Ясмина Реза

Бог резни

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Вероника Валлон

Мишель Валлон

Аннета Рэй

Ален Рэй

(всем от 40 до 50 лет)

Гостиная. Никакого реализма. Ничего лишнего. Друг напротив друга сидят супруги Валлон и супруги Рэй. Сразу понятно, что это квартира Валлонов и что хозяева с гостями только что познакомились. В центре журнальный столик, на нем книги по искусству. В вазах два больших букета тюльпанов. Царит атмосфера серьезности, душевности и понимания.

ВЕРОНИКА: Вот наше заявление… А вы потом составите свое… «3 ноября в 17.30 в сквере Аспиранта Дюрана Фердинан Рэй, 11 лет, вооруженный палкой, в результате словесной ссоры ударил по лицу нашего сына, Брюно Валлона. В результате этого действия, помимо разбитой верхней губы, были сломаны два резца, в одном зубе затронут нерв».

АЛЕН: Вооруженный?

ВЕРОНИКА: Вооруженный? Вам не нравится слово «вооруженный»? Что мы поставим, Мишель — «при помощи», «посредством»? Посредством палки, так пойдет?

АЛЕН: Да. Посредством.

МИШЕЛЬ: Посредством палки.

ВЕРОНИКА: (исправляя) Посредством. Ирония в том, что мы всегда считали сквер Аспиранта Дюрана безопасным местом, в отличии от парка Монсури.

МИШЕЛЬ: Да, точно. Мы всегда говорили: парк Монсури — нет, сквер Аспиранта Дюрана — да.

ВЕРОНИКА: Именно так. В любом случае, спасибо, что пришли. Если действовать под влиянием эмоций, мы ничего не выиграем.

АННЕТА: Это вам спасибо. Это мы вас должны благодарить.

ВЕРОНИКА: Не думаю, что в этом случае уместны благодарности. К счастью, существует искусство договариваться.

АЛЕН: Кажется, наши дети его еще не освоили. То есть хотел сказать — наш!

АННЕТА: Да, наш! А что там с зубом, нерв сильно задет?

ВЕРОНИКА: Пока не известно. Мы не делаем прогнозов. Кажется, нерв оголен не полностью.

МИШЕЛЬ: Он оголен только частично.

ВЕРОНИКА: Да. Частично оголен, а частично защищен остатками зуба. Так что пока решили нерв не удалять.

МИШЕЛЬ: Попробуем дать зубу шанс.

ВЕРОНИКА: Чтобы не пломбировать канал.

АННЕТА: Да…

ВЕРОНИКА: В общем, какое-то время подождем, может, удастся сохранить нерв.

МИШЕЛЬ: А пока поставим керамическую коронку.

В любом случае, до 18 лет протез ставить нельзя.

МИШЕЛЬ: Да, нельзя.

ВЕРОНИКА: Протез можно ставить только когда закончится развитие организма.

АННЕТА: Конечно. Надеюсь, что… Надеюсь, что все пройдет хорошо.

ВЕРОНИКА: Мы тоже надеемся.

Легкая пауза.

АННЕТА: Какие восхитительные тюльпаны.

ВЕРОНИКА: Мы их покупаем на рынке Мутон-Дюверне, у флориста. Знаете, в самом конце.

АННЕТА: Ах, да.

ВЕРОНИКА: Им доставляют каждое утро прямо из Голландии, два евро — пятьдесят штук.

АННЕТА: Вот как!

ВЕРОНИКА: Маленький киоск в самом конце.

АННЕТА: Да-да.

ВЕРОНИКА: Вы знаете, он не хотел выдавать Фердинана.

МИШЕЛЬ: Точно, не хотел.

ВЕРОНИКА: Это так трогательно…  У ребенка разбито лицо, нет зубов, а он отказывается говорить.

АННЕТА: Представляю себе.

МИШЕЛЬ: Он не хотел выдавать, так как боялся, что друзья будут считать его стукачом. Будем честными, Вероника, это бравада.

ВЕРОНИКА: Конечно, бравада, но и дух товарищества тоже.

АННЕТА: Естественно… Ну и как?.. То есть я хочу сказать: как вы узнали про Фердинана?

ВЕРОНИКА: Мы объяснили Брюно, что покрывать этого мальчика — только вредить ему.

МИШЕЛЬ: Мы ему сказали: если этот мальчик думает, что может и дальше безнаказанно драться, с чего бы ему перестать?

ВЕРОНИКА: Мы сказали: если бы мы были родителями этого мальчика, то хотели бы знать, что произошло.

АННЕТА: Конечно.

АЛЕН: Да… (звонит его мобильный телефон) Простите… (отходит в сторону, во время разговора достает ежедневник) Да, Морис, спасибо, что перезвонил… Вот утренний номер «Эко», я читаю: «Согласно исследованию, опубликованном в британском журнале «Ланцет», на которое вчера ссылалась газета «Файнэншл Таймс», два австралийских ученых обнаружили   неврологический эффект препарата Антрил, средства для понижения давления, разрабатываемого лабораторией "Веренц-Фарма". Употребление препарата вызывает различные побочные эффекты, от снижения слуха до нарушения координации движений…» Кто там у вас занимается связями с общественностью? Это же полная задница… Нет, меня беспокоит, что через две недели общее собрание акционеров… Вы заложили в бюджет судебные расходы? Окей… И еще, Морис, Морис, спросите в пиар-отделе, были ли другие публикации. Пока. (отключается) Прошу прощения.

МИШЕЛЬ: Вы, значит…

АЛЕН: Адвокат.

АННЕТА: А вы?

МИШЕЛЬ: Хозтовары, оптовые поставки. А Вероника писатель. И работает на полставки в книжном магазине, в отделе истории и искусства.

АННЕТА: Писатель?

ВЕРОНИКА: Я один из авторов коллективного труда, посвященного сабейскому царству, участвовала в раскопках во время войны Эфиопии с Эритреей, в самом конце. А в январе выпускаю книгу о Дарфурской трагедии.

АННЕТА: Так вы специалист по Африке.

ВЕРОНИКА: Мне интересен этот континент.

АННЕТА: У вас есть еще дети?

ВЕРОНИКА: У Брюно сестричка Камилла, ей девять лет. Она обиделась на отца за то, что он вчера ночью выбросил хомячка.

АННЕТА: Вы выбросили хомячка?

МИШЕЛЬ: Да. От этого хомяка по ночам ужасный шум. Эти твари спят днем. Брюно мучился, он был просто в отчаянии от этого хомячьего шума. Если честно, я давно хотел его выбросить. Сказал себе: хватит, взял и отнес на улицу. Думал, что эти животные любят канавы, помойки, все такое, но оказалось, что нет, он просто оцепенел на тротуаре. Фактически это животное ни домашнее, ни дикое, я даже не знаю, какая у него среда обитания. Вынеси его на лужайку — он там тоже будет несчастлив. Даже не знаю, где они живут.

АННЕТА: И вы его оставили на улице?

ВЕРОНИКА: Оставил и думал, что Камилла поверит в то, что он сбежал. Только она не поверила.

АЛЕН: А утром, утром хомяка не было?

МИШЕЛЬ: Исчез.

ВЕРОНИКА: А вы в какой сфере работаете?

АННЕТА: Я консультант по объектам культурного наследия.

ВЕРОНИКА: Можно ли надеяться… Простите, что спрашиваю об этом прямо… Представим, что Фердинан извинится перед Брюно?

АЛЕН: Было б хорошо, чтоб они поговорили.

АННЕТА: Ален, надо, чтобы он извинился. Чтобы сказал, что он сожалеет.

АЛЕН: Да-да, конечно.

ВЕРОНИКА: А он правда сожалеет?

АЛЕН: Он понимает, что сделал. Но не сознает последствия поступка. Ему одиннадцать лет.

ВЕРОНИКА: В одиннадцать лет уже не дитя.

МИШЕЛЬ: Но еще и не взрослый! Мы вам ничего не предложили — кофе, чай? Вера, у нас осталась еще шарлотка?

АЛЕН: Кофе покрепче, если можно.

АННЕТА: А мне стакан воды.

МИШЕЛЬ: (вслед Веронике) Мне тоже эспрессо, дорогая, и принеси шарлотку. Я всегда говорю: есть куча глины, из которой нужно что-то слепить. Но она, может быть, примет какую-то форму только в самом конце. Откуда мы знаем?

АННЕТА: Мммм.

МИШЕЛЬ: Вы должны попробовать шарлотку. Хорошая  шарлотка — большая редкость.

АННЕТА: Это правда.

АЛЕН: Чем вы торгуете?

МИШЕЛЬ: Хозяйственные товары. Замки, дверные ручки, посуда, печи…

АЛЕН: Дела хорошо идут?

МИШЕЛЬ: Знаете, у нас никогда не было эйфории, а когда начинали, то было вообще тяжело. Но если я каждое утро беру каталог и еду по магазинам, то дела идут. У нас не то что с текстилем, там  все зависит от сезона. Хотя формы — для фуагра и мы лучше всего продаем в декабре, перед Рождеством!

АЛЕН: Да уж…

АННЕТА: Когда вы увидели, что хомяк оцепенел, почему не занесли его назад в дом?

МИШЕЛЬ: Потому что я не мог до него дотронуться.

АННЕТА: Но вы же его как-то положили на тротуар.

МИШЕЛЬ: Я его вынес прямо в его коробке - и вытряхнул. Я не могу  дотрагиваться до этих тварей.

Вероника возвращается, на подносе чашки и пирог.

ВЕРОНИКА: Не знаю, кто догадался поставить шарлотку в холодильник. Моника все ставит в холодильник, ничего нельзя поделать. Что вам сказал Фердинан? Сахар?

АЛЕН: Нет-нет. С чем шарлотка?

ВЕРОНИКА: Яблоки и груши

АННЕТА: Яблоки и груши?

ВЕРОНИКА: Мой фирменный рецепт. (Режет пирог и раскладывает по тарелкам.)

АННЕТА: Яблоки-груши, надо же, впервые слышу.

ВЕРОНИКА: Яблоки груши — это классика, но есть одна хитрость.

АННЕТА: Вот как?

ВЕРОНИКА: Груши надо нареза́ть толще, чем яблоки. Потому что груши запекаются быстрее яблок.

АННЕТА: Надо же.

МИШЕЛЬ: Но она не выдала настоящий секрет.

ВЕРОНИКА: Пусть они сначала попробуют.

АЛЕН: Очень вкусно. Очень вкусно.

АННЕТА: Сочно.

ВЕРОНИКА: Крошки имбирного пряника!…

АННЕТА: Браво.

ВЕРОНИКА: Если честно, меня научала мать.

АЛЕН: По крайней мере, благодаря этому мы узнали рецепт.

ВЕРОНИКА: Я бы предпочла, чтобы наш сын ради этого не терял два зуба.

АЛЕН: Конечно, как раз это я и хотел сказать!

АННЕТА: Интересным способом ты это выразил.

