ПРИЛОЖЕНИЕ ОТ ИЗДАТЕЛЯ ЭЛЕКТРОННОЙ ВЕРСИИ КНИГИ
Е. ЛАГЛИН
ЦАРЬ ЭДИП
современная
фантазия на античную тему
в
одном акте
Участвуют:
Эдип царь Фив
Креонт его шурин
Иокаста жена Эдипа, сестра Креонта
Тиресий слепой прорицатель
Вестник
Предводитель хора
Хор старцы, жители Фив
Действие происходит в Фивах, на площади перед дворцом Эдипа; город постигла страшная моровая болезнь.
ЗАЖИГАЕТСЯ СВЕТ
Эдип и жрец.
Жрец: Ну, что будем делать, государь? У меня от всех этих бед голова опухла! По ночам не сплю, все думаю и не могу понять, чем мы прогневали бессмертных?[1] Вроде, пока, как я наблюдал, все делалось в порядке: и изолировали больных, и трупы сжигали вовремя… А чума не только не прекращается, а все растет.
Эдип (рассеянно глядя на него): Да, я гляжу, похудел ты – синяки под глазами.
Жрец: Да перестань ты! Я же не о том! Надо послать человека к Локсию[2]. Я бы не пришел к тебе с этим делом – да я и не приходил раньше, – если бы у меня не сложилось стопроцентное убеждение, что на городе лежит какой-то грех, и надо искать этот корень зла. И это твой первый долг!
Входит
слуга
Слуга: Царь, к тебе люди.
Эдип: Что за народ?
Слуга: Да вот они.
Эдип: А-а! Почтенные старцы… С чем пожаловали?
Корифей:
Здравствуй, Эдип.
Почему не пошлешь быстроногих
юношей к Фебу, во град
златовратый пифийский?[3]
Стон раздается по всем
семивратным[4],
подвластным
злостной чуме,
воцарившейся вместо Эдипа.
Хор:
Стоило
ль нас, сиротевших с незанятым троном
после убийства царя,
Иокастина[5]
мужа,
шайкой безвестных разбойников
на перепутье,
где три дороги
скрестились друг с дружкой[6],
надо ли было, спрошу я
тебя, из-под ига
девы крылатой[7] тебе вырывать славный город,
если ты пальцем о
палец ударить не хочешь,
чтобы узнать, чем
озлились могучие боги.
Корифей: Царь! Подумай сам. Не лучше ли нам было быть съеденными сфинксой, чем в черных пятнах заживо гнить?
1-й хоревт: У меня час назад умерла жена, а сейчас я увидел признаки болезни на моем внуке. Жене уже было за семьдесят. И хоть для меня малое утешение… Но мальчонке-то всего весной пятый годок пошел! Чем мы прогневали богов?
2-й хоревт: А ему все равно! Он жив!
3-й хоревт: Да на черта мы и избирали такого царя! Сидит на крыльце и в ус не дует.
4-й хоревт: Слушай, царь, ты уверен, что жену твою не затронет чума? А если что станет с Антигоной или Исменой, с Полиником и Этеоклом[8]?
5-й хоревт (4-му хоревту): Ну, ты уж слишком.
4-й хоревт (огрызается): Что слишком?!.
6-й хоревт (4-му и 5-му хоревтам): Ну, ладно! Тихо вы, разбазлались!
Пауза.
7-й хоревт: Ты нам что-нибудь скажешь, государь? Или, может, жрец скажет? В конце концов, есть и Тиресий[9]. Ты говорил с ним? Что он тебе сказал?
8-й хоревт: Да, что он сказал?
9-й хоревт: Почему ты молчишь?
10-й хоревт: Народ волнуется, а из дворца одно молчание.
11-й хоревт: Где твоя хваленая мудрость и демократия.
12-й хоревт: Может, он и хочет, чтобы мы все передохли.
Корифей: Берегись, царь, корабль без команды – не корабль. Зачем тебе Фивы без кадмейцев[10]?
Эдип встает. Хор умолкает.
