Читателям книги М. М. Буткевича, не желающим участвовать в
Игре, рекомендуется игнорировать все
знаки выноски кроме звездочек (*), а в самих сносках читать только набранный черным шрифтом таймс.
[22.04.2013]
3. Классификация игр и внутренняя динамика игровой
деятельности.
Описав игру в общих чертах, можно произвести над ней и еще одну научную операцию. Упорядочить каким-то образом буйное разнообразие игровых форм. Наложить на этот безбрежный хаос сетку классификации. Ученые часто занимаются этой необходимой ерундой. И она всегда что-то им дает.
Но чтобы произвести классификацию успешно, нужно раньше всего отыскать для себя удачный принцип, по которому предстоит рассортировать изучаемые явления.
Мне пришлось немало попотеть, прежде чем я нашел свой «удачный принцип». Чего только я не перепробовал, пока не наткнулся на более или менее подходящий вариант. Первым начал я примеривать «возрастной» принцип: детские игры, юношеские игры, взрослые игры и т. д. — вплоть до геронтических[1] развлечений, но эта попытка не принесла мне ничего кроме достаточно тривиального открытия типа «игре все возрасты покорны». Это была столь же ценная идея, как утверждение, будто бы Волга впадает в Каспийское море, а лошади едят овес[2]. Пришлось отказаться.
В следующий заход я попытался опробовать классификацию игр по уровню развития и культуры играющих (дикие игры, полудикие, игры неграмотных, — вплоть до игр интеллигентной элиты). И этот принцип обнаружил свою недостаточную корректность, особенно для нашего общества, так как неграмотные в СССР давно уже были ликвидированы (в переносном смысле), а культурная элита тогда же уничтожена (в самом прямом). Пришлось бы ограничиться дореволюционными играми, а это лишало классификацию необходимой полноты.
Попытка положить в основу классификации достижения психофизиологии (тихие игры, подвижные игры, неподвижные, игры ощущений, восприятий, представлений и т. п.) окончилась еще большей путаницей[3].
Все это было бессмысленно, как затея классифицировать только что вылупившихся цыплят по цвету (избыток признака — все цыплята желтые) или поросят по наличию склонности к игре на фортепьянах (поголовное отсутствие признака)[4]. Я чувствовал: тут что-то не то. Хорошая классификация должна вести к познанию природы игры, к новому теоретическому выводу о ней, к выводу на практические достижения[5].
Находясь на грани отчаяния, я стал подумывать о классификации по многократно проверенному и официально одобренному классовому признаку: рабочие игры, крестьянские игры, дворянские, капиталистические, — но тут же решительно отбросил этот принцип как бесперспективный. Жизненный, исторический и художественный опыт
191
подсказывал мне: это — чисто головные построения, кабинетный бред, вредоносный[6] и погибельный. Это неприменимо к игре точно так же, как и к искусству; классовый подход ведет сначала к зловеще-примитивному противопоставлению (крестьянское искусство, мол, противостоит дворянскому как хорошее плохому, полноценное неполноценному, нужное ненужному), а затем и к уничтожению неполноценных, классово чуждых произведений вместе с творцами (нам не нужны все эти блоки, бунины, гумилевы и набоковы — тот, кто сегодня поет не с нами, тот поет против нас, если враг не сдается, его уничтожают, долой культуру угнетателей, даешь Пролеткульт).
Я, как видите, долго бился над выбором принципа классификации и, наконец, нашел: он был и на этот раз прост и снова лежал на поверхности, в сфере вещей нехитрых и естественно[7] примитивных, и одновременно совершенных, таких, как явление яйца[8] или чудо полевого цветка.
Дело было в цифре (однозначной), в числе (минимальном), в счете (до трех): в числе[9] игроков.
Давайте, и мы начнем пользоваться цифрой, то есть считать разные разряды игры.
Первой будет игра для одного игрока. Звучит такое словосочетание странно, но само явление распространено неимоверно широко: мы уже говорили о разглядывании[10] кроссвордов, чайнвордов, ребусов, загадочных картинок и прочих многочисленных головоломок; ярчайший пример из недавних таких забав — эпидемия с кубиком-рубиком[11].
За ней следует игра для двух игроков: шашки, морской бой, одиночный теннис, очко, — это понятно и настолько все знакомо, что любой из вас может продолжить ряд до конца[12].
Следующей по порядку должна бы идти игра для троих, но таковой, увы, нет, сколько ни ищите — не разыщете, потому что третий, входящий в игру, не может быть абсолютно самостоятельным участником — логика игры и азарт самостоятельности присоединят его к одному из двух партнеров по предыдущей игре в любом случае, и это снова будет игра для двоих. Игра втроем при условии независимости партнеров настолько странна и неудобна, что лишена всякой популярности; вспомним, как не любят садиться тройкою за карты во время подкидного или в домино — время провести можно, а настоящей игры не получится[13]. Но и при обоих возможных игровых альянсах игра втроем не становится желанной: ни когда один сильный игрок, давая фору, соглашается сыграть с двумя слабыми (в этом есть какое-то унижение[14]), ни когда два сильных уничтожают в неравной встрече третьего (это неприятно смахивает на избиение[15]), негласная игровая мораль одинаково не приемлет и то, и другое[16]: и снисходительность, и несправедливость.
