«Который час» попался мне как-то в книжном
магазине совершенно случайно. Я увидел фамилию автора и удивился: Панова была
моим любимым писателем — как же так, почему не знаю? — прямо как Василий
Иванович. Проглотил книжку на одном дыхании: такой Пановой я не знал.
Позже я вычитал уже не помню где, что
замысел произведения возник, когда она с дочерью пробиралась по оккупированной
территории из пересыльного лагеря под Псковом в Эстонию.
В текст этот замысел воплотился лишь в 60-х
годах, а опубликована книга была лишь в 81-м, когда она и попалась мне на
книжном прилавке.
А года через три-пять мне втемяшилось скомпилировать
эту пьесу, которую и предлагаю Вашему вниманию. Тогда мне думалось самому ее
поставить, но теперь уже вряд ли…
Е.Лаглин
пьеса-предупреждение по роману-сказке В.Ф.Пановой «Который
час? Сон в зимнюю ночь».
Ненни — девочка
Илль – мальчик
Мастер Григсгаген — часовщик, много старше 100 лет
Гун — сумасшедший
Анс Абе — молодой человек, ученик и помощник Григсгагена
Белая Роза — самая красивая девушка в мире
Астроном — молодой человек, иностранец
Эно — склочник
Элем — авантюрист
Пьяненький
Голос палача
Голос диктора
Голос Последней гибели
Горожане, женщины, мальчики-солдаты, штурмовики[1], вурдалаки
Утро. За домами узкой, прохладной под розовой щелью неба улицы восходит солнце. По улице бежит Ненни — в одной руке скакаклка, в другой — голубой
конверт. Ее окликает Иллъ.
Илль. Ненни! Ненни! Ты куда?
Ненни. Я несу записку!
Илль. Кому?
Ненни. Ансу Абе!
Илль. От кого?
Ненни. Секрет.
Илль. Ну Ненни!
Ненни. Она не велела говорить,
Медленно л важно бьют часы на здании городской ратуши.
(Убегая.) Не приставай, я спешу! Она сказала - беги, очень важно!
Ненни, размахивая голубил конвертом, вбегает в часовую мастерскую, где работают мастер Григсгаген и Анс.
Доброе утре! Анс, вот тебе! Очень важнее!
Анс, побледнев, читает голубую записку.
Анс. Мастер, разрешите отлучиться!
Григсгаген. У нас срочные заказы,
Анс. Да на часок!
Григсгаген. На свидание?
Анс. Зовет - наверное, чтоб дать ответ.
Григсгаген. Получите ответ после работы.
Анс перестает просить и уныло занимается лежащими перед ним ржавыми часами.
(Разгневаннс бурчит себе под нос.) Считают, им все позволено. Даже убегать с работы на свидания. Часок! Рабочий час! Шестьдесят рабочих минут! Считают - все им можно, потому что они молодые!
Бьют городские часы.
Ненни (Григсгагену). Мне вас жалко.
Григсгаген. Вот тебе на. Что это тебе вздумалось? Какие у тебя основания?
Ненни. Вы разве счастливый?
Григсгаген. Еще какой!
Ненни. А мне показалось… Знаете что, я буду к вам приходить. Чтобы вы ее мной разговаривалио А то вам не с кем.
Григсгаген. Соскучишься.
Ненни. Ничего… (Смотрит в окно, где дети играют в классы.) Ну, до свиданья. (И прыгает - и нет ее.)
Григсгаген (бормочет). Сговорились все, что ли, заставить меня решиться, взрослые и дети?
Анс. Сознайтесь, это каприз ваш, и не очень-то красивый, честно говоря! Мастер! Ну что случится, если я свою рабсту доделаю вечером, речь-то о чем идет, поймите — о счастье навек!
Дваа человека, стоят у окна с полуспущенными жалюзи, один толстый человек, другой тонкий. Этс склочник Эно и авантюрист Элем.
Эно. Так вы считаете, у вас больше заслуг, чем у меня?
Элем. А к кто пистолеты добыл, вы, что ли?
Эно. Я бы и бомбу добыл, если бы меня не держали в смирительной рубашке.
Элем. А на что вам понадобился этот юродивый Гун? С какой стати мы его с собой поволокли?
Эно (шипит). Тш-ш-ш! Вдруг он услышит!
Элем. Он спит. А если и услышит?
Эно. Элем, Элем! Авантюрист обязан разбираться в людях. Это же единственный настоящий сумасшедщший на всю больницу. Сумасшедший, чистый, как слеза.
Элем. Ну и что, не понимаю.
Эно. Не понимаете, в чем преимущество настоящего сумасшедшего и какие в нем заложены возможности?
Элем. Проснулся.
На улице разговаривают две женщины.
Первая женщина. Что это такое было ночью? Что говорят в городе?
Вторая женщина. Гун сбежал из больницы.
Первая женщина. Да что вы!
Вторая женщина. И с ним склочник Эно и авантюрист Элем.
Первая женщина. Как же за ними не углядели?
Вторая женщина. Говорят, Гун прямо из постели убежал, босиком.
Первая женщина. А в газетах писали, будто лечение помогло, будто он почти-что перестал кусаться.
Вторая женщина. Кусаться-то перестал, но получилось, говорят, еще хуже: заболел манией величия.
Первая женщина. Ну, это вряд ли. Вряд ли человек, страдающий манией величия, побежит по городу босиком. Сомневаюсь.
Вторая женщина. Торопился.
Первая женщина. Нашел бы время обуться, если бы заботился о своем величии… И вы подумайте, пистолетами размахивают, вот уж подлинно душевнобольные!
Вторая женщина. Я, знаете, что думаю? Что пистолеты игрушечные. Откуда им взять настоящие. Нынче оружие такая редкость.
Первая женщина. Сумасшедшие хитрые, что хотите, раздобудут.
Как всегда, вприпрыжку, несется Ненни.
Вторая женщина (роясь в сумке). Иди сюда, Ненни. (Дает ей яблоко.)
Ненни, взяв яблоко, убегает.
Ох, заболталась я с вами, до свидания, иду готовить обед, пока Анс не вернулся. (Не спеша уходит.)
Астроном расспрашивает Илля. По улицам идут разные прохожие.
Астроном. А кто такой этот Гун?