Эдип (помолчав): Всё сказали? (Пауза.) Слава богу. Вы что, сговорились сегодня, что ли? Вот и он только что ко мне приставал. Слушайте ж! Теперь я буду говорить. Если впредь я еще от кого-нибудь услышу подобные крики… Своей рукой прикончу негодяя как паникера и изменника. Да кто тебе позволил порочить человека, даже не выслушав его? А тем более царя?!
Подавленное молчание.
(тихо, 4-му хоревту) А тебе не следовало бы такими словами бросаться. Я, кажется, на твой дом не призывал чуму.
4-й хоревт (бросается на колени, все от него отстраняются): Казни меня, царь.
Эдип: Иди-ка ты!.. Тут и без меня палач есть хороший. Я не мстителен. А боги знают, что к чему, и ни одно злодеяние не остается не отмщенным.
Жрец: Но что будем делать, царь? Смотри – я не одинок в своих опасениях. Все это, скорее всего, просто глупые выходки. Хотя, возможно, кто-то и подбил их – неважно. Но смотри, какова атмосфера, не нужно и большого искусства, чтобы в народе посеять крамолу. А если в этой ситуации ты потеряешь власть, то государству совсем худо придется. Я очень слабо надеюсь на то, что найдется кто-нибудь, способный хоть как-то заменить тебя.
Эдип: Ты прав. (К хору.) Друзья мои, вы зря волнуетесь. Вот уж неделя, как я послал Креонта в Дельфы.
Оживление.
Он должен вот-вот вернуться и объявить нам волю Зевса, известную Аполлону. За Тиресием я тоже послал.
Хор:
А зачем ты все тайно проделал, о царь многомудрый?
Эдип: Я ни от кого не таился. Ну а афишировать особо не видел надобности. Зачем лишнюю панику создавать? Ее и так хватает. Ну а сейчас я вам все рассказал… Да я не знаю, разве я хоть раз что-нибудь особо скрывал от вас?
Входит слуга.
Слуга: Царь, Креонт идет сюда.
Эдип: Наконец-то!
Входит Креонт.
Жрец: Привет тебе, Креонт.
Креонт отвечает кивком.
(Эдипу) Прости, царь, меня ждут, надо идти. (Одному из хоревтов.) Если будешь у храма – тебе же домой по пути, – заскочи, расскажешь. (Уходит.)
Креонт: Здравствуй, Эдип.
Эдип: Здравствуй.
Креонт: Всем привет.
Хор:
Здравствуй, Креонт
долгожданный. Скажи нам,
что тебе Локсий[11] поведал пифийский. Какое средство известно,
как нам напасти избегнуть. Иль вовсе нету такого, и боги зачем-то решили Кадма
потомство под корень, совсем извести.
Эдип: Ну, не тяни же ты душу… Говори!
Креонт: Дайте отдышаться! Мчался как угорелый… Словом, так… Вот оракул: «Мор не прекратится до тех пор, пока в земле фиванской находится убийца Лая».
Пауза. Гром. Сразу шум дождя.
Эдип: Ну-ну. Новая задачка. Да как его найти?
Корифей: Пошли, по домам разнесем весть.
Эдип (про себя): Ну вот! Теперь пойдут пересуды.
Хор уходит, оживленно обсуждая прорицание.
(4-му хоревту, который так и простоял перед ним на коленях) Ты тоже иди… Иди, я приказываю тебе.
4-й
хоревт поднимается и, ссутулившись, с опущенной головой, медленно плетется в
кулисы. Молния. 4-й хоревт падает. Эдип подбегает к нему, берет руку, секунду
стоит неподвижно, затем отпускает ее и, выпрямившись, смотрит в небо. Слуги
уносят тело.
(Креонту.) Иди, помойся, поешь, отдохни… (Обрывает себя, подходит к Креонту, обнимает.) Спасибо, дружище. (Отпускает объятия.) Прости, я сегодня рассеянный. С этой эпидемией… Да все с утра пристают: «Что делать, что делать?» А я знаю, что делать? Все они беспокоятся о себе и своих семьях. А я, кроме своей, еще и обо всех об них… (Помолчав.) Да-а, ну и оракул…
Пауза.
Креонт: Боги, все-таки, несправедливы.
