мол, ведьмы охотятся за людьми, а люди — на ведьм… Попробуем после безуспешных поисков в Сетке разобраться самостоятельно. «За», вроде бы, — когда об охоте речь идет в переносном смысле (охотиться за дефицитом, богатыми женихами, «Красным октябрем»). «На» — похоже — когда реально охотятся на какую-либо дичь: на кабана, на утку. С другой стороны, «охота на ведьм»… Видимо это в общем случае неправильно, но исторически оборот устоялся именно в этой форме. Вот у Михалыча управление в отношении ведьм и переплыло из этого устойчивого оборота. Но тогда, наверное и ведьмам в данном контексте следовало бы охотиться на людей. Тем более что в XX в. целая профессия появилась и обозначается она и описывается не менее устойчивыми оборотами: охотники за головами охотятся на человека… Чуть позже мои поиски увенчались успехом, см. ниже… Оказалось, что здесь я не совсем правильно рассудил: на — когда сразу мочат, а за — когда ловят живыми… 12.02.2011

[3] Ну, Михалыч, уж это-то табу Вы могли бы отбросить. Не на людей вообще охотятся ведьмы, а на людей, способных на преступление, тех, кто это преступление совершит. Вспомните куросавского ведьмака. У него еще прекрасная предтеча была — вещавшая мужским голосом погибшей жертвы предсказательница из «Расёмо́на». Никак не воспринимается он дьявольским наваждением. Да и вообще сам образ наступления леса, явственно связанного с ведьмами, ассоциируется не с дьявольским наваждением, а с восстановлением справедливости самой Природой, то есть действием скорей благим, то есть божественным. И вполне я представляю себе трактовку, в которой главными силами именно сквозного действия будут ведьмы — представительницы природы, естественного порядка, ведущие войну против Внимание, сейчас будет тавтология! противоестественного того самого «дня злобы», превратившего человеческое общество в исполненное взаимоуничтожения, взаимообмана, взаимодоносительства, и проч., и проч. общество бесчеловечное, попирающее Природу. И не становятся ли ведьмы как ее, природы, представители именно жертвами, именно пострадавшей стороной, вершащей праведный суд, справедливое возмездие? Очень даже современная трактовка и без вульгарной актуализации…

[4] Если бы не костюм, портрет чем-то напоминает Кирилла Серебренникова… А с костюмом — персонажа Ричарда Дрейфуса из фильма (внимание!) «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». 12.02.2011

[5] А как же волосы? Актеры стриглись коротко. Наверное, это парик. 31.07.2012 Да ладно тебе, Львович. Вспомни, кого играл Шекспир. Труп отца Гамлета — так там голова вообще спрятана за забралом. А для Кормилицы и ведьмы волосы как раз не мешают, а способствуют. А вот без побриться — не обойтись. 09.06.2013

[6] Ну, здесь Билли явно говорит как адепт общего замысла Михалыча, в основе которого, вспомните, лежит трактовка Макбета не как неинтересного мелодраматического злодея, а как все-таки героя. Но почему герой не может быть преступником? Неужели из-за того, что гений и злодейство — вещи несовместные? Во-первых, еще как совместны, а во-вторых, душа человеческая бесконечна, вспомним образы Достоевского, тех же Раскольникова и Свидригайлова, Рогожина и Ивана Карамазова. Да что там! Жана Вальжана и Жавера… Очаровательную Козетту, которая с легкостью предала человека, спасшего ей жизнь. Зилова, в конце концов (и под стать ему Ирину). Ужели у Шекспира нельзя найти и совместить — бесконечно многослойно и богато — самые несовместимые, казалось бы, мотивы? Памятуя про тот же принцип Бора!

[7] А… разве таково было Ваше понимание, Михалыч?.. Мне как раз показалось, что Вы во многом имели в виду именно XX век, тем более (последую Вашему примеру и применю Вашу методу к Вам самим) в Вашей биографии эта связь очень даже прослеживается).

[8] Вот и я об этом. Снова вперед забежал. Но попал! Эй, Михалыч, мое мнение подтверждает — пусть Ваш и виртуальный, но для нас обоих он вполне реальный, Шекспир-то! И вдруг, уже по завершении публикации Книги, при одном из последних вычитываний, я понял, что затеял игру с Вами точно так же, как Вы затеяли здесь игру с Билли!.. 31.07.2012

[9] Кажется, я знаю реакцию… По-моему, Михалыч, Вы лукавите. Или Ваше возражение было провокационным…

[10] Ну!