Илль. Да просто дурачок. Его все кормили, чтоб не пропал с голоду. Так много кормили, что он разжирел. Но когда он повадился кусаться, пришлось, конечно, его лечить. Вы приехали с другого конца света?
Астроном. Да.
Илль. А как ваша фамилия?
Астроном. У меня фамилия трудная, зови меня по специальности: Астроном.
Илль. Ладно, пошли дальше.
Астроном (покрутив колесико на бинокле). А это что за явленние? Боже мой!
Илль. Какое явление? Что вы видите?
Астроном. Новую звезду. Спустилась с небес и идет нам навстречу.
Поодаль от них медленно идет Григсгаген с чемоданчиком в руке.
Илль. А-а, вы это про Белую Розу?
Астроном. Ее так зовут? Неужели?
Появляется Белая Роза.
Илль. Привет, Белая Роза.
Белая Роза, проходя, кивает Иллю.
А вон старик идет (указывая на Григсгагена), вон, видите? Это интересней, чем Белая Роза.
Астроном. Мальчик, ты не понимаешь, что говоришь. Как может быть такая рухлядь интересней Белой Розы?
Григсгаген останавливаетвся в отдалении и отдыхает, опираясь на свою трость с роговым набалдашником.
Илль. А знаете, сколько ему лет?
Астроном. Думаю, сто.
Илль. Думаю, больше. А знаете, кто он? Мастер Григсгаген присмтатривает за этими часами. Таких часов больше нет нигде.
Астроном. Чем же они замечательны?
Илль. Видите, все часыв обязательно врут, ну хоть на четверть секунды.
Начинают бить часы. Григсгаген продолжает свой путь.
А эти никогда не отстают и не спешат: всегда показывают правильно. Весь город проверяет свои часы по этим. Вы не хотите проверить?
Астроном. Я свои проверяю по Марсу.
Эно и Элем (продолжение).
Эно. Не понимаете, в чем преимущество настоящего сумасшедшего и какие в нем заложены возможности?
Элем. Проснулся.
Входит, зевая и потягиваясь, Гун в пижаме. Эно вытягивается.
Эно (бодро). Как отдыхали, Гун, как себя чувствуете?
Гун. Откиньте всякий страх и можете держаться свободно. (Задрожав.) Где я? Это не больница?
Эно. Нет-нет. будьте спокойны.
Гун. Они меня лечили электричеством.
Эно. Забудьте об этом. Больше никето вас не будет лечить электричеством…
Гун. Меня вообще незачем лечить. Я здоров.
Эно. Какой разговор, разумеется, здоровы, дай бог каждому!
Гун. Там один санитар, он всегда скалил зубы, когда я нее хотел садиться в лечебное кресло.
Эно. Негодяй!
Гун. Вы мне оказали услугу, господа, вырвав меня из их лап. Я вас награжу так, как вы и не ждете. Как может наградить только тот, на небе и я на земле: я вам оставлю жизнь…
Эно (кланяясь). Мы безгранично вам признательны.
Гун. А этот санитар умрет! Его череп будет скалить зубы в сточной канаве! Я посажу его на электрический стул, на настоящий электрический стул — тот, который не лечит, а убивает!.. (Вдруг снова задрожав.) Только я не хочу обратно в больницу.
Эно. Не думайте о ней! Вы больше не переступите ее порога!
Гун. Я ее разрушу!
Эно. Да, Гун, да-да-да! Мы разрушим!
Гун. Не мы, а я, я, я разрушу!
Эно. Вы, вы, Гун!
Гун. Наденьте на меня мантию!
Эно, сорвав занавеску, набрасывает ее Гуну на плечи.
Эно (Элему [и зрителям]). Вот так-то! верьте мне —- это не то явление, от которого можно отмахнуться.
Берег моря. На травке сидит, любуясь морем, Илль. Рядом прыгает через веревочку Ненни.
Илль. Конечно, ты для меня молода. Придется подождать, пока ты вырастешь и закончишь образование. Слушай, прыгай немножко подальше, пожалуйста, ты очень пылишь.
Ненни отходит подальше.
Это неплохо, что придется подождать. По крайней мере успею до женитьбы сделать что нужно.
Ненни. А что тебе нужно?
Илль. Ну, во-первых, кругосветное путешествие, ты же знаешь, я говорил.
Ненни. А во-вторых?
Илль. А во-вторых еще далеко, еще не оберешься хлопот с во-первых. Еще за время путешествия столько всякой всячины предстоит. Открыть какой-нибудь остроов, а еще лучше — материк. Освободить от угнетения какой-нибудь черный народ. Изучить морское дело. Стать капитаном. Да мало ли… а ты тем временем вырастешь. А когда я вернусть, ты на этом месте будешь стоять, ладно? И махать платком, чтоб я тебя издалека увидел. Я вернусь загорелый, кеак бронза, с черной бородой.
Ненни. У тебя волосы белые.
Илль. А борода будет черная. Я весь почернею там, в тропиках. Привезу тебе разные раковины и коллекцию бабочек, больших, как птицы, и живых птиц — попугаев, колибри. Музыка будет играть: трам-там-там-бум! И со мной приедут в гости красивые бородатые люди в белых тюрбанах.
Ненни. И тогда мы поженимся?
Илль. Нет, еще не тогда. Может быть, попозже. Ведь еще будет во-вторых, да наверное, и в третьих.только ты подожди, пока я все переделаю, ладно?
Ненни. Ладно.
Анс Абе громадными шагами идет на свидание с ожидающей его Белой Розой.
Анс. Безусловно, будет сказано «да». Разве приглашают записочкой, да еще голубой, чтобы сказать «нет».
Белая Роза (прохаживаясь). Довольно перебирать! Конечно, неплохо каждый день выслушивать признания в любви, но ведь приедается. Сегодня признание, завтра признание, послезавтра… скука! Девушка должна вить гнездо.
Анс. Замечательно мы с тобой заживем! Я буду постигать дальше искусство мастера Григскакена, а ты — царствовать над цветами, и наши дети, насчет которых я не сомневаюсь, что они будут, вырастут среди цветов и будут похожи на цветы. И все будет ясно в нашей жизни.