Эдип: Да-да.
Креонт: Я не о том… Если бы я был сыном Крона, я бы убийцу Лая не особо корил. Да и сам громовержец не лучшим образом поступал как со смертными, так и с богами – да что там – с родным отцом!
Эдип: Перестань…
Креонт: Что перестать?! Ты Лая не знал. А я вот так накушался дерьма от этого злобного старикашки! А сестра! Разве не говорила она тебе о нем? Как она, бедняга, мучилась. Да ей блевать хотелось, когда она смотрела на него, не то что под него ложиться! Гнусная тварь! Педераст и насильник! Ведь история с Хрисиппом произошла у нее на глазах! Бедный мальчик покончил с собой[12], а у него ни жилка не шелохнулась. И я уверен, что не разбойники убили его – а боги покарали.
Эдип: Ты мне никогда ничего не рассказывал…
Креонт: Что толку зря языком трепать? Боги были благосклонны к Зетовым стенам. Прошлое ворошить – только раны бередить. Ты был всегда мудр и счастлив. Когда ты сменил Лая, – словно солнце взошло над Фивами. Мне, конечно, трудно судить: я ведь принадлежу к царскому роду. Но не глухой и не слепой же я! И я не только речи на ареопагах слушал. Несколько раз в год, в подражание тебе, я хожу по городу переодетым и слышу и то, что люди говорят друг другу шепотом…
Эдип: Перестань, Креонт. Хоть ты и знаешь, что до сих пор ни хула, ни лесть не действовали на меня, но я ведь слабый смертный, а лести и хуле даже боги подвластны.
Креонт (помолчав): Но ты ведь спросил меня. Я и начал объяснять. Может быть, просто длинно. Но не перебивай меня, пожалуйста, а то я упущу мысль.
Эдип: Ладно.
Креонт: Так на чем я остановился? А… Ну я и говорю: просто, боги были к нам справедливы, и все было прекрасно. И все мы забыли о горе. Но теперь, когда они отняли у нас свою благосклонность, еще, вдобавок, выясняется, что все это из-за мерзкого тирана, педераста и убийцы.
Эдип: Перестань сюда путать богов, Креонт. Пойди, отдохни и успокойся… Постой! Идет Тиресий. Послушаем, что он скажет.
Входит Тиресий.
Тиресий:
Ты где, Эдип? По
твоему я зову
явился. Обернись ко
мне, слепцу.
Эдип: Я здесь, Тиресий. И вот – Креонт рядом.
Тиресий:
Зачем меня к себе
призвал ты, царь?
Эдип: Ты знаешь, что в городе страшная эпидемия. Я посылал Креонта в Дельфы. И он, как видишь, вернулся. Оракул гласит… Повтори, Креонт.
Креонт: «Мор не прекратится до тех пор, пока в фиванской земле находится убийца Лая».
Тиресий (отшатывается):
решенье ваше. Мне уж
не впервой
в жестокости всевышней
убеждаться.
Когда, еще подростком,
я убил
из двух животных
самку, превратившись
в девицу, семь годов я
девой жил,
и на земле фиванской
[…] мужем
до этого, я вольно вел
себя
с мужчинами. Эротом
упивался
я все семь лет[13]. Потом убил я зайца
и, снова ставши мужем,
испытал
любви мужской утехи.
Вопросили
через семь лет
Кронидова жена[14]
и Аполлон: жене или
мужчине
служенье Афродите[15] веселей?
В ответ услышав
правду: «Да, жене», –
мне Гера,
рассердившись, свет закрыла,
что Гелий рассыпает с
колесницы[16].
Я стал слепым за
честность пред богами.
А Локсий дал
всеведенье: взамен
глаз зрения дал зрение
души.
Зачем ты этим даром
наделил
меня тогда, ликийский
бог кудрявый?
О, лучше бы тогда мне
умереть,
чем счас стоять перед
несчастным этим.
Эдип (сдерживая нетерпение, мягко): Так кто он, убийца? Ты, конечно, скажешь.
Тиресий молчит.
Тиресий!
Тиресий: Что?
Эдип: Кто убийца?
Тиресий молчит.