[11] Это Шут из «Лира». А Михалыч, получается, — Лир?..

[12] Опять ОФИСный стиль!

[13] Во, а здесь почему-то «за»!..

[14] А еще были просто заморены голодом: был такой традиционный русский способ расправы…

[15] Во II-й ненаписанной части Михалыч уделит много внимания Брехту, там будут и ссылки на него. Бертольд Гитлера иначе как Маляром не называет. 19.12.2011

[16] В грозовые 90-е мои родители пошли к Рижскому рынку торговать плодами наших шести соток. И вот, стоят они среди других бабушек, торгуют эти самые яблоки, и тут подходит качок, мол, нужно делиться. Папа замахнулся на того своей палкой, мама повисла у него на руке, горе-рекетира смыло, словно он растворился в воздухе, а мама рассказывала, как она реально испугалась: папа даже в возрасте был конкретно на руку тяжел: артиллерийский разведчик, перелопативший тонны земли во время войны… 01.12.2011

[17] Ой, ну, эпоху Маккарти-то точно именуют через «на».

[18] Видимо А уж Вам с Данилой еще виднее, чем нам., — ни хрена, только начало. Да плюс 11-е сентября, да плюс две столицы с началом на «б» и окончанием на «-ад», в которых сначала эти «б» устроили сущий ад, а потом спохватились, что разведданные оказались высосанными из пальца или взятыми с потолка: как массовые захоронения под первым «Б», так и ОМП у второго. А чтобы подогреть охоту Здесь: не желание, а поиски, выслеживание […] с целью умерщвления (на кого) или ловли (за кем). (Словарь ОРФО), например, в Москве — на/за брюнетов/ами Имеет место, как известно, и то, и другое, и это не шутка, сам такой, пока чудом цел., устраивают дубовые Дубровки и бесславные Бесланы, причем обязательно надо поубивать именно детей. Так что, Михалыч, хоть и сравнительно недавно Вами все это писано, но думается, Вам тогда и не снилось, что грядет. Впрочем, что это я? Ведь обо всем этом и пишете Вы в мудром предвидении: без деталей, но в тенденциях безошибочно — уже в следующей фразе.

[19] И — неожиданное сопротивопоставление — интернационалисты! 09.06.2013 Мне особенно «нравится», что они еще и рубят головы. Видимо, лавры нанкинских самураев нашим чеченским героям не дают покоя. А может, подростковых сериалов а ля «Горец» насмотрелись. Помните, Михалыч, мы с Вами где-то выше говорили про детскую жестокость? Возможно, повзрослеть — это утратить жестокость? Начать страшиться собственной подлости? И т.д.? На днях у Познера был Миронов, который по поводу Мышкина сказал: а он не человек. В три года он заболел, в 23 пришел в себя, то есть ему всего три годика. И поэтому в нем нет добра и сострадания, а есть проницательность ребенка и достаточно бестактное отношение к окружающим. «В вас нежности нет», — говорит ему ребенок постарше, Аглая. 09.06.2013 Буквально сегодня по новостям рассказывалось об активизации на Кавказе, где были убиты (осознанно!) какой-то мужчина и его трехлетний сын. А командиру бандгруппы 17 лет. Кстати, и упомянутые азохунвейбины, и красные кхмеры (что уж там гитлерюгенд вспоминать!) — были сопливыми мальчишками, только под себя мочиться перестали, а уже мочили — миллионами. А помните детишек у Буссенара в «Капитан Сорви-голова», как мы зачитывались на уроках под партой, как им завидовали! А великий детский писатель, внука которого за проявленную экономическую инициативу одно время ругали на каждом углу, со скольки пошел душегубничать? Дедушка, дедушка, не внук! С 14-ти? Видать, преуспел, раз через пару лет уже дослужился до комполка. А с какой неотступностью и неизменностью дети то в синагогу с ножиком ворвутся, то какого-нибудь монголоида или негроида замочат. А общественность возмущается, мол, это же дети, нельзя их сажать, жизнь молодую портить. Эх-х!.. Ну а упоминавшиеся рыцари 40 островов, детская книжка… А тут еще такой режиссер появился, Балобанов. И кажется, детям очень нравится. Про «Груз 200» еще не знаю, только вышел Думаю, детишкам будет классная забава про дефлорацию при помощи бутылочного горлышка; и уж когда героиня останется прикованной голышом в обществе трех трупов разной степени свежести, последний из которых довольно долго ее насиловал, понуждаемый к этому дулом пистолета, в зале вообще, думаю, будет ржачка: прикольно-то как!, но вот евонные «Братья» да «Жмурки», по-моему, тинэйджеры весьма заценили. По крайней мере режиссер, похоже, адресовался именно к ним. Взять хотя бы музыкальное оформление этих культовых Действительно культовые и, между прочим, талантливые. фильмов: сплошная рок-тусовка, духовная пища молодняка. На данный момент появилось еще 2 фильма: «Морфий» и «Кочегар». Последний не видел, а «Морфий»… Пожалуй, все же, взрослый фильм, несмотря на то, что детишкам бы понравился минет, который голая девица делает герою. Да и вообще в фильме голых дам хватает. 12.02.2011 То, что Оруэлла они не читали и фигуральных намеков (насилие над девочкой со стороны маньяка-мента — насилие безумной власти над беспомощной страной и т.д. — все это уже написано и расписано)… да, в общем-то не очень-то и надо. Вон, акунинские многочисленные аллюзии, затерянные, скажем, в фандоринском сериале (например, описание появления героя в Лондоне чуть ли не впрямую списано с описания Мышкина в первой главе «Идиота»), не слишком многие вообще засекают, но читается и популярностью пользуется, что называется, среди широких. Ну и известный гарик, кажется, будет здесь к месту:

Любую можно кашу моровую

затеять с молодежью горлопанской,

которая Вторую мировую

уже немного путает с Троянской.

[20] Ага, Михалыч не задавался лингвистическими изысканиями, но видимо, когда он шарадил с «охотой», речь шла об охоте как мочилове, а «облава» — охота с ловлей. 12.02.2011

[21] Интересно где? На спектакле? В школе? В метро или аэропорту? Или у себя дома под мирной крышей погибать по милости безалаберных жэкахашников от взрыва бытового газа, когда из жильцов дома выживают лишь те, кто по случайности в эту ночь где-то загулял?

[22] Смерть, по Михалычу, шла к Лесю как одушевленное существо. 09.06.2013

[23] По-моему, где-то я поминал анекдот про день рождения киллера: «Хэппи бёздей ту ю…» 10.08.2011

[24] Как говорил блаженной памяти Ильич II, «живем эпохою».

[25] Ага — и быть наблюдаемым этим самым предметом наблюдения. Как в известной хохме: английскую надпись, сообщающую о том, что компьютерный диск не читается, переводят: «Генерал Фаллюр читает ваш диск». 31.07.2012

[26] Ну, да, это из той же серии, что первично: бытие или сознание. Вроде бы бытие. Но порой обратная связь оказывается столь сильна, вторичное сознание оказывает на бытие столь мощное влияние, что уже и не поймешь, где курица, а где яйцо. И возникает мысль о чем-то еще более первичном, том самом неведомом и трансцендентном, существование которого превращает классическую диалектическую пару из сущего в функцию. Интересно, что сказал бы по этому поводу любимый михалычев Хайдеггер?..

[27] У меня — пятый. И тоже без лифта. 22.04.2011

[28] Ну, думаю, Дисней снимал мультик, все же, не про наяду. Единственное — сегодня это было бы вполне уместно, — как умудрились так назвать кабак не только до Диснея, но и до Андерсена?! Хотя Андерсен тут к месту: он хоть и не принц, но датский… И вообще, «наяда» — это скорее не «по-русски», а по-гречески, причем древне- мн. ч. — Ναϊάδεσ.

[29] Интересно, что имел в виду Михалыч этой трехчастностью…

[30] Опять этот оборот! Ну простите, Михалыч, задевает. 22.04.2011 Львович, тебе уже сказали — так писали те авторы, начитавшись которых я и начал писать эту книгу, — терпеливо повторил Михалыч. 31.07.2012 А кроме того, эллипсис — допустимая, но не обязательная форма. 09.06.2013

[31] В стеклах дождинки серые

свылись, гримасу громадили,

как будто воют химеры

Собора Парижской Богоматери.

[32] Когда Арно Бабаджаняна сын спросил: «Папа, как ты придумываешь свои мелодии?» — тот ответил: «Я их слышу». Позже — выше — я из этого и еще ряда случаев вывел целую теорию. 20.12.2011 Еще одно подтверждение: правда это или образное видение творческого процесса, — тому того?, что художник — проводник чьего-то голоса извне. Во II-й части Михалыч найдет у Дюллена термин «образ мира», который, кажется, подразумевает то, что разумею я под «космической энергией» как «топливом» театрального действа. 22.04.2011

[33] Опечатка. Конечно же «глядит». А образ уже возник — гладильщика перед окном, а за окном фашистская бойня и уже начинает дымиться материя от утюга в застывшей от ужаса руке.