АЛЕН: Да нет же… (звонит мобильный телефон, он смотрит на экран) Мне надо ответить… Да, Морис… Нет, нет… никакого ответа, вы только развяжете полемику… Это было предусмотрено? Ну-ну… Что это за проблемы, что такое координация? А при нормальной дозировке? Когда это стало известно? И с тех пор вы не отозвали препарат? Сколько это будет в цифрах? Да. Понимаю. Хорошо. (отключается и тут же делает новый звонок, все еще поедая пирог).

АННЕТА: Ален, вернись к нам, пожалуйста.

АЛЕН: Да-да, иду… (в телефон) Серж? Они знали о рисках два года. Был доклад для внутреннего пользования… Никакого  побочного эффекта формально не было  выявлено… Нет, никаких мер предосторожности. Они не были предусмотрены, об этом ни слова в годовом отчете... Неуверенная походка, проблемы с равновесием, в общем, будто все время поддатый… (смеется вместе с собеседником) Цифры…. 150 миллионов долларов… Все отрицать… Этот идиот хотел, чтобы ему  дали ответить… Не будет никакого ответа, наоборот. Если будут новые публикации, то можно выпустить пресс-релиз в том духе, что это вброс компромата перед общим собранием… Он должен мне перезвонить… Окей (отключается) На самом деле у меня даже не было времени позавтракать.

МИШЕЛЬ: Берите еще, прошу.

АЛЕН: Спасибо. Я и так объелся. О чем мы говорили?

ВЕРОНИКА: Что было бы приятнее встретиться при других обстоятельствах.

АЛЕН: Ах да, конечно. Значит эта шарлотка — рецепт вашей матери?

МИШЕЛЬ: Это рецепт моей матери, но испекла его Вера.

ВЕРОНИКА: Твоя мать не смешивает груши с яблоками!

МИШЕЛЬ: Нет.

ВЕРОНИКА: Ее будут оперировать, бедняжку.

АННЕТА: Да вы что? Что с ней?

ВЕРОНИКА: Колено.

МИШЕЛЬ: Ей поставят вращающийся протез, металл-полиэтилен. Она волнуется, что после кремации от него что-то останется.

ВЕРОНИКА: Какой ты злой.

МИШЕЛЬ: Она не хочет, чтобы ее хоронили с моим отцом. Она хочет, чтобы ее кремировали, а урну установили в склепе, где покоится прах ее матери, на юге. Она там совсем одна. Две урны с видом на море, и постоянно ругаются! Ха-ха!

Пауза, улыбки.

АННЕТА: Мы  так тронуты вашим отношением, тем, что вы не стали  подливать масла в огонь, а попытались уладить ситуацию.

ВЕРОНИКА: Скажу честно, это самое меньшее из того, что можно было сделать.

МИШЕЛЬ: Да!

АННЕТА: Нет-нет. Многие родители стоят  горой за своих детей, да так, что сами впадают в инфантилизм. Была бы наша реакция, моя и Алена, такой же чуткой, если бы Брюно выбил два зуба Фердинану? Не уверена, что мы бы продемонстрировали такую же широту взглядов.

МИШЕЛЬ: Да нет же!

АЛЕН: Она права. Не уверен.

МИШЕЛЬ: Нет. Поскольку мы очень хорошо знаем, что все могло бы произойти и наоборот.

Пауза.

ВЕРОНИКА: А что сказал Фердинан? Как он видит ситуацию?

АННЕТА: Он не слишком много говорит об этом. Думаю, он растерян.

ВЕРОНИКА: Он осознает, что изуродовал товарища?

АЛЕН: Нет. Нет, он не осознает, что изуродовал товарища.

АННЕТА: Зачем ты так говоришь? Конечно, Фердинан осознает!

АЛЕН: Он осознает, что вел себя грубо, но не осознает, что изуродовал товарища.

ВЕРОНИКА: Вам не нравится слово, но это слово, к несчастью, точное.

АЛЕН: Мой сын не уродовал вашего сына.

ВЕРОНИКА: Ваш сын изуродовал нашего сына. Приходите сюда в пять часов, вы увидите его рот и зубы.

МИШЕЛЬ: Временно изуродовал.

АЛЕН: Губа заживет, а что касается зубов, надо отвести его к лучшему дантисту, я готов поучаствовать…

МИШЕЛЬ: Для этого есть страховка. Мы бы хотели, чтобы мальчики помирились и чтобы подобное не повторилось.

АННЕТА: Давайте организуем им встречу.

МИШЕЛЬ: Да. Точно.

ВЕРОНИКА: В нашем присутствии?

АЛЕН: Незачем их опекать. Пусть поговорят по-мужски.

АННЕТА: Ален, по-мужски, это смешно. То есть нам при этом не нужно присутствовать? Будет лучше, если они встретятся без нас?

ВЕРОНИКА: Вопрос не в том, будем мы или нет. Вопрос в том, захотят ли они поговорить, захотят ли разобраться?

МИШЕЛЬ: Брюно этого хочет.

ВЕРОНИКА: А Фердинан?

АННЕТА: Мы его мнение спрашивать не будем.

ВЕРОНИКА: Надо, чтобы это исходило от него.

АННЕТА: Фердинан ведет себя как хулиган, нам не интересно, что он думает.

ВЕРОНИКА: Если для Фердинана встреча с Брюно – это наказание, то я думаю, что позитивных результатов не будет.

АЛЕН: Мадам Валлон, наш сын дикарь. Нереально надеяться на то, что он внезапно раскается. Так, мне очень жаль, но я должен вернуться на работу. Аннета, ты остаешься? Вы мне потом расскажете, что решили. В любом случае, от меня тут пользы нет. Женщина думает, что для воспитания нужен мужчина, нужен отец, будто это чему-то поможет. Мужчина всегда не у дел, он это всегда обуза, его надо тащить на аркане. Забавно, у вас из окна видно надземное метро!

АННЕТА: Мне неловко, но я тоже не могу больше задерживаться… Мой муж никогда не был слишком заботливым отцом, с коляской он не гулял.

ВЕРОНИКА: Жаль. Это так чудесно — гулять с ребенком. Тем более, все проходит так быстро. Вот ты, Мишель, всегда был готов возиться с детьми и с радостью катал коляску.

МИШЕЛЬ: Да-да…

ВЕРОНИКА: Ну так что мы решили?

АННЕТА: Вы сможете прийти с Брюно к нам вечером в полвосьмого?

ВЕРОНИКА: Полвосьмого? Как ты думаешь, Мишель?

МИШЕЛЬ: Ну, я... Могу, наверно, позволить себе.

АННЕТА: Давайте.

МИШЕЛЬ: Думаю, что будет лучше, если Фердинан придет к нам.

ВЕРОНИКА: Да, я согласна.

МИШЕЛЬ: Не пострадавший должен идти к обидчику.

ВЕРОНИКА: Это правда.

АЛЕН: В полвосьмого я нигде не смогу быть.

АННЕТА: Ты нам не нужен, от тебя все равно никакой пользы.

ВЕРОНИКА: И все таки хорошо, чтобы и отец был.

АЛЕН: (виброзвонок) Да, но тогда не сегодня. Алло? В годовом отчете нет ничего. И риски официально не определены. Доказательств нет. (Отключается.)

ВЕРОНИКА: Завтра?

АЛЕН: Завтра я буду в Гааге.

ВЕРОНИКА: Вы работаете в Гааге?

АЛЕН: У меня слушается дело в международном трибунале.

АННЕТА: Главное, чтобы дети поговорили. Я приведу к вам Фердинана к полвосьмому, и мы их оставим объясняться. Нет? Вижу, вы сомневаетесь.

ВЕРОНИКА: Если Фердинан не чувствует своей ответственности, то они будут сидеть как два истукана, и это будет катастрофа.

АЛЕН: Мадам Валлон, что вы хотите сказать? Что вы подразумеваете под «ответственностью»?

ВЕРОНИКА: Ваш сын, конечно же, вовсе не дикарь.

АННЕТА: Фердинан вовсе не дикарь.

АЛЕН: Дикарь.

АННЕТА: Ален, что за идиотизм, зачем ты это говоришь?

АЛЕН: Он дикарь.

МИШЕЛЬ: Как он объясняет свой поступок?

АННЕТА: Он не хочет говорить об этом.

ВЕРОНИКА: Надо, чтобы он об этом рассказал.

АЛЕН: Мадам, много чего надо. Надо, чтобы он пришел, надо, чтобы он об этом рассказал, надо, чтобы он сожалел... Вы, видимо, очень в этом компетентны, а мы не очень. Мы, конечно, будем работать над собой, но все же будьте к нам снисходительны.

МИШЕЛЬ: Стойте, стойте! Мы же не расстанемся по-дурацки именно на этом!

ВЕРОНИКА: Я говорю это ради него, ради Фердинана.

АЛЕН: Я прекрасно понял.

АННЕТА: Посидим еще пару минут

МИШЕЛЬ: Еще по чашечке кофе?

АЛЕН: Кофе, согласен.

АННЕТА: Мне тоже тогда. Спасибо.

МИШЕЛЬ: Оставь, Вера, я схожу.

Пауза. Аннета осторожно перекладывает на столике некоторые из альбомов по искусству.

АННЕТА: Вижу, вы любите живопись.

ВЕРОНИКА: Живопись. Фотографию. Это отчасти моя профессия.

АННЕТА: Я тоже обожаю Бэкона.

ВЕРОНИКА: О да. Бэкон.

АННЕТА: (листая страницы) Роскошь и жестокость.

ВЕРОНИКА: Хаос. Равновесие.

АННЕТА: Да…

ВЕРОНИКА: А Фердинан интересуется искусством?

АННЕТА: Не настолько, как хотелось бы… А ваши дети?

ВЕРОНИКА: Мы стараемся. Стараемся дать им то, что  они недополучают в школе.

АННЕТА: Да…

ВЕРОНИКА: Пытаемся заставить их читать… Водим их на концерты, на выставки. Хочется верить в примиряющую роль культуры!

АННЕТА: Вы правы…

Возвращается Мишель с кофе.

 

МИШЕЛЬ: Шарлотка — это пирог или торт? Серьезный вопрос. Я подумал на кухне, почему линцеторт — это торт, а не пирог? Давайте, давайте, не станем же мы оставлять один кусочек.

ВЕРОНИКА: Шарлотка — это пирог. Тесто не раскатывается, а смешивается с фруктами.

АЛЕН: Да вы настоящая кулинарка.

ВЕРОНИКА: Мне это нравится. Кухню надо любить. Я считаю, что классический торт, это с коржами из раскатанного теста.

МИШЕЛЬ: А вы, у вас есть еще дети?

АЛЕН: У меня сын от первого брака.

МИШЕЛЬ: Я вот спрашиваю себя… Хотя это и не важно… Что было причиной ссоры? Брюно про это молчит как рыба.

АННЕТА: Брюно отказывался принять Фердинана в свою банду.

ВЕРОНИКА: У Брюно есть банда?

АЛЕН: И он обозвал его стукачом.

ВЕРОНИКА: Ты знал, что у Брюно есть банда?

МИШЕЛЬ: Нет. Но я страшно рад.

ВЕРОНИКА: Почему это ты страшно рад?