Эдип: Тиресий, кто убийца?
Тиресий: Не спрашивай меня. Пожалуйста.
Эдип: Ну как же не спрашивать? Ведь я исполняю волю Феба. Ты что? Не хочешь сказать?
Тиресий: Тебе же лучше будет, Эдип, если ты оставишь свои вопросы и позволишь мне уйти.
Эдип: Уйти? Ну, нет! Ты знаешь средство спасти родину от эпидемии и не хочешь отвечать. Знаешь, как это называется?
Тиресий (грустно): Как?
Эдип (кричит): Предательство!.. Измена!.. Вот как!.. Если бы ты не был слепым и немощным старцем, я бы был уверен, что убийство Лая – дело твоих рук!.. Но ты наверняка сообщник убийцы, если только… (Внезапно замолкает. Пауза.) Ты мне ответил бы под пыткой, Твое Всеведение. Ты бы мне все поведал, а потом бы умер в мучениях. Однако я этого делать не буду. Но ты, подлец, последний день находишься в фиванской земле. Если завтрашний луч солнца застанет тебя в стенах города, это будет последний миг в твоей и так уж слишком долгой подленькой жизни…[17]
Тиресий: То, что ты мне напророчил сейчас, падет на тебя самого, убийца Лая!
Эдип (в ярости выхватывает меч): Умри же, погань! (Бросается на Тиресия с мечом.)
Креонт (преграждает ему дорогу): Постой, царь!
Эдип (останавливается, спокойно): Вот все и открылось, Креонт. (Убирает меч.) Только одного не пойму. Как мог я столько лет прожить с тобою рядом и не увидеть твоей двуличности.
Креонт (удивленно): Ты мне, что ли?
Эдип (яростно): Нет! С предателями разговаривать – приятного мало! Богу олимпийскому[18], праматери Ио[19], агенориду Кадму[20], Локсию, в конце концов, который почему-то до сих пор никак не истратит пару стрел на тебя и этого старого сизифа![21].
Креонт (Тиресию): Неужели боги сделали мудрейшего безумным. Чем мы провинились?
Эдип: О, боги. Лицемерие и притворство! (Креонту.) Я все понял, не отпирайся! […] Ты подстроил убийство Лая, а теперь готовишь мое. Не пойму только, зачем старику понадобились деньги. Да и тебя не понимаю. Зачем ты строишь козни против меня? Неужели мало тебе нынешнего почета и власти. Неужели тебе обязательно быть царем? Разве я в чем ущемлял тебя?
Креонт: Вот видишь! Тебе это непонятно. Однако ты меня обвиняешь. Ты сам прекрасно все объяснил. Действительно, зачем мне царство с его огромной ответственностью, когда сейчас я пользуюсь почти царскими правами, но свободен от этого груза. (Эдип затыкает уши руками. Креонт кричит.) Подумай, Эдип, прежде чем делать поспешные выводы!
Эдип бросается на Креонта с мечом. Тот отскакивает, тоже хватается за меч и обороняется. Сражаются.
Тиресий (уходя): Слепцы!
Возвращается хор.
Корифей:
Что делаете вы,
безумцы! Царь!
Эдип:
Убить хочу изменника,
приятель,
который поднял руку на
царя.
Креонт:
Друзья мои, невольно,
защищаясь,
был вынужден с царем
свой меч скрестить.
Хор:
Остановитесь, вы, безумцы. Полно.
Эдип:
Нет, не остановлюсь, пока мой меч
не отомстит сейчас за гибель Лая.
Креонт:
Вы слышите ли, стены Амфиона[22],
как одного из лучших здесь хулят?
Эдип:
Хулить тебя? Да это
невозможно!
Креонт:
О, громовержец[23], Зетовой гробницей[24]
тебя я заклинаю. Защити.
Удар грома.
Эдип:
Так понял ли ты зна́менье, несчастный.
Убить тебя мне повелел Кронид.
Креонт:
Нет, он услышал мой призыв!
Вбегает Иокаста и бросается между братом и мужем.
Иокаста: Вы что, ополоумели? Креонт, что с тобой? Эдип!