Белая Роза. Замужем быть хорошо. Придешь домой с работы: все прибрано, стол накрыт, обед разогрет. Покушала, он посуду помыл — в кино пошли. Или же в кости. Или домо посидим в уюте, он мне книжку почитает, полезно для развития.
Анс. Я еще нобольшим парнишкой стал жить с матерью на свой заработок, и мне приятно,что мать ни в чем не нуждается, и мне хочется, чтобы ни в чем на нуждалась моя будущая жена и наши дети. Я отношусь к нашему союзу как к делу совершенно серьезному., могуче перспективному и заработанныче деньги собираюсь честно тратить на семью, ане на выписку или что-нибудь в этом духе.
Белая Роза. И никого не найти лучше Анса, сколько ни перебирай. Такой положительний, и специальность интеллигентная… Надо будет ситчика симпатичного поискать на занавески… Стиральную машину купим: к чему тратить силы, когда техника идет нам на помощь. С машиной он в два счета стирку провернет. (Увидела приближающегося Анса.)
Анс, увидев приближающуюся Белую Розу, медленно приближается, потом совсем медленно.
(С искренним волнением.) Я жду тебя! Наконец-то ты пришел! (Протягивает Ансу свои дивно стройные руки.)
Объятие.
Топочут людские ноги, несется толпа к ратуше.
Третья женщина. Смотрите! Видно вам?
Четвертая женщина (на бегу, задыхаясь).
Да ну, никогда не поверю!
Пятая женщина. Что случилось?
Первая женщина. Да вон же! Что у вас, глаз нет?
Четвертая женщина. Я вижу, но все равно не может быть!
Третья женщина. Зрительный обман!
Белая Роза. Что такое? Куда вы?
Илль. Ура-а-а!
Четвертая женщина. Кто кричит ура?
Третья женщина. Всегда кто-нибудь кричит ура!
Вот и городская площадь.
Белая Роза. Вот! Вот оно!
Анс. А в чем дело?
Илль. Часы пошли назад.
Четвертая женщина. Часы пошли назад!
Пьяненький. Часы пошли назад!
Астроном (скрестив руки на груди, и глядя на часы, как
смотрят на опасную гадину). Омерзительное зрелище!
Илль. Сейчас…
Ненни. Сейчас ударит.
Первая женщина. Ударит четверть двенадцатого.
Астроном. Подумайте! Когда полагалось бы ударить без
четверти час!
Пьяненький. Почем вы знаете, что полагается? Может быть именно полагается чтобы сейчас было четверть двенадцатого, а не без четверти час? Почем вы знаете?
Астроном. Но по солнцу…
Пьяненький (скорбно и торжественно) Чт мы знаем о солнце? Сегодня нам говорят о нем одно, завтра другое. одними гипотезами пичкают. Может, время именно должно идти против солнца.
Астроном (кричит). Не говорите глупеети! Невежда!
Первая женщина. Это кто на нас кричит? Вы кто такой? Иностанец, судя по акценту? Иностранец обвиняет нас в глупости, хорошенькое дело! Иностранец будет нас судить, невежды мы или ученые.
Бьют часы. Правда, звук совсем другой, не бьют они в тот момент,
когда стрелки показывают четверть двенадцатого. Все, охнув, как один человек,
поднимают рукав на левой руке и ставят свои часы по башенным — на четверть
двенадцатого. Астроном, плюнув, уходит. Белая Роза делает тс же, что и все, со
своими маленькими часами, надетыми па руку, ксторую Анс дернит в своей большой
руке.
Анс (кричит). Не нужно!
Не уже поздно.
Белая Роза (подняв брови): А как иначе?
Анс (горячась, к ней и к тем, кто стоит рядом). Что за легкомыслие! Пряло как дети, честное слово. Надо объяснить.
Но его не слушают.
Сейчас будет все нормально. Там мастер Григсгаген. По ходу ремонта водит стрелки взад-вперед. Не поддавайтесь панике!
Пьяненький. Вперед — нет. Только назад.
Гун, Эно и Элем.
Элем. Сейчас у нас все получится! Вот я вам объясню.
Теперь править буду я, тру-ля-ля. А вы мне будете пемсгать.
Гун. Что он говорит? (Вытаскивает пистолет.)
Эно. Глупости он
говорит. Говорит, не обдумав, не продумав, не учтя, не взвесив.
Гун. Как сн смеет
так говорить, когда главный я, я, я?! (Поднимает пистолет.)
Эно. Ну разумеется, Элем! Если будете говорить глупости, мы с вами не играем!
Элем. Но послушайте!
Гун стреляет. Элем падает.
На площади перед ратушей толпа становится все тесней. То тут, то там появились ничеем отличающиеся от остальных штурмовики Гуна. Но пока никто ничего не замечает.
Белая Роза тянет свою руку из руки Анса.
Белая Роза (закинув лицо, она не отрывает глаз от часов). Я ведь еще ничего не решила.
Анс (в изумлении). Но разве ты не сказала «да». Я понял, что ты говоришь «да».
Белая Роза (освобождая руку). Вам показалссь.
Это деле серьезное. Не.мешает в самом деле подумать, кому какая цена, прежде
чем вить гнездо.
И когда часы бьют двенадцать – появляется Гун.
Гун. Жители моего города! Я собрал вас, чтобы
обнародовать чрезвычайное сообщение: что такое я. Пора внести полную ясность в
этот вопрос. Я знаю, чтс вы обо мне думаете. Сказать? Нет, жители, нет, не так
просто. Вот сейчас узнаете, чтс такое я… Половинчато в мире, жители. Расплывчато.
Ни то, ни се, ни два, ни полтора. То ли луковичка, то ли репка. Дроби с разными
знаменателями. А вот я их приведу к общему знаменателю. Они у меня попрыгают! По
всей неразберихе пройдусь - и будет разбериха. Как смерч, пройду - я, я, я!
Смету всех, кто не хочет, чтобы время шло назад!
Анс. Друзья мои! Не следует волноваться. Произошло очевиднее повреждение, оне будет исправлено. Исправлено безстлагательно, посксльку в часовой башне находится наш глубокоуважаемый мастер Григсгаген. Уж он-то не допустит, чтобы наши часы безобразничали, живо их приберет к рукам.
В этот момент появляется сам мастер Григсгаген. Народ притихает и ждет егс слева с почтительным интересом.