МИШЕЛЬ: Потому что я тоже был главарем банды.

АЛЕН: Я тоже.

ВЕРОНИКА: И в чем это выражалось?

МИШЕЛЬ: У тебя есть пять или шесть парней, готовых пожертвовать собой ради тебя. Как в «Айвенго».

АЛЕН: Точно, как в «Айвенго»!

ВЕРОНИКА: Кто сегодня читал «Айвенго»?

АЛЕН: Они знают Человека-паука.

ВЕРОНИКА: То есть я констатирую, что вы про случившееся знаете больше, чем мы. Фердинан не настолько молчалив, как вы сказали. А почему он его назвал стукачом? Нет, это глупо. Глуп сам вопрос.  И вообще, мне все равно. Это вообще не тема для разговора.

АННЕТА: Мы не можем вмешиваться в эти детские ссоры.

ВЕРОНИКА: Это нас не касается.

АННЕТА: Нет.

ВЕРОНИКА: Зато нас касается то, что, к несчастью, случилось. Нас касается насилие.

МИШЕЛЬ: Когда я был главарем банды, то в седьмом классе вздул Дидье Леглю, который был сильнее меня. Это был поединок, один на один.

ВЕРОНИКА: Что ты этим хочешь сказать, Мишель? При чем здесь это.

МИШЕЛЬ: Нет-нет, абсолютно не при чем.

ВЕРОНИКА: Мы говорим не о поединке. Это не было сражением.

МИШЕЛЬ: Точно, точно. Я просто вспомнил.

АЛЕН: Большой разницы нет.

ВЕРОНИКА: Ах нет. Позвольте мне, месье Рэй, возразить — разница есть.

МИШЕЛЬ: Разница есть.

АЛЕН: Какая?

МИШЕЛЬ: С Дидье Леглю мы договорились драться.

АЛЕН: Вы ему набили морду?

МИШЕЛЬ: Определенно, слегка.

ВЕРОНИКА: Хорошо, забудем Дидье Леглю. Вы мне разрешите поговорить с Фердинаном?

АННЕТА: Да конечно же!

ВЕРОНИКА: Я бы не хотела это делать без вашего разрешения.

АННЕТА: Поговорите с ним. Это совершенно нормально.

АЛЕН: Удачи.

АННЕТА: Хватит, Ален. Я не понимаю тебя.

АЛЕН: Мадам Валлон так воодушевлена…

ВЕРОНИКА: Вероника. Найти выход будет проще, если мы откажемся от «мадам» и «месье» и будем обращаться по именам.

АЛЕН: Вероника, ваши педагогические амбиции вас просто преобразили. Это радует…

ВЕРОНИКА: Если вы не хотите, чтобы я с ним поговорила, то я не буду.

АЛЕН: Да поговорите, отчитайте его, пожурите… Делайте что хотите.

ВЕРОНИКА: Я не понимаю, почему вы не заинтересованы в этом?

АЛЕН: Мадам…

МИШЕЛЬ: Вероника.

АЛЕН: Верника, я как нельзя более заинтересован. Мой сын ранил другого ребенка.

ВЕРОНИКА: Умышленно.

АЛЕН: Вот такого рода замечания меня просто парализуют. Умышленно, мы это знаем.

ВЕРОНИКА: В этом-то вся разница!

АЛЕН: Разница между чем и чем? Мы же об этом и говорим. Мой сын взял палку и ударил вашего. Мы поэтому здесь, не так ли?

АННЕТА: Это бесполезно.

МИШЕЛЬ: Да, она права, дискуссия в этом жанре бесполезна.

АЛЕН: Почему вам так нужно вставить слово «умышленно»? Какой урок я должен извлечь из этого?

АННЕТА: Слушайте, мы на скользком пути. У мужа постоянный стресс от его работы, я вернусь сегодня вечером с Фердинаном и пусть все урегулируется естественным путем.

АЛЕН: У меня нет никакого стресса.

АННЕТА: А у меня есть.

МИШЕЛЬ: У нас нет никаких причин для стресса.

АННЕТА: Есть.

АЛЕН: (виброзвонок) Вы не отвечаете… Никаких комментариев. Нет, вы его не отзываете! Если вы отзываете, значит, вы признаете свою ответственность!.. Отзываем Антрил — признаем ответственность! В годовых отчетах ничего нет. Хотите пойти под суд за фальшивый отчет и быть уволенным через две недели? Останавливайте продажи…

ВЕРОНИКА: В прошлом году на празднике в колледже это же Фердинан играл в спектакле роль этого, как его?.. В спектакле по Мольеру…

АННЕТА: Господина Пурсоньяка.

ВЕРОНИКА: Господина Пурсоньяка.

АЛЕН: О пострадавших мы подумаем после собрания, Морис… Посмотрим после собрания, в зависимости от решения…

ВЕРОНИКА: Он играл потрясающе.

АННЕТА: Да…

АЛЕН: Мы не будем отзывать лекарство потому что нас есть три человека, которых заносит при ходьбе! Ничего не отвечаете. Да. Пока. (отключается и тут же набирает своего сотрудника)

ВЕРОНИКА: Мы помним его в роли господина Пурсоньяка. Мишель, ты же помнишь его?

МИШЕЛЬ: Да-да, конечно

ВЕРОНИКА: Он был такой забавный в женском платье.

АННЕТА: Да…

АЛЕН: (сотруднику) Они в панике, у них пресса на хвосте, тебе надо приготовить пресс-релиз, но не защищайтесь, наоборот, надо им дать отпор… Настаивайте, что «Веренц-фарму» пытаются дестабилизировать за две недели до общего собрания… Вот поэтому появилось это исследование, а не с неба упало… Ни слова о проблемах со здоровьем. Главный вопрос: кто за этим стоит? Хорошо. (Отключается.)

Короткая пауза.

МИШЕЛЬ: Эти лаборатории просто ужас. Им нужна только прибыль, прибыль.

АЛЕН: Вам не обязательно слушать, о чем я говорю.

МИШЕЛЬ: Вы не обязаны разговаривать при мне.

АЛЕН: Нет. Я как раз обязан здесь находиться. Против моей воли, уж поверьте.

МИШЕЛЬ: Они тебе впаривают свое барахло без всякого зазрения совести.

АЛЕН: В медицинской отрасли все самые продвинутые разработки связаны с большими рисками и большими прибылями.

МИШЕЛЬ: Да я это понимаю. Везде одно и то же. И все же веселенькая у вас работа.

АЛЕН: Что вы имеете в виду?

ВЕРОНИКА: Мишель, это нас не касается.

МИШЕЛЬ: Забавная работа.

АЛЕН: А вы, вы сами занимаетесь?

МИШЕЛЬ: У меня профессия самая обыкновенная.

АЛЕН: И что это за обыкновенная профессия?

МИШЕЛЬ: Продаю кастрюли, я вам уже говорил.

АЛЕН: И дверные ручки.

МИШЕЛЬ: И сантехнику. Унитазы, сливные бачки. И кучу других вещей в придачу.

АЛЕН: А, унитазы и сливные бачки. Это интересно.

АННЕТА: Ален.

АЛЕН: Это меня интересует. Я интересуюсь сантехникой для туалетов.

МИШЕЛЬ: Почему бы и нет.

АЛЕН: И сколько у вас марок?

МИШЕЛЬ: Есть две основные системы. С кнопкой и с ручкой.

АЛЕН: Вот как.

МИШЕЛЬ: Это зависит от того, как подключается вода.

АЛЕН: Да вы что.

МИШЕЛЬ: Вода или льется сверху, или поступает снизу.

АЛЕН: Да.

МИШЕЛЬ: Если надо, могу порекомендовать одного из моих кладовщиков, он в этом специалист. Но надо ехать в Сен-Дени.

АЛЕН: Вы, похоже, очень компетентны в этом.

ВЕРОНИКА: Вы собираетесь как-то наказать Фердинана? Сантехнику обсуждать можно в более подходящей обстановке.

АННЕТА: Мне что-то дурно.

ВЕРОНИКА: Что с вами?

АЛЕН: Да ты побледнела, дорогая.

МИШЕЛЬ: Действительно, как мел.

АННЕТА: Меня тошнит.

ВЕРОНИКА: Тошнит? У меня есть примперан…

АННЕТА: Нет-нет, сейчас пройдет…

ВЕРОНИКА: Что еще можно принять… Может, хотите кока-колы? Кока-кола хорошо помогает. (Уходит за колой.)

АННЕТА: Сейчас пройдет.

МИШЕЛЬ: Пройдитесь немного. Сделайте пару шагов.

Аннета делает несколько шагов. Возвращается Вероника с кока-колой.

АННЕТА: Вы думаете, надо?

ВЕРОНИКА: Да-да. Один глоток.

АННЕТА: Спасибо.

АЛЕН: (скрытно звонит в офис) Дайте мне Сержа… А, хорошо… Пусть он мне сразу же перезвонит … (отключается) А что, кока-кола помогает? Она же от диареи?

ВЕРОНИКА: Не только. (Аннете) Ну как вы?

АННЕТА: Нормально. Знаете, мадам Валлон, если мы захотим наказать нашего сына, то сделаем это по своему усмотрению, а отчитываться перед вами не будем.

МИШЕЛЬ: Абсолютно.

ВЕРОНИКА: Что абсолютно, Мишель?

МИШЕЛЬ: Они что хотят, то и делают со своим сыном. У них полная свобода.

ВЕРОНИКА: Я так не считаю.

МИШЕЛЬ: Что ты так не считаешь, Вера?

ВЕРОНИКА: Что у них полная свобода.

АЛЕН: Давай. Дорабатывайте. (телефон вибрирует) О, простите. (Собеседнику.) Отлично… Помни, что ничего не доказано, ничего определенного.

АННЕТА: Хватит, Ален! Ты достал своим телефоном! Побудь с нами, черт возьми!

АЛЕН: Да… Напомни, чтобы прочитали мне… (Отключается.) Что с тобой, ты с ума сошла, так кричать! Серж все слышал!

АННЕТА: Тем лучше! Меня достали твои постоянные разговоры по телефону!

АЛЕН: Слушай, Аннета, я и так согласился пойти с тобой сюда…

ВЕРОНИКА: Очень экстравагантно.

АННЕТА: Меня сейчас вырвет.

АЛЕН: Нет, тебя не вырвет.

АННЕТА: Да…

МИШЕЛЬ: Хотите в туалет?

АННЕТА: (Алену) Никто тебя здесь не держит…

ВЕРОНИКА: Да, никто его не держит.

АННЕТА: Кружится все…

АЛЕН: Смотри на что-нибудь неподвижное. Смотри на что-нибудь неподвижное, Туту.

АННЕТА: Уйди, отстань от меня.

ВЕРОНИКА: Может, лучше ей дойти до туалета?

АЛЕН: Если собираешься блевать, иди в туалет.

МИШЕЛЬ: Дай ей таблетку примперана.

АЛЕН: Это же не из-за шарлотки, надеюсь?

ВЕРОНИКА: Я ее вчера испекла!