По аналогичным причинам игра для четверых игроков неизбежно сведется к нормальной игре для двоих, но теперь это не два отдельных человека, а две соперничающие группировки: классический квартет подкидного дурака[17], домино, парный теннис и, наконец, самый игровой из танцев — кадриль[18]. Тут некая метафизическая исчерпанность, основанная на парности: как бы мы ни увеличивали количество участников, у нас будет получаться все та же встреча двух команд[19]. Пять на пять — хоккей, одиннадцать против одиннадцати — футбол, дюжина на дюжину — «А мы просо сеяли, сеяли»[20], сотня против сотни — кулачки, «стенка на стенку»[21]. Миллион на миллион — это уже большая война — драматическая, но не менее от этого распространенная игра целых народов.
192
Любые игровые коллективы игра превращает в команды и ставит друг против друга, стараясь по мере возможности соблюсти равновесие (можно подумать, что она помешана на симметрии! [22]); если в игре и возникает перевес в ту или другую сторону, то за ним немедленно следует реванш.
Бывают, правда, нарушения правил, и игра нередко становится ассиметричной (один против всех или все на одного), но здесь игра приобретает высокий трагизм и мы становимся в тупик, не зная, куда отнести этот поединок — к истории игры или к истории духа[23].
Но продолжить нашу классификацию все-таки можно — за счет подключения к парной игре третьего участника. За счет болельщика. Болельщик сам не выходит на игровое поле, но он входит в игровое пространство и оказывает на ход игры значительное влияние, изменяя ее, обостряя и обогащая массой дополнительных оттенков[24].
На бульварной скамейке сражаются двое шахматистов. Раньше или позже, но возле них обязательно останавливается прохожий, жаждущий общения. Он сперва молча приглядывается к ходу партии, затем не удерживается и начинает производить экспрессивные жесты и многозначительные восклицания: качает головой, вздыхает, цокает языком и чешет в затылке. Далее пришелец смелеет и переходит к советам, подсказкам и развернутым сценкам. Игра приобретает нерв.
Болельщик склонен быстро размножаться[25].
На другой бульварной скамейке возле песочницы, где играют два ребенка, разместились две мамаши (бабушки, няни и т.п.). Они спорадически руководят игрой своих малышей и переговариваются. Их влияние на игру еще очевиднее. Между «болельщиками» и «игроками», с одной стороны, и у болельщиц между собой, с другой стороны, создается сложная система связей и взаимоотношений. Она, как паутина, оплетает игру, расширяя и динамизируя ее силовое поле.
Размножение болельщиков не ограничивается малыми числами. Пусть возникает перед вами видение столичного стадиона: на поле две команды, а вокруг, на трибунах — сотня тысяч поклонников и ругателей. Здесь уж влияние болельщиков на игру становится окончательно очевидным и несомненным. Игра переводится в более высокий ранг — в зависимости от мощи добровольной и беспрекословной клаки. А мы можем выделить в нашей классификации третий разряд игры — игра для двух игроков (двух команд) в присутствии болельщиков. Это, так сказать, завершенная форма игры. Наиболее законченная и окончательная форма. Других «разрядов» нет и быть не может. Игра считает только до трех.
Подведем итоги: одиночная игра, парная (массовая) игра и игра при заинтересованных свидетелях.
Или по-другому:
— игра без партнера; более подходящим было бы здесь выражение «игра с отсутствующим, воображаемым партнером»; его, без сомнения, тут нет, но он все время находится рядом в неявном, замаскированном виде; это — виртуальный партнер*[26], я, например, сижу в комнате совершенно один и решаю шахматную задачу, придуманную Алехиным; знаменитого чемпиона в комнате, конечно же, нет, и в то же время он здесь,
193
незримо и постоянно; он ставит передо мною одну неразрешимость за другой, а я пытаюсь выбраться из западней и ловушек, расставленных мастером на моем пути, надеясь доказать, что мое шахматное мышление ничуть не слабее гроссмейстерского; как партнеры по игре мы разделены полувековым временным промежутком; другой пример: в далеком Петропавловске-на-Камчатке заядлый любитель кроссвордов, возвратившись с работы, радостно трудится над свежим «Огоньком», а составитель кроссворда в это время бодро передвигается трусцой по утренним аллеям Сокольников; их разделяют многие тысячи километров и полная неосведомленность друг о друге, но они все равно в одной игре в качестве равноправных партнеров; так что первый тип игры мы можем окрестить так: игра с нереальным[27] партнером;
— с учетом сказанного, второй тип игр можно теперь назвать так: игра с реальным партнером; но это классифицирующее определение тоже не является полным, потому что игра не может жить без воображения, потому что к реальному она всегда приплетает нереальное; ловко перехватывая трудный мяч, молодой теннисист ощущает на себе восхищенный взгляд воображаемого болельщика: он подсознательно примысливает к игре дополнительных участников — знакомую девушку, сидящую на скамейке за оградой и любующуюся им издалека, или верного друга, стоящего у сеточки внутри корта и с нескрываемой гордостью пристально следящего за его игрой; юному форварду мерещатся на тренировках лужниковские трибуны, забитые орущим народом: «Так, Леха, молоток! давай вперед! Бей, Лешенька, бей дорогой!»; — так что внесем некоторые уточнения и тут — пусть это будет игра с реальным партнером при воображаемом, нереальном[28] зрителе;
— что же в этом аспекте можно сказать о третьем типе игры? это — полная игра: в ней присутствуют все участники и все они реальны — и сам игрок, и его противник-партнер, и болельщики-зрители[29].