Четвертая женщина (звонко в тишине). Ой, какой старый!
Ненни (заплакала). Мама, я боюсь. (Прижимается к третьей женщине.)
Григсгаген. Они не пойдут вперед.
Анс. То есть?
Григсгаген. Будут идти назад.
Пьяненький. Это как же?
Григсгаген. Вот так. Всегда.
Вторая женщина. Нет, нас это не устраивает.
Григсгаген (громогласно). Всегда!
Пьяненький. Один вопрос, мастер! Как вы считаете, из этого что-нибудь может получиться?
Григсгаген (обводя
землю и небо торжествующим взглядом). Еще бы! Отныне цветы будут цвести
дважды и старые молодеть, и жизнь одерживать победыв схватках со смертью. Не
бюойтесь, люди, не плачьте, не смейтесь — вот увидите, что будет… (И в этот
момент он видит, как штурмовиких хватают и уводят сопротивляющегося Анса.)
Вторая женщина (в
отчаянии). Анс! (Бросается на штурмовиков, ее отшвыривают, она прадает,
поднимается, бежит за сыном.)
Толпа начинает редеть. В продолжение следующей сцены площадь пустеет. Штурмовики — полные хозяева в городе. Загипнотизированную стрелками часов аппетитную Белую Розу они хватают и, срывая с нее одежду, утаскивают. Больше Белая Роза не появится.
Гун (о Григсгагене). Выглядит отвратительно. Годишки дают себя знать.
Первый штурмовик. Годишки, годишки.
Второй штурмовик. В самый корень смотрит Гут.
Третий штурмовик. Годишки дают себя знать.
Штурмовики приближаются к Григсгагену.
Гун. На пенсию пора.
Григсгаген. Позвольте! Почему на пенсию? Разве я хуже стал работать?.. Это ведь я пустил время назад, я и никто другой.
Гун. Да! Да, хи-хи-хи! Вот вы какой часовщик, свет таких не видал! И так же спокойно можете пустить время вперед, если вам вздумается, а, хи-хи-хи? (Погрозив пальцем у мастера перед носом.) Знаю я вас! Почтеннейший мастер! Довольно вам сидеть в своей дурацкой мастерской и копаться в эти х дурацких часах.пора пожить в покое и холе. Будет вам покой, будет и холя. Я, я, я назначаю вам неслыханную пенсию!
Штурмовики (уводя
Григсгагена):
— Ну гванул старик!
— Пофартило!
— Мне бы!
Григсгаген (упираясь). Но я не хочу на пенсию.
Гун. Ну-ну. Слыхали — неслыханная.
Григсгаген. И неслыханную не хочу!
Гун. Давай-давай, по-хорошему.
Григсгаген (кричит). Но кто же будет осматривать городские часы
четыре раза в год?
Гун. Я буду осматривать! Я, я, я! (Один.)
Часовщики… Видеть их не могу. Большую забрали волю. (Громко, тоном приказа.)
Отныне в городе нет часовщиков… (Негромко.) Оставлю старика, он все
равно вот-вот окочурится.
В тюремной камере мастер Анс Абе, закованный в цепи, ждет казни.
Анс. Как-то они меня порешат — посадят на электрический стул или запросто, без передовой техники голову топором оттяпают? Никак не придут к соглашению. Гун было выдвинул электрический стул, а теперь передумал — это ему, говорит, по его преступлению чересчур малая мука…
(Помолчав.) Кто его знает, может, жизнь — это психическое заболевание. Вполне, если уж время назад идет. Вполне. А смерть в таком случае — исцеление. Вот этой мысли и постараемся держаться, какая-то она успокоительная, мысль эта… А что за невидаль электрический стул? Договорились, значит… Подхожу и сажусь, нога на ногу, глазом не моргну. И говорую этому, ну который будет присутствовать, ну электротехнику: минуточку, разреши мне хорошенько напоследок улыбнуться, на даровщинку, бесплатно, в свое удовольствие! И, разулыбавшись вовсю, сделаю ему знак включить и с веселой улыбкой получу исцеление от жестокой болезни, которая называется жизнь, а от потом будет другим электротехникам рассказывать, а состарится — внукам рассказывать будет: эх и здорово же умер мастер Анс, ну и здорово, молодец!.. А что? Не сумею, что ли, здорово умереть? Пожалуйста, не хуже какой-нибудь Марии-Антуанетты… Возьмем худший случай: топор и лаху! Бери-бери, не зажмуривайся, будь мужчиной! Давай — беру, черт с тобой! Я читал в книгах! Громадное стечение народа! Палач в красной рубахе, никакой тебе не электротехник! Будь мужчиной до конца! — одной рукой подбоченился, другая играет топором. Мастер Анс Абе взошел на эшафот. Бледный, но с поднятой головой. Кланяется народу. Верьте слову, говорит, ни против кого не совершал ничего, только хотел, чтобы время по-прежнему шло вперед! Прощайте, вспоминайте! Курит последнюю папиросу. Не лезет в горло последняя папироса, но все ж таки курит, даже пускает колечки. Потом… время бросать прапиросу. Ударили барабаны. Палач поднял отрубленную голову и показал народу. Смерть как смерть, не гаже, чек от заворота кишок.
Грохочут где-то засовы. В коридоре гремят шаги, кто-то приближается, железно обутый. А может быть, это так бьют городские часы.
(побледнев) Сроду бы не подал голоса, только дышал кабы предупредили. Дышать хорошо.Дышишь это, вдыхаешь кислород, выдыхаешь углерод, милое занятие… Возьми себя в руки, мастер Ане, будь мужчиной до конца… А может, меня помилуют, чем черт не шутит. Я читал в книжках, так бывало.
Вдруг раздается Голос и
гаснет свет.
Гслос. Как же. Вот сейчас помилуют. В книгах он читал. А не читал, чего на тюремных воротах написано? «Оставь надежду всяк сюда входящий.»?
Ане в ужасе молчит.
Полезай.
Анс. Куда?
Голос. Вниз. Лезь, лезь.
Анс: Я не хочу живым.
Голос. Лезь.
Анс: Сначала казните меня.
Голос. Это и есть
твоя казнь.
Анс. Лучше отрубите голову.