АННЕТА: (Алену) Не трогай меня!

АЛЕН: Успокойся, Туту.

МИШЕЛЬ: Ради бога, зачем так заводиться!

АННЕТА: Мой муж считает, что дом, сад, школа - это по моей части.

АЛЕН: Да нет же!

АННЕТА: Да. И я тебя понимаю. Все это скучно до смерти. Смертельно скучно.

ВЕРОНИКА: Если это так смертельно скучно, зачем рожать детей?

МИШЕЛЬ: Может, Фердинан чувствует ваше равнодушие?

АННЕТА: Какое равнодушие?!

МИШЕЛЬ: Вы сами только что сказали…

Аннету рвет. Фонтан рвоты накрывает книги на столе. Алена тоже задевает.

МИШЕЛЬ: Беги за тазиком, беги за тазиком!

Вероника убегает за тазиком, Мишель протягивает Аннете поднос на случай нового приступа. Аннету снова тошнит, но в желудке уже ничего нет.

АЛЕН: Что с тобой? Надо было дойти до туалета, Туту!

МИШЕЛЬ: Точно, весь костюм уделан.

Вероника быстро возвращается с тазиком и тряпкой. Тазик дают Аннете.

ВЕРОНИКА: Это не может быть шарлотка, я уверена.

МИШЕЛЬ: Это не шарлотка, это нервное.

ВЕРОНИКА: (Алену) Хотите в ванную, почистить костюм? О господи… Мой Кокошка!

Аннету рвет желчью в тазик.

МИШЕЛЬ: Дай ей примперан.

ВЕРОНИКА: Дам потом, она все равно сейчас ничего не способна проглотить.

АЛЕН: Где у вас ванная?

ВЕРОНИКА: Я вам покажу.

Вероника и Ален уходят.

МИШЕЛЬ: Это нервное. Нервный срыв. Это материнский инстинкт, Аннета. Хотите вы этого или нет. Я понимаю, что вы в состоянии паники.

АННЕТА: Мммм…

МИШЕЛЬ: Я всегда говорю, что мы не можем справится с тем, что владеет нами.

АННЕТА: Мммм….

МИШЕЛЬ: У меня в таких случаях сразу заклинивает шею. Остеохондроз.

АННЕТА: Мммм… (еще немного желчи)

ВЕРОНИКА: (возвращаясь с другим тазиком и губкой) Что нам теперь делать с Кокошкой?

МИШЕЛЬ: Я его почищу «Мистером Мускулом»… Проблема в том, как сушить… Можно помыть, а потом немного спрыснуть парфюмом…

ВЕРОНИКА: Парфюмом?

МИШЕЛЬ: Возьми мой «Курос», я все равно им не пользуюсь.

ВЕРОНИКА: Альбом покоробится.

МИШЕЛЬ: Можно посушить феном, а потом прижать сверху другими книгами. Или погладить утюгом, как деньги.

ВЕРОНИКА: Ну что ж это такое…

АННЕТА: Я вам куплю новый.

ВЕРОНИКА: Его невозможно найти! Он давно кончился!

АННЕТА: Мне очень жаль…

МИШЕЛЬ: Мы все исправим. Вера, дай мне, я сделаю.

Вероника с отвращением протягивает ему тазик с водой и губкой. Мишель принимается за чистку книги.

ВЕРОНИКА: Это переиздание каталога лондонской выставки 53 года, его выпустили 20 лет назад!

МИШЕЛЬ: Сходи за феном. И за «Куросом». Он в шкафу с полотенцами.

ВЕРОНИКА: В ванной ее муж.

МИШЕЛЬ: Он же не голый там! (она выходит, он продолжает чистить) Почти все отчистил. Разок пройдусь по «Долганам»… Сейчас вернусь.

Уходит с тазиком. Пауза. Почти одновременно возвращаются Вероника и Мишель. Он с тазиком чистой воды, заканчивает уборку.

ВЕРОНИКА: (Аннете) Вам лучше?

АННЕТА: Да…

ВЕРОНИКА: Опрыскивать?

МИШЕЛЬ: Где фен?

ВЕРОНИКА: Он принесет, когда закончит.

МИШЕЛЬ: Подождем. «Курос» в самом конце.

АННЕТА: Можно мне тоже воспользоваться ванной комнатой?

ВЕРОНИКА: Да-да. Да, да, конечно.

АННЕТА: Не знаю, как мне извиняться.

Вероника провожает ее и сразу же возвращается.

ВЕРОНИКА: Какой кошмар! Ужас!

МИШЕЛЬ: Ему не стоило доводить меня до ручки.

ВЕРОНИКА: Она тоже ужасна.

МИШЕЛЬ: Не настолько.

ВЕРОНИКА: Она насквозь фальшива.

МИШЕЛЬ: Она меня меньше беспокоит.

ВЕРОНИКА: Они оба ужасны. Почему ты был за них? (опрыскивает тюльпаны)

МИШЕЛЬ: Я был не за них, что ты такое говоришь?

ВЕРОНИКА: Ты выжидал. Хотел, чтобы и волки были сыты и овцы целы.

МИШЕЛЬ: Вовсе нет!

ВЕРОНИКА: Да. Рассказывал, что был главарем банды, о своих подвигах. Говорил, что они могут делать все что хотят со своим сыном… Хотя их ребенок представляет общественную опасность! Это касается не только их семьи!.. С ума сойти, что она сделала с моими альбомами! (опрыскивает Кокошку)

МИШЕЛЬ: (показывая на фотоальбом) «Долганы»…

ВЕРОНИКА: Когда чувствуешь, что тебя сейчас вырвет, иди в подходящее место.

МИШЕЛЬ: Фудзита…

ВЕРОНИКА: (опрыскивает все) Отвратительно.

МИШЕЛЬ: С этими сливными бачками он меня довел до ручки.

ВЕРОНИКА: Ты был прекрасен.

МИШЕЛЬ: Я хорошо его отбрил, правда ведь?

ВЕРОНИКА: Прекрасно. Кладовщик - это было прекрасно.

МИШЕЛЬ: Какая гадость… Как он ее зовет?!

ВЕРОНИКА: Туту.

МИШЕЛЬ: Ах да, туту!

ВЕРОНИКА: (смеются) Туту!

АЛЕН: (возвращается, с феном в руке) Да, я зову ее Туту.

ВЕРОНИКА: Ох… Простите, мы не со зла… Мы любим подтрунивать над чужими прозвищами! А мы как мы зовем друг друга, а, Мишель? У нас еще хуже!

АЛЕН: Вам нужен фен?

ВЕРОНИКА: Спасибо

МИШЕЛЬ: Спасибо. (берет фен) Мы зовем друг друга даржилинг, как чай. По-моему, это уж точно смешнее!

Мишель подключает фен и принимается сушить книги. Вероника разглаживает влажные страницы.

МИШЕЛЬ: Разглаживай, разглаживай.

ВЕРОНИКА: (перекрывая шум, продолжая разглаживать) Как она чувствует себя, бедняжка? Лучше?

АЛЕН: Лучше.

ВЕРОНИКА: Мне стыдно, что я так отреагировала.

АЛЕН: Ничего страшного.

ВЕРОНИКА: Я так расстроилась из-за моего каталога, поверить не могу. В себя прийти не могу.

МИШЕЛЬ: Переверни страницу. Тяни ее, тяни ее хорошо.

АЛЕН: Вы ее порвете.

ВЕРОНИКА: Хватит, Мишель, все высохло. Не знаешь даже почему, в сущности, так привязываешься к вещам. Так глупо.

Мишель закрывает каталог, они накрывают его горкой фолиантов. Мишель сушит альбомы Фудзиты, «Долганов» и т. д.

МИШЕЛЬ: Ну вот! Как новые! А откуда взялось это имя — Туту?

АЛЕН: Из песни Паоло Конте. Ту-ту-ту, чипс, чипс…

МИШЕЛЬ: Я ее знаю! Я ее знаю! (напевает) Та-та-та! Ту-ту! Ха-ха! А у нас даржилинг, как чай - ну, типа дарлинг, даржилинг… После свадебного путешествия по Индии. Тоже по- дебильному.

ВЕРОНИКА: Может, мне надо пойти к ней?

МИШЕЛЬ: Сходи, даржлилинг.

ВЕРОНИКА: Я схожу к ней? (возвращается Аннета) О, Аннета! Я начала волноваться. Вам лучше?

АННЕТА: Надеюсь.

АЛЕН: Если не уверена, держись подальше от стола.

АННЕТА: Я оставила полотенце в ванной, не знала, куда его положить.

ВЕРОНИКА: Идеально.

АННЕТА: Вы все убрали. Мне так стыдно.

МИШЕЛЬ: Все прекрасно. Все в порядке.

ВЕРОНИКА: Аннета, простите меня, я совсем не помогла вам. Я так сфокусировалась на каталоге Кокошки…

АННЕТА: Не беспокойтесь.

ВЕРОНИКА: Я отреагировала не так, как надо.

АННЕТА: Вовсе нет. (после неловкой паузы) В ванной я подумала об одной вещи…

ВЕРОНИКА: Да?

АННЕТА: Может быть, мы слишком поспешно перешли к… Ну, я хочу сказать…

МИШЕЛЬ: Говорите, говорите, Аннета.

АННЕТА: Оскорбление — это такое же насилие.

МИШЕЛЬ: Конечно

ВЕРОНИКА: По-разному, Мишель.

МИШЕЛЬ: Да, по-разному.

АННЕТА: Фердинан никогда не проявлял жестокость. Он не мог сделать это без причины.

АЛЕН: Его назвали стукачом! (телефон вибрирует) Простите! (отходит в сторону, делая Аннете преувеличенные знаки извинения) Да… При условии, что никто из пострадавших не будет высказываться. Ни один пострадавший. Я не хочу, чтобы вы занимали сторону пострадавших! Все отрицаем, а если надо, наедем на газету… Проект пресс-релиза вам отправят по факсу, Морис. (отсоединяется) Если бы меня назвали стукачом, я бы завелся.

МИШЕЛЬ: Может, это так и есть.

АЛЕН: Простите?

МИШЕЛЬ: Хочу сказать, вдруг это правда.

АННЕТА: Мой сын стукач?

МИШЕЛЬ: Нет, конечно, я пошутил.

АННЕТА: И ваш тоже, если на то пошло.

МИШЕЛЬ: Как это — наш тоже?

АННЕТА: Он же выдал Фердинана.

МИШЕЛЬ: Это мы настояли!

ВЕРОНИКА: Мишель, мы совершенно отошли от темы.

АННЕТА: Неважно. По вашему настоянию или нет, но он его выдал.

АЛЕН: Аннета.

АННЕТА: Что Аннета? (Мишелю) Вы думаете, что мой сын — стукач?

МИШЕЛЬ: Я совсем ничего не думаю.

АННЕТА: Если ничего не думаете, то ничего и не говорите. Не нужно никаких ваших инсинуаций.

ВЕРОНИКА: Аннета, давайте сохранять спокойствие. Мы с Мишелем стараемся быть сдержанными.

АННЕТА: Не такими уж и сдержанными.