И снова вспыхивает ассоциация с театром. Навязчивая эта ассоциация немедленно перерастает в аналогию, а аналогия скоропалительно превращается в полное подобие. Тихая одиночная игра напоминает нам о взаимоотношениях людей театра с автором: работа режиссера над пьесой (анализ и создание замысла) и работа актера над ролью (чтение, размышление, перебор возникающих зрительных образов). Идем дальше. Массовая игра без болельщиков, тренировка на пустом стадионе вызывает в нашем мозгу сравнение с работой режиссера и актеров на репетициях; сюда же вклиниваются и дополнительные ассоциации: режиссер в одиночку играет против многочисленной компании артистов, так же, как и артист, — этот играет и против режиссера, и против своих товарищей-партнеров. Все хотят выиграть. И следующая, последняя ступенька: публичную, полную игру очень легко сравнивать с венцом всей театральной работы — со спектаклем.
Случайно начав процедуру классификации человеческих забав с чрезвычайно примитивной, прямо-таки убогой методики ([30]ведь в ее основе лежит простой порядковый счет «один-два-три»[31] или «к одному прибавить один и еще один»[32], мы обнаружили некоторые параллельные процессы в собственно игре и игре театральной и пришли к выявлению в игровой деятельности человечества некоторых интересных фактов и закономерностей. Да, да, закономерностей, причем закономерностей преимущественно органичных, то есть свойственных самой природе человека. Не научившись еще ходить и говорить, маленький человек уже начинает играть. Сначала он играет один, так сказать,
194
сам с собой. Играет своими ножками, ручками, пальчиками, нечленораздельными своими звуками. Затем, лежа в своей четырехколесной колыбели, современный ребенок пробует играть подвешенными перед его носом яркими предметами: шариками и погремушками. Немного позже ребенок переходит на следующий этап: возникает потребность в игровом партнере. Первым его партнером становится родная мать, а за нею через это проходят все наличные члены семьи — по очереди. (Здесь человеческое дитя открывает для себя главный признак игры — связанное с ней удовольствие.) Когда же игрунчик приобретает собственные средства передвижения и общения, то есть научится ходить и говорить, он теперь уже самостоятельно осваивает более широкий круг — партнеров-сверстников. В этом кругу осваиваются почти все качества игры кроме, пожалуй, риска. Риск непонятен младенцу[33], потому что ему еще нечего терять, нечего поставить на кон. Но через несколько лет ребенок осознаёт свою неповторимость и отдельность от других, понимает, что он индивидуальность, личность, приобретает собственное «я» (он уже не пищит, как раньше: «Кока хочет, Кока будет», — он заявляет: «Я хочу»). Теперь ему есть чем рисковать и он жаждет сделать ставку — узнать, чего он стоит, теперь ему требуется зеркало, чтобы отразиться (и покрасоваться) в нем. Игровое зеркало — публика, и поняв это, ребенок переходит на этап овладения публичной игрой. Один плюс один, плюс еще один.
К параллели «игра-театр» прибавилась третья линия — линия жизни. Теперь эта параллельность выглядит солидно и многообещающе:
ТЕАТР//ИГРА//ЖИЗНЬ
Наша классификация, незаметно переросшая в схему развития игры, органична не только в силу своего подобия многим процессам органической природы, но еще и потому, что переходы с одного ее уровня на другой происходят абсолютно естественно, как бы сами собой, словно в процессе созревания. Одиночная игра, достигнув своего пика, перерастает в парную, парная, развиваясь, становится командной, а состязания игровых команд, достигнув определенного качества игры, неизбежно порождают (или привлекают со стороны) болельщиков-зрителей.
Примеры даю сходу, винегретом вперемешку, сразу из всех трех сфер, нас интересующих: из мира игры, из театрального псевдомира[34], из безграничного космоса отдельной человеческой жизни.