Голос. Ишь какой хитрый. Гслсву ему руби при стечении народа. Покрасоваться дай. Колечки он будет пускать. Покоя захотел, ишь ты какой барин. Гун тебе придумал покой. (Сбрасывает Анса вниз.) Подохнешь, мастер Ане, без барабанов, в медленном задыханье, в смраде.
И глухс доносится снизу, как из колодца, голос Анса: «Будь
мужчиной до конца!» И скрывает яма в своей бездонности голос Анса и имя его, и
конец его.
Уже не бой часов — почти непрерывный звук. И напоминает он не грохот засова или железной обуви, а гул канонады и разрывы снарядов.
Уютно, по домашнему звучит голос диктора.
Голос диктора. Великий Гун устраивает в городскаом парке вечер. В программе парад, танцы, фейерверк, будут груды мороженого и фонтаны воды с сиропом, морожено за деньги, вода с сиропом бесплатно. Явка обязательна для всех кроме умирающих-. Детям до четырнадцати лет вход воспрещен.
Звук часов.
Отныне надзор за временем, в связи с уходом мастера Григсгагена на пенсию, самоотверженно берет на себя великий Гун.
Звук часов.
«Война. Да здравствует война!» —
говорит великий Гун.
Появляется Гун.
Гун. В порошок их. А кровь стечет в море. Розовая пена будет разбиваться о скалы. Рухнут все троны, двое останется владык: он на небе и я на земле. Я посмотрю на каждого и каждому укажу его срок. Каждая голова принадленжит мне. И ты — и ты — и ты не осме6лишься жить, если я скажу: умри!
Показывается войско — не сосчитать. Это мальчишки. Маленькие бледные мальчики, под железными касками. Сто тысяч или сто миллионов маленьких подбородков, подхваченных ремешками. И один из них — Илль.
(Иллю.) Отвечай — жаждешь умереть?
Илль. Нет, не хочу!
Гун. Я поставлю над тобой железный крест. Ступай.
Илль. Я хочу путешествовать. (Но его пихают в спину и он исчезает.)
Один из мальчиков (маршируя). Я готов
умереть. Сначала я наубиваю будь здоров! — а потом меня укокошат. Не забудь про
железный крест.
Гун. Не забуду. Можешь быть уверен.
Мальчик исчезает.
(К мальчикам[и зрителям].) Так что же такоя я? Я — великое воплощение угадайте, чего? Загляни в себя поглубже. Поройся там как следует, не ленись. И давай без дураков. Без подкидных, без обыкновенных, без всяких. Ты хочешь убить? Хочешь, а не смеешь — убивай! Кроши в свое удовольствие, как этот славный мальчуган! Хочешь отнять барахло у соседа — отнимай, а станет драться — перерви ему глотку! Я позволяю! Улюлю! Вынь со дна души запретный уголек, тлеющий под золой. Раздуй его в пламя! Пусть сплошной пожар! Пусть останется — он на небе и я на земле! Я — уголь, тлеющий под золой. Я — твое желание убить, отнять, сжечь. Чувствуешь? Я в тебе! Я с тобой!
И сквозь все это звук то ли заевших часов, то ли войны, то ли это шум ливня за окном. У камина сидит, укутав ноги пледом, Григсгаген. Потрескивают дрова.
Григсгаген. И никто не придет… Зашел бы кто-нибудь, рассказал бы что-нибудь. Хоть бы безделицу — все-таки живой голос послушать… А то бы я сходил в гости, если бы позвали меня…. Так не зовут. Не зовут и сами не идут. Никому до меня нет дела. Зачислили меня в гираж. (Помолчал, потом прислушался.) Стучат? (Прислушивается.) Кто там?
Голос. Я.
Григсгаген. Кто вы?
Голос. Я — астроном, иностранец.
Григсгаген. А-а. войдите.
Входит Астроном. Держась за ручки кресла, Григсгаген встает навстречу входящему. Плед соскальзывает с его колен.
Очень рад вас видеть!..
Астроном молчит.
Здравствуйте…
Астроном. Не хочу!
Григсгаген. Чего не хотите?
Астроном. Здороваться. (Берет стул. Садится. Дождевая вода стекает с его плаща и с волос.)
Григсгаген (обескураженно пожевав губами). Не очень-то вы вежливы.
Астроном (резко). Не хочу быть вежливым! (Через плечо оборачивает лицо к Григсгагену.) Мастер, вы обязаны пустить часы вперед.
Григсгаген со вздохом опускается в кресло.
Григсгаген (сухо). Вам-то что до того, куда
пойдет наше время, господин астроном, иностранец?
Астроном (кричит). Так что же, что иностранец!
Что вы этим хотите сказать? Почему подчеркиваете,
что я иностранец? Считаете, иностранцу все равно? Что вы натворили? В таком пректасном городе! (Вскакивает,
зашагал вне себя.)
Григсгаген (тряся головой, выслушал он эти
восклицания). Я вас не приглашал…
Астроном молчит.
Этот разговор мне не нравится.
То же.
(Подумав, прикрикивает построже.) Мальчишка! С кем говеришь! Кого осуждаешь!
То же.
(Подумав еще, топает ногой.) Пошел вон, щенок!..
Та же реакция.
(Примиртельно.) Послушайте, зачем нам ссориться? Вы мне приятны с первого знакомства. Между прочим, я полагал, что вы с головой ушли в звезды и вам не до земной доли. (Таким тонсм, как уговаривают детей.) У вас, я читал в газете, такая хорошая обсерватория и такой хороший телескоп - и это так возвышает душу. Большие умы смотрят ввысь и вдаль, а не под ноги…
Астроном (перебивает):
Ладно, я не разглагольствовать пришел. Прекратите свинство, которое вы
устроили.
Григсгаген (бормочет)
Для поверхностных людей главнее — найти виноватого. Они не докапываются до корня
вещей. Они ищут виноватого, чтобы наказать. Наказав, успокаиваются.
Астроном: Не будем
вас наказывать, провалитесь к дьяволу, отцу вашему! Исправьте часы!
Григсгаген: Докажите мне, что они должны идти вперед - и я исполню ваше желание.
Астроном. Нужны доказательства?
Григсгаген. Зачем вперед? Почему не назад? Докажите!..