ВЕРОНИКА: Вот как ? И почему же?

АННЕТА: Сдержанность — это только снаружи.

АЛЕН: Туту, мне на самом деле надо идти…

АННЕТА: Если струсил, то уходи.

АЛЕН: Аннета, сейчас я рискую самым крупным клиентом, а здесь мелочные придирки насчет родительской ответственности…

ВЕРОНИКА: Мой сын лишился двух зубов. Двух резцов.

АЛЕН: Да-да, мы все это уже знаем.

ВЕРОНИКА: Один из которых потерян безвозвратно.

АЛЕН: У него будут другие, ему новые поставят! Еще лучше! У него же не барабанные перепонки лопнули!

АННЕТА: Наша ошибка в том, что мы не рассмотрели причины.

ВЕРОНИКА: Причины нет. Есть одиннадцатилетний ребенок, который ударил другого. Палкой.

АЛЕН: Вооруженный палкой.

МИШЕЛЬ: Мы это слово убрали.

АЛЕН: Вы его убрали после того, как мы выдвинули возражения.

МИШЕЛЬ: Мы его убрали без споров.

АЛЕН: Это обдуманное слово, которое исключает возможную ошибку, исключает скидку на детство.

ВЕРОНИКА: Я не уверена, что могу поддерживать разговор в таком тоне.

АЛЕН: Мы с вами не поладили с самого начала.

ВЕРОНИКА: Месье Рэй, невыносимо, когда тебя упрекают за то, что ты и сам считаешь ошибкой. Слово вооруженный не подходило, мы его изменили. Однако, если мы обратимся к точному словарному определению, то его употребление правомерно.

АННЕТА: Фердинана оскорбили, вот он и отреагировал. Когда на меня нападают, я защищаюсь, особенно если одна против целой банды.

МИШЕЛЬ: При этом можно еще и поблевать.

АННЕТА: Вы понимаете, какую грубость только что сказали?

МИШЕЛЬ: Я уверен, что мы все хотим добра. Все четверо. Зачем давать волю раздражению? Зачем эти ненужные пререкания?

ВЕРОНИКА: О, Мишель, хватит! Хватит ходить вокруг да около! Наша сдержанность только для приличия, так что давай обойдемся без нее!

МИШЕЛЬ: Нет-нет, я отказываюсь катиться по этой дорожке.

АЛЕН: По какой дорожке?

МИШЕЛЬ: По опасной дорожке, на которую нас загнали два этих маленьких говнюка.

АЛЕН: Боюсь, что Вера не разделяет вашу точку зрения.

ВЕРОНИКА: Вероника.

АЛЕН: Простите.

ВЕРОНИКА: Значит, бедный Брюно теперь маленький говнюк. Это уже чересчур!

АЛЕН: Ладно, сейчас мне правда надо вас покинуть.

АННЕТА: Мне тоже.

ВЕРОНИКА: Идите, идите, я сдаюсь.

Звонит телефон Валлонов.

МИШЕЛЬ: Алло? Да, мама… Нет-нет, мы с друзьями… Скажи мне… Да, понижай его, делай то, что тебе говорят… Ты принимаешь Антрил?! Постой, постой, мама, не вешай трубку… (Алану) Ваша гадость называется Антрил? Моя мать его принимает.

АЛЕН: Его принимают тысячи людей.

МИШЕЛЬ: Значит так, ты немедленно прекращаешь. Ты слышишь, мама? Сейчас же. Не спорь. Я тебе все объясню. Ты скажешь доктору Перло, что я тебе запретил. Почему красные? Чтобы кто тебя видел? Это полная глупость… Хорошо, поговорим об этом потом. Целую, мама. Перезвоню. (кладет трубку) Она взяла напрокат красные костыли, чтобы ее не сбил грузовик. Если вдруг она будет в состоянии прогуляться ночью по автостраде. Ей назначили Антрил от давления.

АЛЕН: Если она его принимает, и у нее нормальное состояние, я ее привлеку как свидетеля. Я был без шарфа? А, вот он.

МИШЕЛЬ: Мне не нравится ваш цинизм. Если у моей матери появятся малейшие симптомы, я инициирую групповой иск.

АЛЕН: Он у нас так и так будет.

МИШЕЛЬ: Надеюсь на это.

АННЕТА: До свидания, мадам Валлон.

ВЕРОНИКА: К чему себя вести прилично… Порядочность — это идиотизм, она только ослабляет и обезоруживает.

АЛЕН: Так, Аннета, пойдем, на сегодня хватит нам проповедей.

МИШЕЛЬ: Идите, идите. Но вот что я скажу… Как только я вас увидел, то сразу подумал, что у вашего… как там его… Фердинана… имеют смягчающие обстоятельства.

АННЕТА: Когда вы убили этого несчастного хомяка…

МИШЕЛЬ: Убил?!

АННЕТА: Да.

МИШЕЛЬ: Я убил хомяка?!

АННЕТА: Да. Вы пытаетесь взвалить вину на нас, изображаете благородство, но вы на самом деле — убийца.

МИШЕЛЬ: Я абсолютно не убивал этого хомяка!

АННЕТА: Тем хуже. Вы оставили дрожащего от ужаса зверька в окружении врагов. Его наверняка съела какая-нибудь собака или крыса.

ВЕРОНИКА: Это правда! Правда!

МИШЕЛЬ: Как это — правда?!

ВЕРОНИКА: Да, правда! А что ты хочешь? Это же ужасно, то что с ним случилось!

МИШЕЛЬ: Я думал, он обрадуется свободе, побежит вприпрыжку в ближайшую канаву!

ВЕРОНИКА: Он этого не сделал.

АННЕТА: И вы его бросили…

МИШЕЛЬ: Я не мог дотронуться до этой твари! Я не могу прикоснуться к этим животным, ты прекрасно знаешь это, Вера!

ВЕРОНИКА: Он боится грызунов.

МИШЕЛЬ: Да, я боюсь грызунов, меня пугают рептилии, все, что ползает по земле! Вот!

АЛЕН: (Веронике) А почему вы сразу же не пошли за ним?

ВЕРОНИКА: Да я ничего не знала, ничего! Мишель на следующее утро сказал детям и мне, что хомяк убежал. Я тут же пошла его искать, обошла весь квартал, даже в подвал спускалась.

МИШЕЛЬ: Напрасно ты, Вероника, рассказала им про хомяка! А теперь я тут будто на скамье подсудимых! Какая гнусность! Это наше личное дело, оно касается только нас и не имеет никакого отношения к тому, что мы обсуждаем. Невероятно, меня считают убийцей! В моем доме!

ВЕРОНИКА: А причем тут твой дом?

МИШЕЛЬ: Я распахнул перед ними двери дома, надеялся на примирение! Они должны благодарить меня!

АЛЕН: Как вы собой любуетесь, это просто чудесно.

АННЕТА: Вы не испытываете никаких угрызений совести?

МИШЕЛЬ: Я не испытываю никаких угрызений. Это животное у меня всегда вызывало отвращение. Я рад, что избавился от него.

ВЕРОНИКА: Мишель, это просто смешно.

МИШЕЛЬ: Что тут смешного? Ты тоже чокнулась? Их сын колотит нашего Брюно, а меня попрекают хомяком?

ВЕРОНИКА: Ты же не будешь отрицать, что с хомяком ты поступил дурно.

МИШЕЛЬ: Плевать мне на хомяка!

ВЕРОНИКА: Скажи это сегодня вечером своей дочери.

МИШЕЛЬ: Скажу, когда придет! Я не позволю девятилетней соплячке диктовать, как мне себя вести.

АЛЕН: Тут я присоединяюсь, сто процентов.

ВЕРОНИКА: Прискорбно.

МИШЕЛЬ: Осторожно, Вероника, осторожно! До этого момента я сдерживался, но сейчас дошел до точки.

АННЕТА: А Брюно?

МИШЕЛЬ: Что Брюно?

АННЕТА: Он не расстроился?

МИШЕЛЬ: Думаю, у Брюно другие заботы.

ВЕРОНИКА: Брюно был не так сильно привязан к Огрызку.

МИШЕЛЬ: Имя какое-то дурацкое в придачу!

АННЕТА: Если вы не испытываете никаких угрызений, почему их должен испытывать наш сын?

МИШЕЛЬ: Я вам сейчас скажу… Этот идиотский разговор у меня вот где! Мы думали, что встретимся по-дружески, купили тюльпаны, жена из меня сделала какого-то либерала… Но если честно, у меня проблемы с самоконтролем, я совершенно невменяем.

Не переведено.

ВЕРОНИКА: Нет. Нет. Простите, мы не все тут невменяемы.

АЛЕН: Вы нет, согласен.

ВЕРОНИКА: Я нет, слава богу.

МИШЕЛЬ: Хорошо, ты нет, даржилинг, ты продвинутая женщина, у тебя никаких задвигов.

ВЕРОНИКА: Зачем ты на меня оскорбляешь?

МИШЕЛЬ: Я не оскорбляю. Наоборот.

ВЕРОНИКА: Нет, оскорбляешь, и ты знаешь это.

МИШЕЛЬ: Ты организовала этот раут, а я дал себя уговорить.

ВЕРОНИКА: Ты дал себя уговорить?

МИШЕЛЬ: Да.

ВЕРОНИКА: Это отвратительно.

МИШЕЛЬ: Нисколько. Все ради тебя, ты же воюешь за культуру.

ВЕРОНИКА: Я воюю за культуру, прекрасно! К счастью, есть люди, которые это делают! (Готова расплакаться.) Ты думаешь, что лучше быть невменяемым?

АЛЕН: Ну хватит, хватит…

ВЕРОНИКА: (так же) Это нормально - попрекать человека тем, что он не невменяемый?

АННЕТА: Никто этого не говорит. Никто вас не попрекает.

ВЕРОНИКА: Да! (Она плачет.)

АЛЕН: Да нет же!

ВЕРОНИКА: Что нужно было сделать? Подать жалобу? Вообще не разговаривать и общаться через страховую компанию?

МИШЕЛЬ: Хватит, Вера…

ВЕРОНИКА: Хватит что?

МИШЕЛЬ: Это запредельно…

ВЕРОНИКА: Плевать! Мы не хотели быть мелочными… А все получилось так унизительно… Чувствуешь себя такой одинокой…

АЛЕН: (виброзвонок) Да… Пусть они это докажут! «Докажите это!» Но моя точка зрения — отвечать не стоит…

МИШЕЛЬ: Мы всегда одиноки! Везде! Кто хочет глоток рома?

АЛЕН: Морис, я на встрече, перезвоню из конторы. (Отключается.)

ВЕРОНИКА: Ну вот. Я живу с человеком, у которого все — сплошной негатив.

АЛЕН: У кого это сплошной негатив?

МИШЕЛЬ: У меня.

ВЕРОНИКА: Это была худшая идея на свете! Не нужно было устраивать эту встречу!

МИШЕЛЬ: Я тебе это говорил.

ВЕРОНИКА: Ты мне это говорил?

МИШЕЛЬ: Да.