Представьте себя игроком-любителем, проводящим время в непрерывном решении шахматных задач, составленных именитыми гроссмейстерами. Вам трудно, у вас не все получается, вы злитесь и нервничаете, но продолжаете штудировать шахматные задачники и самоучители. И вот тренинг начинает давать первые плоды. Как только вам удалось решить очередную задачку сходу, у вас в мозгу возникает мысль, нет, не мысль, а так, некий смутный порыв, интеллектуальное веянье: вот бы встретиться с чемпионом[35]. Вы отмахиваетесь от смелого предположения, предпочитая совершенствовать свое мастерство, и снова решаете задачи, играете сами с собой: за себя и за второго игрока. Приходит время, и у вас все чаще возникают точные, изящные решения. Вы обретаете уверенность, и желание сразиться с чемпионом возвращается к вам, но чемпион теперь обретает имя. Теперь вы анализируете только его партии, стараетесь понять его тактику и его манеру игры, заготавливаете все возможные[36] ответные ходы, вызываете на себя атаки и контратакуете сами. Теперь вы изнемогаете в нетерпении без живого противника: подать мне Каспарова хотя бы в сеансе одновременной игры. На худой конец, дайте мне Карпо-
195
ва. В Москву, в Москву, в Москву! Затем предположим, что вы актер, получивший новую роль. Вы счастливы, затворяетесь в своей квартире и отдаетесь работе, разучиваете роль в воображении и перед зеркалом, изобретаете неожиданные жесты и интонации, придумываете невероятные подтексты и оригинальные трюки-приспособления, играете за всех будущих партнеров, чтобы быть готовым отразить их происки в борьбе за успех. Что-то начинает получаться, и вы начинаете тосковать по репетиционной работе. Скорей бы она наступила: скорей бы, скорей, скорей! А теперь используем ваши жизненные воспоминания и превратимся в совсем юного человека, грезящего о любви сутки напролет, такого, каких называют в народе «звездострадателями»[37]. Перед ним витает, распаляя его воображение, неземной образ, что-то вечно женственное и прекрасное, он придумывает себе невидимые любовные приключения, разыгрывает в уме сладостные сцены, краснея от стыда и задыхаясь от переполняющих чувств[38]. Постепенно его переживания обретают мучительную конкретность и он влюбляется в первую попавшуюся одноклассницу: смазливое личико, стройная фигурка, на худой конец[39] добрая душа и веснушки[40]. Его мечты становятся наглядными до боли, он ставит себя и Ее в самые разнообразные любовные ситуации — конечно, в мечтах. И больше не может: ему нужен воплощенный… нет, нет, слово «партнер» я не могу здесь поставить, в контексте первой любви это слово отдает невыносимой пошлостью, нужно другое, а какое тогда другое? второй игрок? еще хуже. Объект? Нет! Предмет. Возьмем это старинное слово: предмет поклонения, предмет обожания, предмет страсти[41]. Мальчишке позарез нужен живой, реальный «предмет», такой, чтобы можно было ощутить его близость, ощупать[42]. Заключить в объятья, он готов к любовной игре. Приди, приди, приди.
А теперь развернем перед своим внутренним взором панораму большой парной игры, остерегаясь надоесть вам неизменными[43] моими шахматами и футболом, предлагаю рассмотреть на этот раз широкоформатную картину военизированных пионерских состязаний. Видите этих мальчишек, продирающихся сквозь живые заросли кустарников, переползающих с рубежа на рубеж по лесным оврагам и ложбинам с ловкостью обезьян, влезающих на высоченные деревья? Вот они самозабвенно скачут в атаку, размахивая деревянными шашками или отступают с боем, строча из пластмассовых автоматов. «Казаки» и «разбойники». «Синие» и «белые». «Белые» и «красные»[44]. Но что такое? Присмотримся получше — как бы в бинокль. Вон там, слева, в мелькании разгоряченных лиц, видите? застыли глаза полные ужаса и всеобщего энтузиазма. Кто это? Неуклюжий, неумелый «боец», явный маленький аутсайдер. И прячется он хуже других, и на дерево влезает неловко… Вот! опять сорвался и лежит в траве, кусая губы от невыносимой обиды, на глаза навернулись слезы. О чем думает? чего он хочет? — скорее бы кончилась эта дикая, мучительная игра, как бы дотянуть до конца, чтобы не заметили только товарищи его постыдной слабости, его унылого позора. Но проходит время, игровой изгой набирается сил и умения. Он уже не отстает от других, а иногда ему удается даже пробиться в первые эшелоны атаки. Полюбуйтесь, как ловко он сейчас обходит «вражеские» засады и секреты, пробираясь тайной тропою в свой штаб со срочным донесением за пазухой. Перебежал. Притаился за стволом сосны. Как вы считаете, о чем он думает теперь? — Он жутко жалеет, что никто в этот момент не видит его, такого ловкого, неутомимого, бесстрашного. А ему позарез, ну просто позарез нужно, чтобы отец или старший брат, или мама хоть краешком глаза… Вот бы снять об этой игре телефильм, ну не фильм, так цветные слайды, один хотя бы
196
кадр: он стоит у высокой сосны на расстреле, перед ним строй солдат с поднятыми винтовками. Винтовки нацелены ему в грудь. Связанные за спиной руки развернули его грудь и плечи, голова гордо вскинута, под глазом синяк, из разбитой губы сочится кровь, ветер шевелит волосы… Какая несправедливость, что никто этого не видит! Второй месяц идут в театре репетиции. Актеры шлифуют диалоги, отрабатывают мизансцены, поражая друг друга неожиданными психологическими ходами и закатывают невообразимой силы паузы — минуты три виртуозы мимики[45]. Актеры ссорятся, спорят, сердятся, бурно обмениваются трактовками и предположениями, отрабатывают из них самые лучшие. Что-то начинает вырисовываться, и по театру ползет радостный слух: ожидается нечто любопытное. Второй состав начинает ежедневно и ревниво присутствовать в зале[46]. Заходят посмотреть реквизиторы и костюмерши. А вчера всю репетицию! — просидела в бельэтаже буфетчица Клава из зрительского буфета. И артисты все чаще и громче поговаривают в театральных закоулках: «Скорей бы зритель!» — а режиссер нет-нет да и подумает: «Не пригласить ли мне на завтрашнюю репетицию автора и знакомого критика?» А жизнь идет своей дорогой, мимо театра, рядом с ним, удаляясь от него и приближаясь к нему: юные человеческие существа встречаются и отважно вступают в любовную игру. Сначала они только следят друг за другом, потом стараются все чаще и чаще попадаться друг дружке на глаза; возникает переписка — записки, как июньские бабочки, порхают по десятому «А». Влюбленных начинает неудержимо тянуть к уединению: то он проводит ее до самого дома, то она вызовет его на свиданье у лестничной батареи парового отопления. Неостановимая игра сближения развивается все быстрее и достигает своей вершины. «Мы так близки, что слов не нужно». И все снова изменяется: теперь счастливому любовнику необходимо поделиться своим счастьем со всем миром, он хочет, чтобы все, буквально все увидели, как прекрасна его любимая, как она добра к нему и как она позволяет ему все, чего бы он от нее ни пожелал[47].