Оба замолкают, не в силах убедить друг друга.
Астроном (вдруг)
Если бы у меня было состояние!
Григсгаген. Что тогда?
Астроном. Я отдал бы вам - и вы бы исправила часы.
Григсгаген (брезгливо сморщившись): Убого
мыслите для человека, призванного жить среди звезд.
Астроном.Нет, скажите: если дать вам деньги —
большие, очень большие, неимоверные, - вы это сделаете?
Григсгаген. У вас нет денег. О чем же толковать?
Астроном. Я достану.
Григсгаген. Вот как…
Астроном. Я скажу всем: дай сколько у тебя есть. Нет денег — отдай обручальный перстень, отдай лачугу, где живет твоя семья, отдай котелок, в котором варишь пищу. Охотник, отдай свое ружье, девушка, продай свое тело, — сложим, что имеем, будет гора золота… Они дадут.
Григсгаген: И я возьму?
Астроном молчит.
Нет. пускай у охотника остается его ружье и у девицы ее невинность…
Астроном исчезает.
И что это у вас за нездоровый интерес — куда едет время, туда ли, сюда ли? Ушел. Интеллигентный человек. очаровательный идеалист, уверенный, что все на свете можно купить.
Городской парк. Горожане сошлись как один человек. болше всего штурмовиков и женщин в трауре, которые, сцепившись под руки, гуляют и разговаривают. Кругом синие фонари.
Третья женщина. Смотрите-ка, все без обмана. Воду с сиропом пей даром сколько влезет.
Четвертая женщина. Мороженого целые горы.
Третья женщина. Бр-р! куда мороженое в такой холод!
Внезапно первый штурмовик оказывается рядом.
Первый штурмовик. Кто сказал «холод»? Кому здесь холодно?
Первая женщина. Что вы, что вы, господин, никому не холодно. Это вам послышалось.
Рядом возникают второй и третий штурмовики.
(о третьей женщине) Это она обмолвилась всем,наоборот, очень
тепло.
Первый штурмовик кивает. Второй и третий направляются к третьей женщине.
Пятая женщина. Даже жарко.
Четвертая женщина. Как в июле.
Пятая женщина. Фу, я едва дышу.
Первая женщина. Я обмахиваюсь веером, видите?
Четвертая женщина. Даже дождя нет. все дни лил, а сегодня нет. Господь Бог пошел навстречу желающим повеселиться.
Пока идет этот разговор, второй и третий штурмовики хватают и уводят третью женщину. Она пыталась крикнуть, но ей аккуратно зажали рот. Некоторое время подергавшись, она затихла, и штурмовики все также аккуратно и деловито уволокли труп. Первый штурмовик, со слабым интересом наблюдавший эту сцену, при последних словах поворачивается к четвертой женщине.
Первый штурмовик (глядя на четвертую женщину в упор). Господь бог ни при чем. Это Гун позаботился. (Изучающе рассматривает лица женщин.)
Первая женщина. Спасибо за разъяснение, господа. Прекрасный вечер!
Пятая женщина. Прекрасный праздник!
Первый штурмовик не торопясь, как бы нехотя отходит. А праздник все длится. В синем свете движутся одетые в траур люди.
Четвертая женщина. Все таки скажу вам по секрету, здесь страшно сыро. Я вся продрогла.
Пятая женщина. Ах, отстаньте с вашими секретами! Продрогли и продрогли. Ваше частное дело. Это влажность от воды с сиропом.
Первый штурмовик. Сюда нельзя. (Толкает пятую женщину в грудь. Та падает.)
На эту аллею вход воспрещен. Господа, господа, кругом обойдите. Здесь похороны.
Пятая женщина (поднимаясь). Чьи?
Первый штурмовик (добродушно).
Висельника зарывают.
Четвертая женщина. А почему темно? Почему синие?
Первый штурмовик. Впредь все будет синее. Как в праздники, так и в будни. Иначе налетит Последняя Гибель — и наших нет. И ваших тоже.
Первая женщина. Последняя? Резве есть и такая? Не просто гибюель, а еще и последняя?
Первый штурмовик. А вы не знали? Есть последняя, после которой уже ничего нет.
А праздник все длится.
Четвертая женщина (пятой). Меня лихорадка колотит от этой влажности!
Невдалеке слышан сдавленный крик.
(испуганно) Что это?
Первый штурмовик (возникая). Бродячих собак вылавливаем.
За спиной четвертой женщины возникают второй и третий штурмовики и уводят ее.
Развелось их тут, в парке.
Мастер Григсгаген лежит на кровати и дожидается смерти.
Маленькая фигурка приближается к кровати, маленькая фигурка на костылях, с высоко поднятыми плечами.
Григсгаген. Кто вы?
Фигурка. Помните, я обещала приходить, ну и пришла. Трудно мне: целый день шла. Но обещания нужно выполнять. Не люблю, когда не выполняют.
Григсгаген. Да кто вы?
Фигурка. Не узнаете? Ну вспомните: еще вы говорили, что счастливы. Это былбо в часовой мастерской. Я принесла Ансу записку от Белой Розы.
Григсгаген. Что за лики всплывают передо мной из черных пропастей.
Анс… Белая Роза. А ты ему от нее принесла записку — ты уж не Ненни ли?
Ненни. Пожалуйста, пригласите меня сесть: устала. Как это люди ходят по целым дням? По ровному еще так-сяк, а по лестницам!
Григсгаген (глядя во все глаза). Ненни?
Ненни (осторожно
сев). Ох, кресло мягкое,
прелесть! Вы не сердитесь, что я пришла?
Григсгаген. Неужели Ненни?
Ненни. В постели… Ну, ничего, поправитесь… У вас все условия: тепло, сухо… У нас сыро в подвале. По углам растут грибы. И окна у вас большие и много — у нас одно и маленькое.
Григсгаген (глядя
на ее ноги). Грибы?
Ненни. Сырые такие. На ноги мои смόтрите. Другим смотрят в лицо, а мне на ноги. Ничего в них нет интересного. (Натягивает юбку на колени.)
Григсгаген. Еще был мальчик, он где?
Ненни. Какой мальчик?
Григсгаген. Илль, как будто — был?