ВЕРОНИКА: Ты мне говорил, что ты не хочешь устраивать эту встречу?!

МИШЕЛЬ: Мне это не казалось хорошей идеей.

АННЕТА: Это была хорошая идея…

МИШЕЛЬ: Я вас умоляю!.. (Поднимая бутылку рома.) Кому налить?

 

ВЕРОНИКА: Мишель, разве ты мне говорил, что это плохая идея?

МИШЕЛЬ: Кажется, да.

ВЕРОНИКА: Тебе кажется!

АЛЕН: Плесните, я бы рюмку выпил.

АННЕТА: Ты же должен идти?

АЛЕН: Могу глоток выпить, раз такие дела. (Мишель наливает Алену.)

ВЕРОНИКА: Посмотри мне в глаза и повтори, что ты был со мной не согласен!

АЛЕН: Успокойтесь, Вероника, успокойтесь, это бесполезно.

ВЕРОНИКА: Кто сегодня утром не давал дотронуться до шарлотки?! Кто говорил, оставим шарлотку для гостей ? Кто это говорил?

АЛЕН: Это было классно.

МИШЕЛЬ: При чем здесь это?

ВЕРОНИКА: Как это при чем?!

МИШЕЛЬ: Если принимаешь гостей, то принимаешь как надо.

ВЕРОНИКА: Ты лжешь, ты лжешь! Он лжет!

АЛЕН: Знаете, лично меня моя жена сюда тащила на аркане. Если ты учился мужественности на примере Джона Уэйна, то урегулировать проблемы разговорами неохота.

МИШЕЛЬ: Ха-ха!

АННЕТА: Я думала, что ролевая модель — это Айвенго.

АЛЕН: Это из того же ряда.

МИШЕЛЬ: Аналогично.

ВЕРОНИКА: Аналогично! До какой степени ты можешь унижаться, Мишель!

АННЕТА: Видимо, я его напрасно сюда тащила.

АЛЕН: На что ты надеялась, Туту? Правда, смешное имечко. На торжество мировой гармонии? Этот ром просто супер.

МИШЕЛЬ: А! Правда же? «Кёр де Шоф», пятнадцатилетний, прямо из Санта-Розы.

ВЕРОНИКА: А тюльпаны, это кто? Я сказала: жалко, что уже нет тюльпанов, но я же не просила бежать за ними с утра!

АННЕТА: Вероника, перестаньте, глупо так из-за этого заводиться.

ВЕРОНИКА: Тюльпаны — это он! Он один! А мы с вами разве не имеем права выпить?

АННЕТА: Мы с Вероникой тоже хотим выпить. Смешно, замечу в скобках, как кто-то примазывается к Айвенго и Джону Уэйну, а сам не способен взять в руки мышь.

МИШЕЛЬ: Стоп! Хватит про хомяка! (наливает стакан Аннете)

ВЕРОНИКА: Ха-ха! Верно, это просто смехотворно!

АННЕТА: А ей?

МИШЕЛЬ: Думаю, нет необходимости.

ВЕРОНИКА: Налей мне, Мишель.

МИШЕЛЬ: Нет.

ВЕРОНИКА: Мишель!

МИШЕЛЬ: Нет.

Вероника пытается вырвать у него из рук бутылку. Мишель сопротивляется.

АННЕТА: Что с вами, Мишель?!

МИШЕЛЬ: Давай, на, держи, давай! Пей, пей! Уже все равно.

АННЕТА: Вам плохо от алкоголя?

ВЕРОНИКА: Мне превосходно. Что тут может быть плохого? (Она рушится.)

АЛЕН: Ладно… Тогда я не знаю…

ВЕРОНИКА: (Алену) Месье… Рэй…

АННЕТА: Ален.

ВЕРОНИКА: Ален, у нас никакой взаимной симпатии с вами… Вот видите, я живу с мужчиной, который захотел раз и навсегда прожить заурядную жизнь… Трудно жить с мужчиной, который спрятался в своем мирке и не хочет ничего менять… Которого ничего не увлекает…

МИШЕЛЬ: Ему до лампочки, ему совершенно чихать на это.

ВЕРОНИКА: Нам же нужно верить… Верить в то, что можно все сделать лучше… Разве нет?

МИШЕЛЬ: Ему ты можешь об этом рассказывать в последнюю очередь.

ВЕРОНИКА: С кем хочу, с тем и разговариваю, пошел к черту!

МИШЕЛЬ: (звонит телефон) Кто там нас опять достает?.. Да, мама… Он в порядке. Слушай, он в порядке, без зубов, но в порядке… Нет, ему больно. Ему больно, но это пройдет. Мама, я сейчас занят, я перезвоню.

АННЕТА: Ему все еще больно?

ВЕРОНИКА: Нет.

АННЕТА: Зачем тогда расстраивать вашу мать?

ВЕРОНИКА: Он по-другому не может. Ему всегда надо кого-нибудь расстраивать.

МИШЕЛЬ: Все, хватит, Вероника! Что это за психодрама?

АЛЕН: Слушайте, Вероника, мы же не только собой интересуемся, но и другими вещами? Да, хотелось бы верить в то, что все можно улучшить. Причем не для собственной выгоды. И что мы сами творцы такого улучшения. Разве такое бывает? Одни еле тащатся по жизни, другие отказываются принимать то, что время идет, ерепенятся… А какая разница? Люди суетятся до самой смерти. Образование, несчастья нашего мира… Вот вы пишете книгу о Дарфуре, хорошо, я понимаю, можно себе сказать… Вот я беру массовое убийство, резню, а вся история состоит только из этого, и пишу про это. Каждый спасается как может.

ВЕРОНИКА: Я эту книгу пишу не для того, чтобы спастись. Вы ее не читали, и не знаете, что в ней.

АЛЕН: Это неважно.

Пауза

 

ВЕРОНИКА: Как ужасно пахнет этот «Курос»!

МИШЕЛЬ: Омерзительно.

АЛЕН: Вы его не пожалели.

АННЕТА: Мне так неудобно.

ВЕРОНИКА: При чем тут вы. Я сама распыляла его, это невротическая реакция. Почему нельзя жить легко, почему все всегда должно доводить до изнеможения?

АЛЕН: Вы слишком много рассуждаете. Женщины вообще слишком много рассуждают.

АННЕТА: Оригинальное замечание, думаю, оно вас приятно удивило.

ВЕРОНИКА: Я не знаю, что значит слишком много рассуждать. И я не вижу смысла в мире, существующем без моральной концепции.

МИШЕЛЬ: Видите, как я живу?

ВЕРОНИКА: Замолчи! Замолчи! Мне омерзительно твое жалкое подхалимство! Ты отвратителен!

МИШЕЛЬ: Включи чувства юмора, если можно.

ВЕРОНИКА: Нет у меня никакого чувства юмора. И иметь его не собираюсь.

МИШЕЛЬ: Вот я и говорю, что брак это самое страшное испытание, которое нам посылает бог.

АННЕТА: Отлично.

МИШЕЛЬ: Брак и семья.

АННЕТА: Мишель, вы же не предполагаете, что мы поддержим ваши взгляды. Я нахожу, что это слегка неприлично.

ВЕРОНИКА: Его это не смущает.

МИШЕЛЬ: А вы не согласны?

АННЕТА: Это безосновательное утверждение. Ален, скажи что-нибудь.

АЛЕН: Он имеет право думать что хочет.

АННЕТА: Он не обязан это афишировать.

АЛЕН: Может быть…

АННЕТА: Плевать нам на их супружескую жизнь. Мы здесь, чтобы урегулировать проблему с детьми, а на их супружескую жизнь нам плевать.

АЛЕН: Да, но вообще-то…

АННЕТА: Что вообще-то? Что ты хочешь сказать?

АЛЕН: Это связано.

МИШЕЛЬ: Это связано! Конечно, это связано!

ВЕРОНИКА: У Брюно выбито два зуба — это связано с нашей семейной жизнью?!

МИШЕЛЬ: Это же очевидно.

АННЕТА: Мы не успеваем за вами.

МИШЕЛЬ: Переверните это утверждение. И полюбуйтесь ситуацией, в которой мы находимся. Дети поглощают и разрушают нашу жизнь. Дети ведут нас к краху, это же закон. Смотришь, как люди со смехом ввязываются в матримониальные передряги, и понимаешь, что эти несчастные не знают, ничего не знают… Они довольны! Нам же ничего не говорят на старте… У меня есть приятель, его новая девушка ждет ребенка. Я говорю ему: в нашем возрасте ребенок это безумие. Ты хочешь испоганить младенцем десять-пятнадцать лет, оставшиеся нам до рака или инфаркта?

АННЕТА: Вы же на самом деле так не думаете.

ВЕРОНИКА: Он так думает.

МИШЕЛЬ: Конечно, я так думаю. Я думаю даже хуже.

ВЕРОНИКА: Да.

АННЕТА: Вы хотите быть хуже, чем есть, Мишель.

МИШЕЛЬ: Ах вот как? Ха-ха!

АННЕТА: Хватит плакать, Вероника, вы видите, что его это только электризует.

МИШЕЛЬ: (Алену, наполняющему свой стакан) Давайте, давайте, ром исключительный, правда?

АЛЕН: Исключительный.

МИШЕЛЬ: Может, выкурим по сигаре?

ВЕРОНИКА: Нет, здесь никаких сигар!

АЛЕН: Тем хуже.

АННЕТА: Ален, ты же не собираешься курить сигару!

АЛЕН: Аннета, я делаю что хочу. Если я хочу выкурить сигару, то выкуриваю сигару. Я не курю только потому, что не хочу нервировать Веронику, она и так на пределе. Она права, хватит хныкать, плачущая женщина толкает мужчину на крайности. А что до взглядов Мишеля… Мне не хочется это говорить, но они совершенно обоснованы. (Виброзвонок.) Да, Серж… Давай… Ставь Париж… И точное время…

АННЕТА: Это какой-то ад!

АЛЕН: (отодвигаясь, вполголоса, избегая упреков) Точное время, когда ты сделаешь рассылку… Надо, чтобы это было с пылу-жару… Нет, мы не удивляемся. Мы опровергаем. Удивляемся – это слишком мягко.

АННЕТА: С утра до вечера, с утра до вечера он не выпускает из рук свой телефон! Наша жизнь перемолота этим телефоном!

АЛЕН: Э… Одну секунду… (Закрыв телефон рукой.) Аннета, это очень важно!

АННЕТА: Это всегда очень важно. То, что далеко, всегда важнее.

АЛЕН: (в телефон) Давай… Да… Не «процедура». «Манипуляция». Манипуляция, затеянная за две недели до публикации годового отчета… И так далее.

АННЕТА: На улице, за столом, где угодно…

АЛЕН: Исследование в кавычках! Поставь исследование в кавычки…

АННЕТА: Я уже ничего не говорю. Тотальная капитуляция. Мне снова хочется блевать.

МИШЕЛЬ: Где тазик?

ВЕРОНИКА: Не знаю.

АЛЕН: Тебе надо процитировать меня: «Речь идет о возмутительной попытке манипуляции»…

ВЕРОНИКА: Вот он. Давайте, ради бога.