Вот мы и поднялись на последнюю ступень. Игра в куклы для себя превратилась в кукольный театр для приглашенных гостей. Тайная и молчаливая мордобойная дуэль подростков выросла в шумную массовую драку парней на людном перекрестке[48]. То, что пряталось, вызывающе продемонстрировано городу и миру. Репетиции актеров тоже созрели и стали спектаклем[49]. Творчество артиста[50], которое было скрыто за плотно притворенными дверями дальнего репзала, теперь продается оптом и в розницу в театральных кассах. Тонкие переживания актеров, их трепетные раздумья и радостные экстазы — все на продажу! Неподдельная искренность, неуемный темперамент — тоже! Ювелирное мастерство и топорное ремесло — все экспонируется и продается на этой ярмарке искусства. А что же наши юные любовники? На каких жизненных подмостках выставляют они свое счастье? Да вот они, полюбуйтесь — медленно поднимаются на эскалаторе метро, впаявшись друг в друга в не знающем стыда объятии: смелые руки их ласкают друг друга на глазах остолбеневших пенсионеров и затянутой в свой мундирчик дежурной, млеющей от зависти и неловкости в стеклянном стаканчике[51]. А молодые люди теперь ищут публичности и легко ее находят. Целоваться? — в набитом битком автобусе. Обниматься? — на переполненном полуголым народом пляже. Лишь бы напоказ.
В классической геометрии параллели, как известно, никогда не сходятся и не пересекаются. В геометрии Лобачевского, как мне попытались объяснить в книжках и устно, дело обстоит несколько иначе — там при определенных обстоятельствах параллельные линии могут и сойтись и пересечься. Я этого геометрического парадокса, естественно,
197
не постиг[52], но поверил в него охотно и сразу, так как знаю по опыту, что в искусстве параллели не только периодически сближаются и пересекаются, но и свиваются даже в спирали, как в ДНК и РНК. Все время соприкасаясь и пересекаясь, игра, театр и жизнь порою так неожиданно освещают и объясняют друг друга, что нам приходится отказываться от привычных взглядов и на театр, и на игру, и на жизнь…
Органичность — важное достоинство любой классификации, но не единственное. Столь же важно, чтобы классификация, как я недавно намекнул мимоходом, обнажала перед нами природу классифицируемого разнообразия и помогала нам сделать новый, до нашей классификации не существовавший теоретический вывод. С природой игры у нас с вами теперь, по-моему, «полный хоккей» (наглядность в самых оптимальных пределах), а теоретический вывод просто ошеломляет: развитие, прогресс игры характеризуется нарастанием ее театрализации.
А я — не могу не похвалиться — извлек из этой классификации не только заумные теоретические выводы, но и конкретную, сугубо практическую пользу: трехчастная композиция книги, которую вы сейчас читаете, навеяна данной классификацией и выстроена согласно и в полном соответствии с тремя ее «разрядами»[53].
Снимем очки и отбросим книги[54].
[22.04.2013]
[1] Это явный неологизм, в
Сетке всего три вхождения, причем в одном из них даже дан напрашивающийся
перевод: «старческий».
[2]
…и, кажется, сено.
[3] А мне кажется, что такая классификация может дать очень многое для практической режиссуры. 29.07.2012
[4] В одном симпатичном произведении (хотя и открыто эпигонском по отношению к «Понедельнику» Стругацких) защищалась диссертация на тему «Динамика автомобильной аварийности среди курящих женщин Северного Мадагаскара».
[5] Здесь Михалыч играет двойным значением слова «вывод»: резюме и действие по глаголу «выводить кого куда». То есть «выход на» как результат поиска, открытие… Или это попросту опечатка, а правильно — именно «выход». 22.04.2013
[6]
Бредоносный!
[7] А может, «естественно»?
[8] Интересно, что такое явление яйца? Яйцо как явление природы, его появление на белый свет? Снесение его несушкой? Или его угадываемость в незастегнутой ширинке?.. Яйцо Леды, с которого — аб ово — всё, как принято считать, начинается. Или его демонстрация номинантом на должность римского папы под хлопки и крики толпы: «Ово! Ово!» — процедура, введенная после разоблачения папессы Иоанны. Кажется именно отсюда пошло слово «овация». 14.12.2011
[9] Тогда уж — «количестве». Так стилистически было бы совсем изящно. 22.04.2013
[10] Что-то у Михалыча с кроссвордами какой-то затык: то «запомнить» вместо «заполнить», здесь вот «разглядывание» вместо «разгадывания»… 14.12.2011
[11] Пасьянс. Кстати, большинство компьютерных игр — на одного игрока: от тетриса до «Цивилизации». 22.04.2013
А многие игры обязательно предполагают подобную игру — тренировка. Но при подобной игре все равно существует некий виртуальный соперник: составитель кроссворда, твоя собственная несообразительность, неловкость — несовершенное владение техникой игры, грядущий соперник… Что касается актерской системы Чехова, в ее основе как раз и лежит самостоятельная игра в своем воображении, игра с образами, которые живут самостоятельной жизнью, а значит — являются достойными партнерами или соперниками в этой игре.