Ненни. Илль был. Если б вы спросили про других мальчиков, я бы не могла сказать, были или не были, сейчас уже трудно установить, все расплылось. А Илль был. Он хотел путешествовать и открыть материк и чтобы я его встречала и махала платком. И он бы мне привез подарки: бабочек и птиц. Да, он был. Его закопали в большую могилу вместе с другими мальчиками. И поставили железный крест. Одни общий, конечно, на каждого не напасешься.
Григсгаген. Но почему костыли? Ты же бегала.
Ненни (с
восторгом). Да, вы помните.
Как я бегала. (В прежнем тоне.) А это, должно быть, из-за сырости в
подвале. И окно маленькое… соседки говорят — надо почаще выходить дышать
воздухом, но лестница у нас такая высокая, одиннадцать крутых ступенек…
Григсгаген. Ведь я мог успеть умереть — и не увидеть тебя. Зачем это мне перед концом, где она там запропастилась?..
Ненни. А сегодня вышла, потому что соседка услышала от кого-то и мне рассказала, что вам плохо.
Григсгаген. Что ты все про соседок? Кто есть у тебя кроме соседок?
Ненни. Никого. Была мама. Но с тех пор как время пошло назад, очень, знаете,много людей умирает.
Григсгаген. Ненни, а ты знаешь, что это я сделал, чтобы часы шли назад?
Ненни (пожав
плечами). Это знаю даже
крохотные дети. Ребенка учат говорить «мама» и учат, что часы пустил назад
мастер Григсгаген.
Григсгаген. Как же ты пришла, ведь ты меня проклинаешь?
Ненни. Я — нет. Я понимаю.
Григсгаген. Понимаешь — что?
Ненни. Все. когда сидишь в подвале, научаешься понимать. Хотели быть сильным, ловким, бегать, а кому-то, само собой, пришлось за это заплатить — ну и правильно.
Григсгаген. Считаешь — правильно?
Ненни. Люди за все платят, так уж устроено. Кто-то
чихнул, а кто-то за его чих головой расплачивается. Я пришла к,выводу, чте в
этом мире платят даже за пустяки — а каков расхлебывать кашу, которую вы
заварили… одни платят, другие собирают плату, и те, кто собирает, тоже иногда
становятся плательщиками - и тогда говорят, что восторжествовала
справедливость. При таких порядках больше ли крови, меньше ли — умных людей смущать
не должно. Вы надеялись вернуть вашу молодость - какое вам деле, кто какю цену за это заплатит?
Да если б я надеялась вернуть мои ноги!
Григсгаген. Ты бы о цене не думала?
Ненни (глаза ее сверкнули, как у тигренка) Ого!
Григсгаген. Нехорошо.
Ненни. Что нехорошо?
Григсгаген. Жестоко.
Ненни. Что жестоко?
Григсгаген. Не думать о цене.
Ненни. А вы думали?
Григсгаген. Я думал. Я с этим не посчитался, правда. Но я думал.
Ненни. А я бы не стала. Вот еще, очень нужно.
Григсгаген:
Ненни, это безнравственно.
Ненни. (ударив с пол своим маленьким костылем).
Пусть бы леса и горы потонули в крови, только б я могла бегать, как раньше.
Гонять ногой камушек. Играть в мячик.
Григсгаген.
Ненни, что .ты говоришь!
Ненни. Прыгать через веревочку! Танцевать! Разве
существует большая плата за это? Никакая плата не велика!
Григсгаген. Леса и горы! Кто тебя научил?
Ненни. Как кто? Сами пример подают, а когда лежит при смерти, говорят – безнравственно. А плевала я на нравственность вашу.
Григсгаген. Мне остались минуты. Не говори, пожалей меня.
Ненни. Я жалею. Мне вас жалко, что у вас все рухнуло. Я знаю, что это значит.
Григсгаген (зажмурившись).
Прости меня!
Грдгсгаген долго лежит с закрытыми глазами Ненни исчезает.
Прости! Прости, что я искалечил и душу твою, и тело, и всю
твою жизнь!.. (Открывает глаза.) Ушла. Подумала, что я умер, и страшно
стало с мертвецом. Ушла на своих костылях в свой подвал. (Держась за сердце,
садится.) Ну-ка! (Спускает ноги с постели.) Ну-ка! (Встает.)
Детей нельзя! Уж очень мало погостили. И всего-то гостеванья — видеть нечего, а
они только-только пришли по приглашенью разодетые во все новенькое. Нельзя
никак. (Пытается идти.)
Голос диктора. Танцы! Танцы! Объявляются танцы! Общее ликование!
Городской парк. Праздник все длится. Все кружится в синем свете. Ни про кого нельзя сказать: вот этот отлынивает от ликования.
Пятая женщина. Может быть, вторая часть праздника протянется не очень долго.
Первая женщина. Да нет, программа обширная. Еще будут выбирать королеву бала.
Шестая женщина. Хоть покрутимся перед Последней Гибелью.
Первая женщина. Будут выбирать королеву бала. У вас при себе губная помада или нет?
Пятая женщина. Нате, помажьтесь. И я помажусь. Вдруг, поможет?
Седьмая женщина. От мужа письмо. Пишет — как же мне теперь?
Шестая женщина. Вам придется возить его в тележке, как я вожу своего. Вожу, а иной раз такое настроение — прямо бросилась бы в пропасть вместе с ним и с тележкой. Надо набрать для него в графинчик воды с сиропом.
Седьмая женщина. Успеете. С полным графином неудобно танцевать.
Шестая женщина. Боюсь, как бы всю не выпили.
Первая женщина слышала этот разговор. Продолжая танцевать, она достает ручку и бумагу. Пишет.
Первая женщина (бормочет). Возит супруга в тележке — и еще недовольна. А нашим дочерям не за кого выходить замуж.
Появляется вторая женщина. Она улыбается.
Пятая женщина. А смотрите, кто идет.
Седьмая женщина. Госпожа Абе. Как изменилась.
Первая женщина (оторвавшись от доноса).
Какая госпожа — нищенка. Нищенка Абе. (Продолжает писать.)
Седьмая женщина. Обратите внимание: она в цветном платье.
Пятая женщина. Наверное, денег на траур нет.
Наконец шестая женщина решается, отделяется от остальных и подходит ко второй женщине.