МИШЕЛЬ: Вера.

ВЕРОНИКА: Все будет хорошо. Мы полностью экипированы.

АЛЕН: «…биржевым курсом акций и о дестабилизации моего клиента, утверждает мэтр Рэй, адвокат компании Веренц-Фарма. В агентство Франс Пресс, Рейтер, в широкую прессу, в специализированные издания, все такое… (Отсоединяется.)

МИШЕЛЬ: Она снова хочет блевать.

АЛЕН: Да что с тобой такое!

АННЕТА: Я растрогана, ты такой нежный.

АЛЕН: Я волнуюсь.

АННЕТА: Прости, я не поняла.

АЛЕН: О, Аннета, пожалуйста! Давай не будем тоже! Они ругаются, у них брак вот-вот развалится, давай не будем с ними конкурировать!

ВЕРОНИКА: Что вы себе позволяете? Говорить, что наш брак развалится! Кто вам дал право?

АЛЕН: (звонок) Мне только что прочли. Морис, вам сейчас пошлют. Манипуляция, манипуляция курсом акций. Пока. (отключается) Не я это сказал, а Франсуа.

ВЕРОНИКА: Мишель.

АЛЕН: Пардон, Мишель.

ВЕРОНИКА: Я запрещаю вам произносить хоть слово о нашей семье.

АЛЕН: Тогда помолчите и о нашем сыне тоже.

ВЕРОНИКА: Что тут общего! Ваш сын избил нашего!

АЛЕН: Это мальчишки, а все мальчишки дерутся на переменах. Так устроена жизнь.

ВЕРОНИКА: Нет! Нет!

АЛЕН: Да. Но необходима определенная подготовка, чтобы насилие заменить законом. В начале, напомню вам, законом была сила.

ВЕРОНИКА: У первобытных людей - может быть. Но не в нашем обществе.

АЛЕН: В нашем обществе! Объясните-ка мне — что значит «в нашем обществе»!

ВЕРОНИКА: Вы меня утомили, эти разговоры меня утомили.

АЛЕН: Вероника, я верю в бога резни. Он один царствует безраздельно, с самого начала времен. Вы же интересуетесь Африкой, так ведь? (Аннете, которую рвет) Тебе плохо?

АННЕТА: Не обращай на меня внимания.

АЛЕН: Нет!

АННЕТА: Все хорошо.

АЛЕН: Знаете, однажды я оказался в Конго. Там детей с восьми лет тренируют убивать. За свою детскую жизнь они могут убить сотни людей: мачете, калашников, подствольник.. ! В общем, понимаете, когда мой сын выбил приятелю зуб, пусть даже два, бамбуковым стеблем в сквере Аспиранта Дюрана, я меньше вас был расположен ужасаться и возмущаться.

ВЕРОНИКА: Вы не правы.

АННЕТА: (утрировано) Подствольник!

АЛЕН: Да, это так называется.

Аннета плюет в тазик.

МИШЕЛЬ: Как вы?

АННЕТА: Отлично.

АЛЕН: Да что с тобой? Что с ней такое?

АННЕТА: Ничего! Это желчь!

ВЕРОНИКА: Не надо читать мне лекции об Африке! Я в курсе африканских страданий, я варюсь в этом уже много месяцев.

АЛЕН: Не сомневаюсь. Кстати, прокурор международного трибунала начал расследование событий в Дарфуре…

ВЕРОНИКА: Вы собираетесь меня и этому учить?

МИШЕЛЬ: Не начинайте опять, ради бога!

Вероника бросается на мужа и несколько раз бьет его, отчаянно, беспорядочно и иррационально. Ален ее оттаскивает.

АЛЕН: Знаете, вы мне начинаете нравиться!

ВЕРОНИКА: А вы мне нет!

МИШЕЛЬ: Она воюет за мир во всем мире.

ВЕРОНИКА: Замолчи!

У Аннеты приступ тошноты. Она берет свой стакан с ромом и подносит ко рту.

МИШЕЛЬ: Вы уверены?

АННЕТА: Да-да, мне станет лучше.

Вероника делает то же самое.

ВЕРОНИКА: Мы живем во Франции. А не в Киншасе! Мы живем во Франции, здесь действуют законы западного общества. На сквер Аспиранта Дюрана распространяются ценности западного общества! К которому — нравится вам или нет! — я счастлива принадлежать!

МИШЕЛЬ: Бить мужа, значит, тоже часть этих ценностей.

ВЕРОНИКА: Мишель, это плохо кончится.

АЛЕН: Она бросилась на вас как фурия. На вашем месте я бы растрогался.

ВЕРОНИКА: Я могу повторить прямо сейчас.

АННЕТА: Он вас дразнит, как вы не понимаете?

ВЕРОНИКА: Мне плевать.

АЛЕН: Наоборот. Мораль нам предписывает владеть своими желаниями, но иногда хорошо ими не владеть. Вы же не захотите исполнить Аве Мария во время секса? Где вы брали этот ром?

МИШЕЛЬ: Этого года вы не найдете!

АННЕТА: Подствольник, ха-ха!

ВЕРОНИКА: Подствольник, правда!

АЛЕН: Да. Подствольник.

АННЕТА: Почему не сказать «подствольный гранатомет»?

АЛЕН: Потому что мы говорим «подствольник». Никто не говорит гранатомет. Так же как не говорим «двенадцатый калибр», а говорим «12 и 7».

АННЕТА: Кто это мы?

АЛЕН: Хватит, Аннета. Хватит.

АННЕТА: Великие вояки, вроде моего мужа, не очень интересуются тем, что происходит рядом с домом.

АЛЕН: Точно.

ВЕРОНИКА: Не понимаю. Не понимаю, почему. Мы все – граждане мира. Не понимаю, почему мы боремся за мир везде, а у порога дома отступаем.

МИШЕЛЬ: Ради бога, Вера! Избавь нас от своих идиотских формулировок!

ВЕРОНИКА: Я его сейчас убью.

АЛЕН: (виброзвонок) Да, да, убираем «прискорбная». Поставь «грубейшая». Речь идет о грубейшей попытке… Вот так.

ВЕРОНИКА: Она права, это уже невыносимо!

АЛЕН: Остальное он одобряет? Ладно, ладно. Очень хорошо. (отключается) Так о чем мы говорили? Подствольник?

ВЕРОНИКА: Хоть это и не нравится моему мужу, но я говорила, что у нас прекрасная возможность проявить гражданскую позицию.

АННЕТА: До какого состояния? Наоборот.

АЛЕН: Это интересное замечание. (мобильный) Да… Нет… Никаких интервью до рассылки пресс-релиза…

ВЕРОНИКА: Месье Рэй, прекратите ваши разговоры! Они невыносимы!

АЛЕН: Только не это… Акционерам на это плевать. Напомни ему, что решающий голос за акционерами…

Аннета подходит к Алену, вырывает у него из рук мобильный телефон и, быстро оглядевшись, бросает его в вазу с тюльпанами.

АЛЕН: Аннета, что ты…!!

АННЕТА: Вуаля!

ВЕРОНИКА: Ха-ха! Браво!

МИШЕЛЬ: (в ужасе) Господи боже мой!

АЛЕН: Ты совершенно рехнулась! Дрянь!

Он бросается к вазе, но Мишель успевает раньше него и достает мокрый телефон.

МИШЕЛЬ: Фен! Где фен? (Находит фен и включает, направляя на телефон.)

АЛЕН: Тебя надо держать взаперти! Ты совсем охренела! У меня же в нем все данные! Он же новый, я потратил кучу времени, чтобы все настроить!

МИШЕЛЬ: (Аннете, перекрывая адский шум фена) Я на самом деле вас не понимаю. Это безответственно.

АЛЕН: Все мои контакты, вся моя жизнь…

АННЕТА: Вся твоя жизнь!

МИШЕЛЬ: (сквозь шум) Стойте, может быть мы его спасем!

АЛЕН: Да нет! Все пропало!

МИШЕЛЬ: Надо достать батарею и сим-карту. Можете его открыть?

АЛЕН: (пытаясь открыть, без особой надежды) Я его только что купил, еще не освоил.

МИШЕЛЬ: Дайте глянуть.

АЛЕН: Все пропало… А им смешно, им смешно!

МИШЕЛЬ: (Без труда открывает.) Готово. (Направляет фен на разобранный телефон.) Вероника, ты могла бы и не смеяться! Что за вульгарность?!

ВЕРОНИКА: Мой муж полдня сушит все подряд!

АННЕТА: Ха-ха-ха!

Аннета без колебаний наливает себе рому. Мишель не реагирует на шутки, действует максимально тщательно. Ален подавлен. Некоторое время слышен только шум фена.

АЛЕН: Бросьте, старина. Бросьте. Ничего нельзя сделать.

Мишель выключает фен.

МИШЕЛЬ: Надо подождать. (После паузы.) Хотите, позвоните с нашего телефона.

Ален делает знак, что нет и что ему плевать.

МИШЕЛЬ: Я должен сказать…

АННЕТА: Что вы хотите сказать, Мишель?

МИШЕЛЬ: Нет… Даже не знаю, что тут сказать.

АННЕТА: А я думаю, что мы чувствуем себя хорошо. Чувствуем себя лучше. (пауза) Спокойно чувствуем, правда же? Мужчины так цепляются за свои аксессуары… А это их умаляет… От этого у них меньше уверенности в себе… А у мужчины руки должны быть свободны… Мне так кажется. Меня даже портфель смущает. Как-то раз мне понравился один мужчина, а потом я его увидела с сумкой, прямоугольной сумкой через плечо, и сразу все как рукой сняло. Сумка через плечо – это хуже всего. Но телефон, который всегда под рукой – это вообще худшее, что только может быть. Мужчина должен выглядеть одиночкой… Мне так кажется. То есть он должен быть сам по себе. Для меня Джон Уэйн тоже образец мужественности. Что там у него было? Кольт. Штука, которая делает дырки… У мужчины, который не выглядит одиночкой, нет характера. Ну что, Мишель, вы довольны? Это немного расслабило наш маленький… Как вы сказали?.. Забыла это слово… В конце концов, мы себя чувствуем почти хорошо… Полагаю.

МИШЕЛЬ: Предупреждаю вас, от рома едет крыша.

АННЕТА: Я как нельзя более нормальна.

МИШЕЛЬ: Конечно.

АННЕТА: Я начинаю видеть вещи с такой приятной безмятежностью…

ВЕРОНИКА: Ха-ха! Это лучше всего! Приятная безмятежность!

МИШЕЛЬ: Даржилинг, никакой пользы в том, что ты на глазах разваливаешься на части.

ВЕРОНИКА: Заткнись.

Мишель идет за коробкой сигар.

МИШЕЛЬ: Выбирайте, Ален. Расслабьтесь.

ВЕРОНИКА: В моем доме не курят сигары!

МИШЕЛЬ: Это «Хойо де Монтеррей»… Номер четыре… Номер пять…

ВЕРОНИКА: В нашем доме не курят, у нас ребенок-астматик!