[34] И все-таки предложу замечательный перевод Николая Рыленкова (надеюсь, не нужно уточнять, что за произведение):

Расстались братья, кончив пир

В глуши над быстрою Каялой.

Тут каждый без оглядки пил,

Да только браги недостало.

Вдали от сел родных и нив,

Не одолев своей кручины,

Поникли, сватов напоив,

Бесстрашных русичей дружины. —

Действительно потрясный образ, как-то его мимо сознания всегда пропускал, спасибо, Михалыч, что обратили внимание. Тут еще и сваты!.. Кстати, во 2-й части Михалыч цитирует некий источник (то ли Лосев, то ли Лихачев, то ли Адрианова-Перетц, то ли Богатырев — не помню, — который, в свою очередь, цитирует именно этот фрагмент «слова». 10.08.2011

[35] Не знаю, я атеист, но меня всегда этот финал блоковской поэмы коробил: настолько несовместимо (будучи, видимо, как это ни парадоксально, подсознательно для меня уважаемыми) виделись эти два идеала, революционный и эволюционный… пардон, зарапортовался… религиозный. И здесь, ММ, мне кажется, как говорится, слегка срезает углы: Христа никто не спрашивал, распиная между разбойниками, а если припомнить молитву о чаше, так и отбивался как мог. А у Блока он вроде как наоборот — в паханы подался. Что касается основной мысли Михалыча, еще один пример в пандан, чуть ли не самый потрясающий и наглядный пример — того, что художник именно видит то, что создает Это тоже упомянутая мною выше. 31.07.2012 — сумасшедшая во всех смыслах. 10.08.2011 «Звездная ночь» Ван Гога. Силой своего изобразительного таланта художник буквально навязывает нам свой взгляд, свое больное воображение, заставляя нас перевоплотиться в несчастного гения, сидящего за мольбертом во дворе психушки и в полной тишине (подчеркиваю, в полной тишине, когда смотришь на картину, вдруг исчезают все звуки, словно Винсент — и ты вместе с ним — оглох) копирующего на холст то, что предстает перед его взором.

[36] Уже пятое пошло, Михал Михалыч! «Макбет» создан в 1606, а сейчас 2007!

[37] По числу столетий должны быть пятереньки. 09.06.2013 Юнг это, кажется, называл архетипами. 22.04.2011

[38] А еще это было подхвачено уже нашей эстрадой. Львович, цепляешься за стилистику, а у самого и «еще» и «уже» в одном флаконе. Тоже сопротивопоставлениями балуешься? 09.06.2013 Правда, там зеленые глаза были уже и у беды. Но теперь я понимаю, откуда взялся этот полюбившийся в народе образ. Львович, что значит «и у»? Ревность-зависть как беда — и есть зерно всего «Отелла» 10.08.2011

[39] Сопротивопоставляется! 09.06.2013

[40] Не знаю, можно поспорить. Я без князя Мышкина, к примеру, этот список не вижу. Но этот-то ладно, этот вроде какой-то русский, а значит — какой-то неполноценный. Но как же царь Эдип? Та же Федра? Иов? Я уж не говорю про Сына Человеческого, стоящего на первом месте в мировой художественной культуре по количеству воплощений (включая того же Мышкина!), и его пестрое и яркое окружение: от Матери и Марии-Магдалины до всех его столь разных и выразительных учеников. И о прочих персонажах, получивших высочайшее воплощение в бессмертном романе Булгакова.

[41] Видал бы кто шальную королеву… [монолог 1-го актера о Гекубе (пер. В. Поплавского)] 12.02.2011 Потом она, все же, стала безумной царицей. 31.07.2012 А что? Почему бы и не посравнивать Гекубу с Ледью, а Ледь с Гекубой, а их обеих — то вместе, то поврозь, а то попеременно — и с Гертрудой? С Корделией и ее сестрами? С Гермионой? Продолжать можно до бесконечности. Бери любую королеву: от Марии Стюарт до Василисы Мелентьевой — и сопротивопоставляй с любой другой. 09.06.2013

[42] Интересно, а как фамилия короля, не Маклауд ОРФО тут же предлагает: "Мак-Лауд"!, часом? И вообще, почему одни из персонажей «Макбета» — по имени (Дункан, Банко), другие — по фамилии Ха-ха, прямо как Коля Караченцов в фильме «Львиная доля»: «Они его зовут по имени, а мы — по отчеству». (Мак-Бет, Мак-Дуф, — с ударением, кстати, не на «Мак» по английскому стандарту, а на следующий слог, ср: Маккарти, Маккинли и т.п.)? Что бы, интересно, нарыл Михалыч, вздумай он произвести анализ этого аспекта?