Эдип: Йока, уйди, я тебя умоляю. Дай мне прикончить изменника и убийцу Лая.
Иокаста: Не пущу! (Обнимает его.)
Эдип (пытаясь освободиться): Заклинаю тебя именем отца твоего Менекея, твоих прадедов Кадма и Ареса![25]
Хор бросается на противников, отбирает у них оружие и держит за руки.
Иокаста: Зачем тревожить тени Аида и бессмертных? Давай, спокойно рассудим, дорогой.
Эдип (вырываясь): Отпустите! Вы совсем обнаглели! Я царь или женщина? Если вы сейчас же меня не отпустите, я прикажу вас всех повесить!
Хор отпускает Эдипа. Тот требовательно протягивает руку.
Меч!
Хор отдает меч. Эдип подходит с мечом к Креонту. Хор отпускает Креонта, тот падает на колени. Эдип одной рукой за волосы задирает его голову и вертикально приставляет меч к горлу приговоренного. Он не уверен, но отступиться уже не может.)
Иокаста (кричит): Эдип!
Эдип отпускает Креонта и убирает меч в ножны. Голова Креонта бессильно падает на грудь.
Эдип: Чтоб завтра же ни тебя, ни этого старикашки не было в Фивах!
Креонт уходит. Все молчат.
Эдип: Зачем Аспорий[26] построил эти злосчастные башни? Зачем боги напугали меня убийством отца и женитьбой на матери и привели сюда? Да лучше бы сфинкса сожрала меня, чем переживать подобное предательство!
(Решается, взглядывает на Иокасту.) А?
Иокаста (не выдержав молчания): Да… (И снова молчит.)
Эдип (встает, подходит к ней): Йока. Ну же! (Тряхнул ее за плечо.)
Иокаста (медленно): Что значит убийство отца и ложе матери?
Эдип (отпускает плечо): Пифия мне сказала, что я женюсь на матери и убью отца. Тогда я покинул родителей и пришел сюда.
Иокаста (подходит, гладит его голову): Бедненький дурачок…
Эдип (отстраняясь): Как погиб Лай?
Иокаста: Об этом рассказал человек, который спасся: один из всех, кто его сопровождал. Они проехали перекрестье трех дорог…
Эдип: Трех дорог?!.
Иокаста: И тут на них напали разбойники и всех кроме одного… Что с тобой?..
Эдип: Я вспомнил… Куда ездил Лай?
Иокаста: В Дельфы. Узнать, жив ли наш сын. (Торопливо.) Этот Феб никогда ничего хорошего не вещает. Что тогда он судил ему смерть от руки своего сына. А погиб от рук неизвестных разбойников. Что тебе посулил…
Входит слуга.
Слуга: Царь, к тебе человек издалека.
Эдип: Кто?
Вестник (входя): Царь, здравствуй.
Эдип: Судя по пыли, покрывшей твою обувь и оружие, ты действительно издалека. Какую ужасную весть ты несешь?
Вестник: Почему непременно ужасную?
Эдип: А разве может что-либо меняться к лучшему? Я перестал в это верить! Иокаста, отойди и не гляди на меня так, словно я умер.
Иокаста отходит в сторону, продолжая прислушиваться к разговору.
Вестник: Моя весть – о двух концах. Умер твой отец – плохо. Ты наследуешь отцовский престол – хорошо.
Движение в хоре.
Иокаста: Как можно верить теперь Аполлону?
Эдип: Отчего он умер? От руки убийцы или от яда?
Вестник:
Нет, умер сам, заснул и не проснулся.
Корифей:
Эдип:
Иокаста:
Эдип:
Страшусь я ложа матери.
Иокаста
(в сторону):
О,
Зевс.
(Громко.) Эдип, неужели ты и теперь веришь в эти сказки? Ведь отец твой умер своей смертью. А Лай? Мы ведь только что об этом говорили.
Хор:
Не слушай эту женщину, Эдип.
(Иокасте.)
царя покинуть Фивы?
Иокаста (ей не хватает убедительности, но и отступиться невозможно): Ведь это соседнее царство. Съездит, унаследует отцов престол и вернется.
Эдип: Не поеду.