[12] До бесконечности…
[13] И действительно, даже в префе, где участвуют три или четыре человека, они равноправны только на этапе торговли (но субъективно все равно две стороны: игрок против всех остальных) и каждый за себя лишь при подсчете очков и в распасах (впрочем, после первых же ходов и в распасах каждый ход — против только одного из соперников, и с каждым новым ходом, когда карт остается все меньше, все яснее выясняются основные соперники и третий, не участвующий в борьбе, поскольку уже отобрал свои на первых же ходах), что же до самих розыгрышей, противоборство идет между игроком и командой вистующих. Пожалуй, в подсчете очков тоже возникают альянсы: стремление посадить «нужного человечка», то есть того, кому везет в игре, и он в результате кандидат в «амнистеры». Ну, а что до идентификации команды как игрока, об этом у Михалыча сказано.
[14] А еще двое обязательно начнут друг с другом препираться, чем еще более ослабят свою позицию.
[15] Это уже не игра, а
работа: когда два шулера облапошивают лоха. Когда же это делается для
удовольствия, это тот самый случай безнаказанного насилия, о котором у меня
речь шла выше. Это уже не совсем игра. Но общие признаки есть. Вернемся к тем,
которые Михалыч определил для игры. Первый же оказывается здесь —
наиглавнейшим: кайф, причем кайф почти на физиологическом уровне, чуть
ли не до эрекции, до которой, как известно, у маньяков и доходит. Второй и
третий — состязательность и структура, на первый взгляд, все же,
отсутствуют, поэтому мы и говорим, что это не совсем игра. Хотя, возможно, что
если хорошенько подумать, и отыщется подобие того и/или другого признака. Например, хоть и неспортивное, но разделение на команды, не
допускающий отказа вызов и максимально высокая ставка здесь присутствуют в
четко выраженной форме. Риск, все же, присутствует. При всем
ощущении безнаказанности, думается, человек на глубинном уровне ожидает
возможного отмщения в той или иной форме. Например, что
именно он попадет в козлы отпущения, когда менты всех повяжут. 29.07.2012
Эскапизм, видимо, тоже наличествует во всех формах: и как выход из
реального времени, и как привязанность к данному пространству. Вернее, насилие
происходит в ограниченном хронотопе, где под воздействием адреналина
пространство неразделимо перемешивается со временем и обретает параметры, не
присущие реальным пространству и времени), ну а выключение из социальных рамок
здесь очевидно. Что касается атмосферы (или, по Михалычу, неповторимости Блин, а я забыл эту свою — а вовсе не Михалычеву — идею, а
она весьма продуктивна: атмосфера и неповторимость суть одно и то же! 29.07.2012), то
я бы эту ситуацию назвал еще сильнее: катастрофической и даже экзистенциальной.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что из всех
михалычевых признаков в рассматриваемом случае отсутствует практически только структура
— нарушается казалось бы незыблемое правило: «Лежачего не бьют». Этого одного,
вроде бы, достаточно для вывода: хоть и близко к игре, но — не игра. Кстати,
жизнь показывает, что слишком часто люди допускают эту ошибку и Насилие
принимают за игру. Возможно, именно из-за этой схожести. В общем-то об этом и
пытался сказать Михалыч в своей «истории государства российского». И еще
многозначительное совпадение — генерация рядом с игрой агрессивного фанатизма болельщиков,
о которой далее идет речь у Михалыча, хотя этот аспект он здесь не затронул. Но
поддерживается печальная догадка о, возможно, латентной, но от этого не
отменяемой, имманентности насилия игре.
Мелькнула неожиданная догадка: искусство — это игра, лишенная насилия. Более того, если мы насилие как неотъемлемую составляющую сторону игры травестируем в любовь, — тут-то мы и получим искусство! 22.04.2013
[16] Ни то, ни другое…
[17] В подкидном играют и каждый за себя. Но я согласен: каждый «игровой эпизод» — противоборство двух сторон: отбивающегося и подкидывающей команды. Одновременно каждый подкидывающий играет против остальных, стремясь скинуть как можно больше своих карт. И т. д. Можете сами попробовать анализировать «поквантово», когда в следующий раз присядете за подкидного. 22.04.2013
[18] Вот откуда название — квадриль — танец на четверых! 29.07.2012
[19] Кстати, я вспомнил, что в детстве у меня была какая-то книжка, в которой было описание множества традиционных игр и в частности — описание старинных шахмат, причем не чатуранги, а каких-то других, там у доски были дополнительные зоны по углам — крепости. Изначально в эту игру играли вчетвером. Но, как видим, согласно выводимым Михалычем закономерностям, с веками она эволюционировала к современному своему виду.
[20]
Присказку слышал, конечно, суть игры мне не ведома. Нашел в Сетке: русская
обрядовая (на Красную горку) игра «А мы просо сеяли».
[21] Один против всех — горелки, прятки, жмурки. Хакер-одиночка против корпорации. 29.07.2012
[22]
А может
быть, будучи стихийно возникающим отражением мироздания, она просто действует
согласно его законам: симметричны планеты, их орбиты, галактики… Существуют
законы сохранения, в конце концов.