[43] Кстати, это был сон гоголевского правителя: про крыс. Почему бы не посмотреть на городничего через призму шотландского короля и наоборот? Гоголь-то не постеснялся в этом качестве использовать и испанского короля, и алжирского бея… 09.06.2013

[44] Невольная ассоциация. Лизавета Прокофьевна, когда муж объяснил вспыльчивость их старшей дочери словами: Мужа надо, — вспыльчиво заявила: Какой же вы Иван Федорович, грубый грубиян! А еще у Пруткова есть стихотворение «Древняя греческая старуха». 09.06.2013

[45] Это насчет «товарища», что ли, Михалыч? Надо сказать, не знаю, как кто, а мое поколение как-то мирилось с этим товарищем. Затем это слово было подвергнуто остракизму и — по крайней мере в детективах — появились такие чудовищные перлы, как «господин полковник» (это не персонаж из «Чапаева», это вполне современный муровский сыщик Гуров). Как результат — и не товарищи мы, и не господа — и то, и другое как-то не выговаривается. Ну, ничего, осталась еще куча обращений. Старик, земляк, дружище, приятель, корефан, и даже братан; сударыня (сударь как-то не привился, а жалко), леди, барышня, мадам и мадемуазель (как-то англо-американские мисс, миссис, мэм тоже не привились, видимо из протеста против Америки, которая своей прямолинейной назойливостью умудрилась вызвать далеко не лучшие чувства чуть ли не у всей остальной планеты). А еще: «гражданин-гражданка», «любезный», «милейший», «уважаемый» (это менты так любят обращаться). И, наконец, чудовищное «мужчина-женщина». Да, есть еще «девушка» и «молодой человек» — вне зависимости от возраста вопрошаемого. Как-то в троллейбусе ко мне обратилась контролерша (молоденькая, годившаяся мне в дочки, если не во внучки): «Молодой человек, а вы за проезд заплатили?» — и я так и не понял, это что: наезд или комплимент?

[46] Боже мой, Михалыч, Вы прямо нарисовали мой портрет, да еще и достаточно точно обрисовали, что за ним скрывается. Ай-яй-яй, как не стыдно переходить на личности! Скажете, что Вы имели полное право: никто не просил меня лезть в эту дурацкую игру с Вами — Гроссмейстером? И вообще — не настолько хорошо Вы меня знали — несмотря на всю свою гениальность — чтобы предугадать в еще не достигшем тридцати студенте-выпускнике грядущего печального пьяницу, страдающего бессонницей без поллитры на сон грядущий. Что ж, Вы правы, мне на это нечего возразить. Единственное — не думаю, что Шекспир выглядел так, как Вы его описываете. Хотя, с другой стороны, кто запретит Вам видеть его так… равно как и мне как-либо по иному?

[47] А вот здесь зря ОРФО подчеркивает. Классное, вкусное и точное слово. Даже если это просто опечатка. 10.08.2011

[48] Успел переодеться. 12.02.2011

[49] Профессора Доуэля? Врача Дубана? Нет, Львович, это та самая голова Макбета, которую выносят в финале на пике! 09.06.2013

[50] А вот это, скорее, действительно очепятка. Но получилось тоже звучно. Поэтому не стал править.

[51] Мне вдруг вспомнились рассуждения Михалыча насчет семейных отношений Шекспира. И действительно, смотрите: еще Ромео — пусть и невольно — убивает будущего родственника; Отелло убивает жену; Гамлет убивает отца возлюбленной, ее брата и двух своих друзей (которые также везли своего друга на верную смерть), а Клавдий убивает брата, жену и организовывает смерть племянника; Порция предает своего отца; в «Как вам это понравится» брат бежит от смертельной опасности, исходящей от брата; Эдмунд обрекает на ослепление отца, на смерть — брата, Гонерилья убивает (да-да! не своими руками? так это еще круче!) отца и двух сестер. Наверняка список неполон, я привел примеры так, навскидку. Здесь, конечно, давняя традиция, идущая еще от античной трагедии: в том же «Тите Андронике» — помните? — ничего не подозревавшую мать накормили мясом ее детей, этим забавлялся еще кто-то из греческих царей, кажется, Атрей, за что потом расплачивались все Атриды вплоть до Ореста, не слишком-то убедительно оправданного перед мстительными Эриниями афинским ареопагом. Но когда сопоставляешь, когда представляешь боль, которая порождает эти образы, тянет согласиться с предположениями Михалыча по поводу семейной драмы самого великого Вилли.