Пауза.
Вестник: Почему?
Эдип: А ты не помнишь, почему я ушел тогда? Я ведь тебя узнал, дружище, хоть столько лет прошло.
Вестник: Наконец-то! Как живешь, дорогой?
Эдип: Спасибо, плохо. (Пауза.) Когда обратно?
Вестник: Ты зря боялся, царь. И, конечно, знай я раньше причину твоего ухода, я бы тут же тебе все открыл. Но когда ты воцарился в Фивах, я решил, что удел твой прекрасен, и не дал тебе знать.
Эдип: Что ты несешь? Я не пойму!
Вестник: Твои родители – не родители тебе.
Пауза.
Эдип: Ты издеваешься?
Вестник: Ты же знаешь, я не был придворным. Был я пастухом. И вот однажды я встретил в горах другого пастуха. Мы разговорились […] Короче, он отдал ребенка мне, а я принес его в город. А когда мальчонке было два года, он попался на глаза царице, понравился ей и, так как они были бездетны, государь и государыня попросили меня отдать им ребенка, а меня самого приблизили ко двору и приставили к тебе.
Эдип: И этот ребенок – я?
Вестник: Да.
ЗАТЕМНЕНИЕ[27]
[1] В античной драме часто встречаются подобные эвфемизмы, видимо, остатки сохранившего до сих пор суеверия «непоминания черта». Сюда же, видимо относятся и все, примененные и мною, прочие многочисленные имена и именования божеств, святынь: Аполлона (ликийский бог кудрявый), Зевса и др. Но, видимо, уже тогда это было только суеверием, позволяющем нарушение, поскольку наряду с эвфемизмами, богов авторы осмеливаются называть. Впрочем, возможно, я и не прав в своем предположении, поскольку, как мы увидим, и сами Фивы, и его жители также с удовольствием эвфимизируются в драматических текстах. Так что, наверное, правильно будет воспринимать всю эту эпитетику как художественный прием.
[2] Аполлон, храм которого в Дельфах — местонахождение оракула. Послать к Локсию — отправить за советом к оракулу.
[3] Феб — Аполлон, см. предыдущее примечание. Град златовратый пифийский (то есть Дельфы, город — местоположение оракула (см. выше), чьими устами и оглашались предсказания.
[4] Устойчивое именование Фив, имевшего семь ворот. Кажется, именно поэтому именно семь военачальников осаждали позднее эти ворота (см. трагедию Эсхила «Семеро против Фив»).
[5] В других источниках встречается «Эпикаста».
[6] Не помню, где я взял подобную версию гибели Лая, возможно, и с потолка.
[7] Сфинкса часто именуют в мужском роде, в то время как в античных источниках это именно крылатая дама и, мне кажется, я совершенно справедливо по правилам русской грамматики именую ее «сфинксой». Так что тема противостояния инь и ян, мужского начала и женского, пусть и в неявном виде, но уже присутствует в поединке этой соловьихи-разбойницы и древнегреческого Муромца. И самоубийство сфинксы в результате победы Эдипа получает дополнительную мотивацию, перекликающуюся с суицидальными намерениями, например, эсхиловских данаид. Загадку же сфинксы: «Утром на четырех, днем на двух, вечером на трех» — «человек», — впоследствии задаст Медведенко в чеховской «Чайке», на что старик Сорин ответит: «А ночью на спине. Спасибо, я могу и сам идти» (цитирую по памяти). В связи с общеизвестной преемственностью между эдиповским сюжетом и шекспировским «Гамлетом», здесь можно уловить еще одну отсылку Чехова к Шекспиру, каковых в этой чеховской пьесе явный перебор, чтобы счесть их случайными. Впрочем к древнегреческой трагедии эта тема имеет уже совсем опосредованное значение.
[8] Четверо детей Эдипа и Иокасты персонажи последующих эпизодов Фиванского цикла, см. соответствующие страницы в книге.
[9] Свою историю довольно подробно он изложит ниже, в своем монологе.
[10] Жители Фив, ведшие свое происхождение от легендарного царя Кадма, основателя Фив, вырастивших первых фиванцев из зубов убитого им дракона. Постигший Фивы мор может восприниматься отчасти и как запоздалая месть Ареса — бога моровых болезней — за смерть дракона, своего сына.