АННЕТА: У кого астма?

ВЕРОНИКА: У нашего сына.

МИШЕЛЬ: Из-за этой мерзкой твари, из-за хомяка.

АННЕТА: Это правда, при астме держать животных не рекомендуются.

МИШЕЛЬ: Категорически не рекомендуется!

АННЕТА: Даже рыбки могут быть противопоказаны.

ВЕРОНИКА: Я, что, обязана слушать эти глупости? (Она вырывает у Мишеля из рук коробку с сигарами и резко захлопывает.) Мне жаль, конечно, среди вас я одна не смотрю на вещи с приятной безмятежностью! Я никогда не была такой несчастной. Думаю, что это самый несчастливый день в моей жизни.

МИШЕЛЬ: Ты несчастна от выпивки.

ВЕРОНИКА: Мишель, каждое произнесенное тобой слово меня уничтожает. Я не пью. Я выпила каплю твоего дерьмового рома, который ты представлял так, будто показывал пастве Туринскую плащаницу. Я не пью, и горько жалею об этом, было бы легче любое огорчение топить в стакане.

АННЕТА: Мой муж тоже несчастен. Посмотрите на него. Как он согнулся. Будто его бросили на обочине. Кажется, что и у него это самый несчастливый день в жизни.

АЛЕН: Да.

АННЕТА: Мне жаль, Туту[1].

Мишель направляет фен на детали телефона.

ВЕРОНИКА: Выключи фен! Эта штука умерла.

МИШЕЛЬ: (звонит телефон) Да… Мама, я тебе сказал, что мы заняты… Потому что это лекарство может тебя убить! Это яд! Сейчас кое-кто тебе объяснит. (передает трубку Алену) Скажите ей.

АЛЕН: Сказать ей что?

МИШЕЛЬ: Все, что вы знаете об этой вашей отраве.

АЛЕН: Как вы себя чувствуете, мадам?

АННЕТА: Что он может ей сказать? Он ничего не знает!

АЛЕН: Да… А вам плохо? Конечно… Но операция вас спасет… Другую ногу тоже, да… Нет-нет, я не ортопед… (В сторону.) Она меня называет доктором. Да…

АННЕТА: Доктор, обхохочешься! Положи трубку!

АЛЕН: Но у вас… У вас нет никаких проблем с равновесием? Нет. Вовсе нет. Вовсе нет. Не слушайте, что вам говорят. Но все-таки будет хорошо, если вы перестанете его принимать на какое-то время. На время… На время, пока вам спокойно не сделают операцию… Да, я чувствую, что вы в хорошей форме… (Мишель вырывает трубку)

МИШЕЛЬ: Так, мама, ты поняла, ты перестаешь пить это лекарство… Зачем надо все время спорить, ты перестаешь его пить, и делаешь то, что тебе говорят… Я перезвоню. Целую, целую тебя. (Кладет трубку.) Она меня доконала. Как меня достала эта жизнь!

АННЕТА: Ну так что там, в конце концов? Я прихожу сегодня вечером с Фердинаном? Надо решить. Похоже, что всем плевать. Напоминаю, что мы для этого здесь и собрались.

ВЕРОНИКА: Теперь будет плохо мне. Где тазик?

МИШЕЛЬ: (отодвигая бутылку рома от Аннеты) Достаточно.

АННЕТА: А по-моему, обе стороны неправы. Вот. Неправы обе стороны.

ВЕРОНИКА: Вы это серьезно?

АННЕТА: Что, простите?

ВЕРОНИКА: Вы понимаете, что вы говорите?

АННЕТА: Я так думаю. Да.

ВЕРОНИКА: Неправ Брюно? Наш сын? Я дала ему этой ночью две таблетки эферальган-кодеина, и он неправ?

АННЕТА: Разве само собой разумеется, что он невиновен?

ВЕРОНИКА: Убирайтесь! Видеть не могу вас больше. (она хватает сумку Аннеты и швыряет ее к двери) Убирайтесь!

АННЕТА: Моя сумка! (Будто маленькая девочка.) Ален!

МИШЕЛЬ: Что происходит? Они как с цепи сорвались.

АННЕТА: (собирая рассыпавшиеся вещи) Ален, на помощь!

ВЕРОНИКА: Ален-на-помощь!

АННЕТА: Заткнись! Она сломала мою пудреницу! И мой дезодорант! Защити меня, почему ты меня не защищаешь?

АЛЕН: Уходим. (Он собирает части своего телефона.)

ВЕРОНИКА: Я же ее не душила!

АННЕТА: Что я вам сделала?!

ВЕРОНИКА: Не могут быть виноваты обе стороны! Не путайте палачей с жертвами!

АННЕТА: Палачей!

МИШЕЛЬ: Ох как ты достала, Вероника, как достали твои прямолинейные тирады!

ВЕРОНИКА: Я отвечаю за все сказанное.

МИШЕЛЬ: Да-да, ты отвечаешь, отвечаешь, и за увлечение суданскими неграми тоже.

ВЕРОНИКА: Ты меня поражаешь. Зачем ты выставляешь себя в таком свете? Это чудовищно.

МИШЕЛЬ: Потому что хочу. Я хочу выставить себя в чудовищном свете.

ВЕРОНИКА: Когда-нибудь вы поймете, что в этой части свете происходит крайне серьезные события, и тогда вам станет стыдно за ваше бездействие и нигилизм!

МИШЕЛЬ: Да ты просто офигенная, даржилинг! Самая лучшая из нас!

АННЕТА: Идем, Ален, это не люди, а чудовища! (допивает свой стакан и идет за бутылкой)

АЛЕН: (мешает ей) Хватит, Аннета.

АННЕТА: Нет, я хочу еще выпить, я хочу напиться в стельку, эта сука выбросила мои вещи и никто не вмешался, я хочу напиться!

АЛЕН: Тебе хватит.

АННЕТА: Почему ты позволяешь называть своего сына палачом? Мы приходим к ним домой, чтобы все уладить, а нас оскорбляют, с нами обращаются как не знаю с кем, учат нас гражданской ответственности за всю планету… Наш сын правильно сделал, что врезал вашему, а ваши права человека — я ими подотрусь!

МИШЕЛЬ: Бухнули по маленькой, и раз - открылись настоящие лица. Куда делась вежливая сдержанная женщина, куда делось приятное лицо…

ВЕРОНИКА: Я тебе говорила! Я тебе говорила!

АЛЕН: Что вы ему говорили?

ВЕРОНИКА: Что она вся насквозь фальшивая. Эта женщина насквозь фальшивая. Сожалею.

АННЕТА: (с отчаянием) Ха! Ха! Ха!

АЛЕН: Когда вы это говорили?

ВЕРОНИКА: Пока вы были в ванной.

АЛЕН: Вы знали ее всего 15 минут и уже поняли, что она насквозь фальшива?

ВЕРОНИКА: Я это в людях чувствую сразу же.

МИШЕЛЬ: Это правда.

ВЕРОНИКА: У меня интуиция на такого рода вещи.

АЛЕН: Фальшивая. А это что значит?

АННЕТА: Я не хочу больше слушать! Почему ты заставляешь меня терпеть это, Ален!

АЛЕН: Успокойся, Туту.

ВЕРОНИКА: Она обходит острые углы. Точка. Все эти ее манеры. И заинтересована она не больше, чем вы.

МИШЕЛЬ: Это правда.

АЛЕН: Это правда.

МИШЕЛЬ: Им чихать на все! Им с самого начала плевать с высокой колокольни на все, это же очевидно! Ей тоже, ты права!

АЛЕН: А вам, а вам нет? (Аннете.) Дай мне сказать, любовь моя. Объясните мне, чем это заботит вас, Мишель. Что означает это слово, прежде всего? Вы были достоверней, когда показались в «ужасном» свете. Сказать по правде, никого здесь это не заботит, кроме Вероники. Надо признать, что она – цельная натура.

ВЕРОНИКА: Не признавайте ничего. Ничего не признавайте!

АННЕТА: Но я, я этим непосредственно озабочена!

АЛЕН: Аннета, нас это затрагивает до истерики на уровне чувств, а не как членов общества. (Веронике.) Я тут недавно видел вашу подругу Джейн Фонду по телевизору, так я чуть было не купил плакат с ку-клус-кланом…

ВЕРОНИКА: Почему это мою подругу? При чем тут Джейн Фонда!

АЛЕН: Потому что вы из той же породы. Относитесь к той же категории женщин. Женщин, облеченных властью, принимающих решения. Но это не то, что мы любим в женщинах. Мы любим в женщинах чувственность, страсть, гормоны… Прозорливые женщины, стоящие на страже мира, нас отталкивают… Даже ваш бедный Мишель, и его оттолкнуло…

МИШЕЛЬ: Не надо говорить за меня!

ВЕРОНИКА: Да нам совершенно плевать на то, что вы любите в женщинах! Откуда эти тирады? Вы же король, вам же плевать на чужое мнение!

АЛЕН: Ну она и орет, как боцман на барже в позапрошлом веке!

ВЕРОНИКА: А она, она не орет? Она говорит, ваш маленький дебил правильно сделал, что ударил нашего!

АННЕТА: Он правильно сделал, да! По крайней мере, он у нас не сопливый педик!

ВЕРОНИКА: А у вас он стукач, это что, лучше?

АННЕТА: Уходим, Ален! Нам больше нечего делать в этом бедламе! (Она собирается уходить, потом возвращается, берет из вазы тюльпаны и изо всех сил хлещет ими. Цветы летят во все стороны.) Вот, вот, вот что я сделаю с вашими вонючими уродливыми тюльпанами! Ха-ха-ха! (Рыдает.)

Долгое ошеломленное молчание. Мишель что-то подбирает с пола.

МИШЕЛЬ: (Аннете.) Это ваше?

АННЕТА: (она берет футляр, открывает, достает очки). Спасибо…

МИШЕЛЬ: Целые?

АННЕТА: Да…

Пауза.

МИШЕЛЬ: Вот я и говорю…

Ален принимается собирать стебли и лепестки.

 

АЛЕН: Да ладно…

Звонит телефон. После колебания Вероника берет трубку.

Да, моя дорогая… Хорошо. Но ты же можешь сделать уроки у Анабель? Нет-нет, дорогая, мы его не нашли. Да, я иду в магазин. Знаешь, Огрызок очень находчивый, мы должны в него верить. Думаешь, ему нравилось в клетке? Папа тоже расстроен, он не хотел тебя огорчать. Ну да… Да, если ты ему скажешь. Послушай, солнышко, мы тут так замотались с твоим братом… Он будет есть… Будет есть листья… желуди… каштаны… Он знает, что он должен есть… Червей, улиток… Что найдет на помойке… Они всеядные, как и мы. Пока, мое сокровище.

Молчание.

МИШЕЛЬ: Может быть, этот зверь прямо сейчас уплетает за обе щеки.

ВЕРОНИКА: Нет.

Молчание.

МИШЕЛЬ: Откуда мы знаем?

 


[1] Неточный перевод. Аннета передразнивает мужа, как бы продолжая его реплику: «Я глубоко опечален».