[52] Ну, мистер… Вольно Вам было сталкивать героя с лучшим другом! Это же сделали именно Вы. Скажете, что это сделал Ваш талант? Вольно Вам было писать гениально, если это так мучительно. Писали бы побездарней. Не можете, не получается? Ну тогда не́ фига бить на жалость. Поколения драматургов изнывают к нему завистью всех цветов радуги, а он недоволен! 09.06.2013

[53] Ну, как персонаж Серебрянникова из «Изображаю жертву» в единственной стоящей доброго слова сцене фильма. 12.02.2011

[54] Что ж, Михалыч, очень скромно: даже не «обосранной и обоссанной». Не дожили Вы, нет. Я уж не говорю о своей нетленке, я ее таки опубликовал в инете, да и то с предупреждением, мол, там будет мат. А вот недавно я смотрел псевдодокументальный фильм о некоем фермере, на которого постоянно сыплют цемент Кстати, Михалыч, я же совсем забыл, Вы же ставили в ЦАТСА этот самый «Цемент» Гладкова, который множество раз навязчиво упоминается героем в этом фильме 22.04.2011, коим разгоняют облака перед демонстрацией. И в финальном эпизоде он сидит в загородном сортире и пытается погадить. И от того, что в его фекалии попал цемент, тужится, ничего не получается и из-за дощатой двери — без пищалки — несется отборный мат бывшего флотца. Это фильм «Люди из камня», который, кстати, в 2007 г. номинировался от России на, кажется, Венецианском фестивале, ща гляну в гугл, проверю... Все еще грузится, но уже видно: приз «Кинотавра», ща глянем, что еще... Таки да, приз (вернее «специальное упоминание» — так у них называется номинация по короткометражкам) Венецианки, той самой, где Никита Сергеич удачно выступил со своими «12». (Тоже, кстати, с ФСБ взял пример, что ли, цифрами называть фильм с его «Девять рота»? Нашел с кого!) 17.02.2008 Кстати, о ФСБ, он мне конкретно понравился в фильме Дуни Смирновой «2 дня». Как и его партнерша Раппопорт. 20.12.2011

[55] Уже позапрошлого, конечно… Долго пролежал Ваш труд, Михалыч, пока его издали: и век другой, и даже тысячелетие…

[56] Странно, похожая картинка нарисовалась у меня для Аргана-Мольера в лебединой песне другого гения. 09.06.2013

[57] Хохма ради хохмы. Ведь не хотите же Вы, Михалыч, сказать, что описываемая Вами картина несбыточна. Как и все, что происходит после дождливой среды. 12.02.2011 Кстати, никогда не мог понять, какой день недели имеется в виду. Ведь может быть как после дождичка (который был в среду), в четверг. А может быть и после дождичка (пролившегося) в четверг (то есть в пятницу). 20.12.2011

[58] Тучными тучами тучной саранчи! Образ сильный, но довольно туманный… 12.02.2011 Ничего туманного Львович. Трансцедентальность смутила? Так просто чуть дальше Михалыч даст расшифровку, идентифицировав шекспировских ведьм с трансцедентальным Ничто, противостоящем (сопротивопоставленным!) с Сущим. И саранча — это буквально кинговские лангольеры, пожирающие его (Сущее), как саранча. Так что если речь и идет о тумане, то о том самом трансцедентальном, о котором шла речь выше: тумане Унамуно, Феллини, Кинга и т. д. 09.06.2013

[59] Видимо, расшифровывается как кошмарное сочетание несочетаемого: «бес совести»!

[60] Или, наоборот, смертные бесы?

[61] Так, это уже Леви-Стросс пошел… 12.02.2011

[62] Не сразу понял, чьих. Актеров, конечно. 20.12.2011

[63] [сноска к сноске] Которая, слава тебе господи, попала в книгу. А вот второй — как не хватает! Приспела и ее пора спустя годы. Но это — уже не комфортное наслаждение литературно обработанной Михалычевой мысли, а скрупулезная работа знакомства с ее биением и метанием в подготовительных материалах к этой ненаписанной части. 22.04.2011