[11] Др.-греч. Φοῖβος, «лучезарный» — еще один из многочисленных эпитетов Аполлона.
[12] Судьба Хрисиппа, сына царя Пелопа в разных легендах рассказывается по-разному. В приведенном здесь варианте Лай на Немейских играх влюбился в его красоту и похитил, увезя в Фивы, где Хрисипп покончил с собой.
[13] В данном случае не сын Афродиты Эрот, а эрос, иначе — секс. То есть, будучи женщиной, не терял время даром и жил активной половой жизнью.
[14] Кронид — сын Крона — Зевс, его жена — Гера. Кажется, по другим вариантам мифа с Аполлоном спорила сестра Афродита, но здесь я не уверен.
[15] То же, что упиваться Эротом, см. выше.
[16] Гелий, Гелиос — бог Солнца, само светило. Согласно воззрениям древних греков, он каждый день проезжает по небосклону на своей колеснице.
[17] Изгнание в древнегреческих полисах (а затем и в Риме), как впоследствии в СССР (с юмором эта тема затронута Солженицыным в романе «В круге первом») в качестве высшей меры наказания часто применялось изгнание.
[18] Зевс.
[19] По одной из версий мифа, от нее произошли цари Аргоса, один из которых, Агенор — отец Кадма, см. ниже.
[20] Кадм — сын Агенора.
[21] Здесь я имел в виду не современное значение слова, означающего человека, вынужденного совершать бессмысленный труд, а преступление, за которое был наказан этот мифологический персонаж: «согласно Гомеру, хитрый, порочный и корыстолюбивый человек; первым среди эллинов воспользовался хитростью и обманом» (Википедия).
[22] Амфион и Зет (Зеф) (см. ниже) — братья-близнецы, строители Фив.
[23] Один из главных эпитетов Зевса, дошедший в европейской культуре до наших дней.
[24] Зет (см. выше) был похоронен в Фивах; его усыпальница была предметом поклонения.
[25] Главная причина брака Эдипа и Иокасты — не горячая супружеская любовь, которая возникла у них уже в браке, а высокородность вдовствующей царицы, легитимизировавшей этот брак с избранным царем. На самом деле история воцарения Эдипа дает широко распространенное во времена матриархата наследственное право, которое принадлежало именно царице: при смене династии прежний правитель должен быть умерщвлен, а его убийца становится его преемником. В случае Эдипа это произошло не столь прямо, но с точки зрения божественного промысла это не имело никакого значения. При этом мы видим, как в данном случае древнее наследственное право самими же богами преодолевается и сменяется правом патриархальным. То же мы видим и в «Орестее» Эсхила, когда брат участвует в убийстве царя вместе с его женой, правда, царем так и не становится, правление, хоть и не надолго, но остается в руках Клитемнестры. Интересно, что буквально то же самое мы видим и в истории Гамлета: Клавдий убивает брата и женится на его вдове еще и потому, что этот династический брак укрепляет его в правах на престол. В. Я. Пропп в качестве примера приводит известную по сей день детскую считалку как отголосок этого древнего наследственного права: «Раз, два, три, четыре, пять,/Шесть, семь, восемь, девять, десять./Царь велел меня повесить./А царица не дала/И повесила царя». Эту же структуру мы наблюдаем во множестве народных сказок.
[26] Забыл, откуда я взял это имя, но точно не с потолка. Однако в Интернете такого имени я не нашел. Зато нашел, что некто умудрился поместить у себя на рассылку мой роман, в который включена эта пьеса. Я почти сразу по его написании отказался от намерения «рукопись продать» и поместил у себя на сайте исключительно из своейственной мне, как сейчас принято говорить «прозрачности». Мне плевать на свои авторские права, лишь бы из-за них со мной же не стали судиться.
[27] Ну а здесь я поставил многоточие, поскольку вдруг понял, что точку ставить нет смысла — и так все ясно. Е. Лаглин, он же — я, НИЛ, Иосиф Львович НАГЛЕ.