[23] Ага, значит, все на одного — все же игра? Но Вы же только что говорили, что таких игр не бывает. А теперь оказывается, все мои многословные размышления согласуются с Вашей теорией? А чего я тогда столько пороху сжег? Кому чего доказывал?
[24] Я долго не мог понять этого, но набрав театральный опыт и обогащенный предложенной Михалычем параллелью с игрой, в частности, спортивной, понимаю, что спортивный дух игрока в огромной степени зависит от поддержки болельщиков. А дух сплошь и рядом одолевает даже заметно более высокое мастерство. Например, когда Хасимо Рахман нокаутировал Леннокса Льюиса. Так и взаимоотношение через атмосферу неопытных, но органичных любителей неизбежно побеждает холодный профессионализм профессиональных актеров. 29.07.2012
[25]
Как толпа
на Арбатской площади в байке про Мишу и Женю. Или кентуккийские кролики. 22.04.2013
[26] [Примечание к примечанию] Мне показалось странным. В тексте Михалыч, вроде, применил слово «виртуальный» в расхожем сегодняшнем смысле: «воображаемый, сымитированный», а приведенная словарная статья говорит совсем о другом означаемом. Глянул в словари, а они все врут примерно то же самое: «Несуществующий, но возможный», — «Такой, который может или должен проявиться, возникнуть и т.п. при определенных условиях, возможный». Странно, столь употребимое нынче слово и такое расхождение между словарями и практикой… Ну, в общем, опять я там забежал вперед, когда говорил, что у одного игрока, как у актера в монологе, обязательно есть виртуальный партнер… А еще можно вспомнить М. М. Бахтина: в прозе Достоевского (а на самом деле — в самой разной прозе) монолог сплошь и рядом имеет форму диалога. Читатель тут — болельщик.
[27] Вот виртуальным
же! Лотман назвал бы такого партнера «минус-партнером».
То есть неважно, есть он на самом деле или его нет, важно, что в структуре
(синтагматической) для него (парадигмы) отведено место. 22.04.2013
[28] Виртуальном!
[29] А где судья? Михалыч, как же Вы это упустили? Или судья — это часть структуры, часть правил, а не живой и активный актор? Но он же живой и часто является фактором субъективным. Не говоря о том, что именно эта «часть правил» часто эти правила нарушает, принимая несправедливые решения, разрушающие игру. С другой стороны, возможность судейской ошибки или пристрастности давно уже стала одним из негласных правил игры. 29.07.2012 Комментаторы говорят, не слишком-то возмущаясь: здесь, в Германии (Англии, США), чтобы местному боксеру засчитали поражение, нужно обязательно отправить его в нокаут. 22.04.2013
[30] Эта скобка почему-то так и не
закрылась. В результате все как-то несогласованно и труднопонимаемо…
[31] Но это же та самая дзенская триада. 06.04.2011
[32] Наиболее, на мой взгляд, подходящее место для закрывающей скобки к той, о которой шла речь чуть выше… Да, и согласование тогда появляется…
[33] Так взрослому игроку он тоже непонятен! Известно же: что имеем — не храним, потерявши — плачем…
[34] А это еще неизвестно, что из
трех псевдее. Вон философы до сих пор так и не договорились между собой. Тот же
Хейзинга, как мы помним, ставит игру приматом, Шекспир говорит про то, что весь
мир — театр, а если вспомнить любимого михалычева Хайдеггера, то истинным в
этом мире окажется противоположность — его полное отсутствие. В III-й части Михалыч весьма оригинально, но
при этом практически неопровержимо, докажет, что только в театре
возможна настоящая жизнь, все же, что вне театра — жизнью не является. 29.07.2012
[35] Не, ребята, я, наверное, не своим делом занялся. Ну никогда у меня таких «веяний в мозгу» не возникало. И если решал я задачки Ллойда, то получал чисто эстетическое удовольствие сродни тому, которое дают комбинации Чигорина или Каспарова при разыгрывании их партий.
[37] Почти добравшись до 200-й страницы, Михалыч второй раз использует эвфемизм. Кстати, в мои школьные годы говорили не […]здостардатели, а […]здострадальцы. (Ха, в данном случае пищалка заменила именно писк: «пи!..». 03.10.2012 Впрочем, Сергей Александрович Есенин, пользуясь вроде бы нормативной лексикой, описывал подобное тоже достаточно жестко:
Ах¸ положим, ошибся, ведь нынче
луна.
Что же нужно еще напоенному
грезами мирику?
Может, с толстыми ляжками, тайно
придет она
и ты будешь шептать свою дохлую
томную лирику?
Ах, люблю я поэтов, забавный
народ,
в них всегда нахожу я историю,
сердцу знакомую:
как прыщавой курсистке
длинноволосый урод
говорит о мирах, половой истекая
истомою.
[38] Это называют в эротической литературе словом, которое, кстати, я не нашел ни в одном словаре, — «фантазмы».
[39] Уж не знаю, откуда Геныч взял этот опус:
Она была нема, бесстрастна,
в любви — неопытный юнец.
Она была на все согласна
и даже, — на худой конец…
[40] Три мужика поддали и «а поговорить…». Один: «У моей жопа упругая и крепкая, как арбуз». — Другой: «У моей жопа, как пэрсик, нежная и пушистая». — Третий: «У моей глаза! Синие-синие… — друзья смотрят на него как на ненормального, — …а все остальное — жопа…»
[41] Предлагаю: пассия, — от французского — таки да: предмет страсти!
[42] Это уже получается игровой инвентарь… А ведь есть такие игроки любовной игры, относящиеся к «предмету» как к спортивному инвентарю Станок, буфера, «еблинг с дриблингом» — хватает спортивной терминологии… Да и в спорте полно сексуально-обесцененной лексики, болельщики не дадут соврать: как «Торпедо» поимел ЦСКА, а Шарапова всадила смэш. Кличко опустил очередного претендента по полной программе, а… — В общем, придумывайте продолжение списка сами… 29.07.2011, собственно, и к самой любви как к спорту с его эмоциональной (удовольствие), психологической (кто победит) и гедонистической (секс как таковой) составляющими… Похоже, Пушкин именно это имел в виду, описывая подобный период эволюции Онегина… Но разве не игровым является одновременное сосуществование строк «Я помню чудное мгновенье» и «с помощию божией на днях уёб» в отношении одного и того же лица? 22.04.2013
[43] Низменными. 22.04.2013
[44] В каком же это фильме было? То красные всадники на красных конях, то белые всадники на белых лошадях?.. «Достояние республики», что ли?..
[45] Это что, три минуты происходит виртуоза мимики? Что за слово такое? А по другому и не прочтешь: это Михалыч придумал такое слово: инфинитив женского рода — «виртуоза» 29.07.2012
[46] Щедрин рассказывал, что его однокурсница Рита Терехова имела обыкновение присутствовать в зале на репетициях другого состава; актрисам это в принципе не свойственно: женщины-актрисы дико ревнивы и чисто психологически как бы выносят за скобки тот факт, что они не единственны. И это (ее присутствие), разумеется, всегда бесило тех исполнительниц, которые в тот момент репетировали. В общем-то, это кончилось тем, что Терехова ушла из театра, уж не знаю, это ли послужило причиной, или что другое; в любом случае она великая актриса, что-то давно я ничего о ней не слышал…
[47] А вот моя младшенькая, как только он захотел, чтобы ему это позволили, тут же его отшила. А ведь были и каток, и театр, и поэзия…
[48] На Манежной площади… 09.02.2011
[49] Зрелищем — по-французски. В общем-то, я опять ошибся, Михалыч затронул все же это.
[50] Информация к размышлению: артист—художник—созидатель—творец—демиург—Создатель… Творец новой реальности. Субреальности? А может, истиной реальности? Так или иначе, но именно Он был первым Артистом, так что это самая первая профессия. Прикольно, сейчас, когда я это пишу, рядом, в слушаемом мною ящике звучит реклама «Семнадцати мгновений» — см. начало этого комментария.
[51] И я знаю, о ком идет речь! Это — знаменитая дама с «Кузнецкого», к которой я, тем не менее, отношусь очень хорошо, — более того, я — чуть ли не единственный человек, которому она улыбается, когда я с ней здороваюсь. Но это уже отдельная песня… Однако это песня и о том, что нет людей безнадежно дурных. У каждого аверса есть свой реверс.
[52] Я тоже долго не мог понять. Потом понял. Параллели параллельны, но и меридианы тоже параллельны. То есть на большой неплоской поверхности маленькая площадь плоска, и параллели, проведенные на этой плоскости, вполне могут пересечься за ее пределами — на большой поверхности, частью которой является маленькая. 29.07.2012
[53] И как же обидно, что Вам это не удалось. Причем, в полном соответствии с Вашим вечным бунтарством, Вы не написали вторую часть! И что нам теперь делать? Мне-то! Нужно! Узнать Ваши мысли! О том! Как! Работать! С актером! Придется самому… Ну, а что? Будем работать, деваться некуда! И все не так уж плохо. Вышли Ваши материалы ко II-й части, там есть с чем поиграть, и даже больше, чем в написанном. 06.04.2011 А по существу — конкретизируем: 1-я часть, «Игра с автором» — игра одного игрока, или Игра с воображаемым соперником; 2-я часть, «Игра с актером» — игра двух актеров/команд в присутствии отсутствующих болельщика и судьи; 3-я часть, «Игра со зрителем» — собственно сам спектакль, то есть игра двух команд (режиссера и труппы, актера и режиссера, режиссера и автора, актера и партнеров и т. д.) в присутствии реального зрителя. Вроде бы, все так, хотя кое-какой сумбур остается. А главное, у меня, Михалыч, есть четкое ощущение, что на спектакле мы, все же, играем со зрителем, именно зритель представляет собой команду соперника. И подобная игра обязательно тоже присутствует. Но тогда зритель превращается в игрока и, вроде, должен перестать быть болельщиком, и мы снова лишаемся третьей стороны? Вот нет! Становясь одной из сторон борьбы, зритель каким-то непонятным образом остается еще и болельщиком. Есть о чем подумать. В частности о том, что главный источник энергии в театре — именно зрительный зал, именно из него и извлекает эту энергию, преобразуя ее в собственно спектакль, коллективный художник — театр. 14.12.2011
Мы снимем очки
Мы отбросим книжи́цы
О маленькая девочка
С глазами волчицы…
Тем более, мне надо бежать, у меня сегодня спектакль. 06.04.2011
* Выписки из словаря: «виртуальный, т.е. возможный, предполагаемый; виртуальность, т.е. возможность, то, что может быть; потенциальность; виртуально, т.е почти наверняка».