Шестая жещина. Скажите, почему вы в цветном платье?
Вторая женщина (безмятежно). Потому
что я жду, я надеюсь.
Пятая женщина (вернувшейся шестой женщине). Что она сказала?
Шестая женщина (задумчиво). Надеется.
Пятая женщина. Как интересно, на что?
Тем временем первая женщина дописала, унесла написанное и вернулась.
Первая женщина (подходя). А моему мужу разрешили не присутствовать на празднике.
Пятая женщина. Сказался умирающим?
Первая женщина. Написал заявление, что ему снизу все представляется в искаженном виде.
Пятая женщина. Какие странные пошли болезни. У моего соседа выскочили на теле черные пузыри, и он умер.
Пьяненький. А, это в старину была такая болезнь, называется черная оспа.
Шестая женщина. А у меня опухоль под мышкой, и что-то я себя плоховать чувствую.
Пьяненький. Да, и такое было когда-то. называется бубонная чума. (Помолчав.) Эх, горе не беда! Еще можно жить коли не помрешь. Нет, братцы, как налетит Последняя Гибель…
И все смотрят на небо, где черные тучи бегут, болтая своими лохмотьями.
Ночной город Гуна. Пятнышко еше светящегося голубого тумана, и к нему вплотную мрак. Во мраке шумят пломбированные липы. Какие-то люди крадучись выходят из домов, горбясь под мешками и узлами. Вор лез в форточку, влез до половины, на улицу торчат его босые ноги. Бежит человек, но падает от выстрела замертво. Засовывая пистолет в карман, к нему не торопясь подходит первый вурдалак и, достав у убитого из карманов спички и курево, закуривает и, бросив пачку и коробок на труп, так же неторопливо уходит.
Появляется мастер Григсгаген.
Григсгаген. Как темно, почему темно? (Спотыкается.) Почему нет людей? Разве уже так поздно?.. (Поняв, что перед ним убитый.) Помогите! Убийство!
Из тени выходит вурдалак в юбке и остроносых туфлях. Мертвыми ямами смотрят с мелового лица глаза. На конце каждого пальца — красный коготь, и рот — кровавый. Курит.
Девушка-вурдалак. Ты что тут чирикаешь, воробушек?
Григсгаген. Убили!
Девушка-вурдалак (потрогав лежащего носком туфли). Убили, а тебе что? Пошли лучше ко мне, воробушек, я тебе сварю манную кашку. (Приблизив к Григсгагену глаза-ямы, пускает ему дым в лицо.) Пошли, не жеманься, чего там!
Второй вурдалак — такой же кровавый рот, и волосы начесаны на брови, и папироса в кровавых когтях, только этот вурдалак не женщина, а юноша, — подходит к ним. Григсгаген, смутно глянув, тащится от них прочь. Юноша прикуривает у девушки, и убитый лежит у их ног. А другие вурдалаки чем-то торгуют, ударяют по рукам и отсчитывают деньги.
Первый вурдалак. Мастер Григсгаген куда-то ползет.
Девушка-вурдалак. Это он? Он же обещал помолодеть.
Второй вурдалак. Осечка, стало быть, вышла, ха-ха!
Третий вурдалак. Ха-ха! Фью-фью!
Первый вурдалак. Фью-у-у-у-у-у-у-у!
Вурдалаки исчезают.
Григсгаген (один). Так ли я иду? Ничего не помню. В какую сторону, в эту, что ли?
Вторая женщина. Да, мастер.
Григсгаген. Это вы, госпожа Абе?
Вторая женщина. Куда же я могла отсюда уйти?
Появляется Астроном.
Григсгаген. Как, это вы, господин астроном, иностранец?
Астроном. Я очень рад видеть вас среди нас.
Еще один человек появляется.
Григсгаген. Анс? Ты?
Анс. Я, мастер.
Григсгаген. Анс, ты убит. Тебя нет, Анс.
Анс. Почему нет? раз я был — я есть. Мы, убитые тоже помогаем пустить время вперед. Мы пытались сделать без вас, мастер, но что-то не выходит.
Григсгаген оглядывается и видит, что они находятся в часовой башне.
Григсгаген (засучивая рукава). Приступим.
Григсгаген достает инструменты. Анс помогает ему.
Снизу раздается шум, крики.
Голоса. Эй! Эгей! Го-го-го!
Вторая женщина. Это они.
Астроном растягивается на крыше и смотрит в бинокль вниз.
Астроном. Да. Оттеснили народ и окружили башню. С ними и Гун.
Вторая женщина. Не обращайте внимания.
Григсгаген (Ансу). Прежде всего придется его остановить.
Останавливают часы.
Голос Гуна. Эй, кто там балуется с часами? Я тебе побалуюсь! Слезай!
Астроном. Ничего не можешь сделать! Опоздал!
Голос Гуна. Почему опоздал?
Астроном. Потому что с нами мастер Григсгаген!
Голос Гуна. Вы что, вперед их пустить задумали? Вот я вас! Эй, там, на башне, слышите. Куда же я, я, я тогда денусь?
Астроном. В сумасшедший дом! Почем я знаю и кому это интересно кроме вас?
Внизу стихает.
Вторая женщина. Что они делают?
Астроном. Совещаются.
Григсгаген (Ансу). Подай отвертку.
Астроном. Теперь схватили башню руками и расшатывают.
Башня качается.
Григсгаген. Не эту, самую маленькую.
Анс подает Григсгагену маленькую отвертку. Площадь запыхтела, затопала. Башня качается сильней, еще сильней. Это уже начинается какой-то чертов аттракцион.
Анс (взлетая и опускаясь). Невозможно работать. Скажите им там.
Астроном. Эй вы! катитесь отсюда! Мешаете!
Голос Гуна. Сам дурак!
Григсгаген. Старайтесь, старайтесь! Вам не известно, что такое мастер! Он может и так! Надорвитесь лопните, все равно пущу время вперед! Во имя твое, Ненни. Башня рухнет, а тебе жить, Ненни! Пойдет,пойдет вперед. Настоящий мастер может все.
Увлекшись работой, он, говоря все это, не замечает, как, закружившись в качке, исчезают и друзья, и враги, исчезает все, и он остается один неа один с неотвратимо надвигающимся.
Что это? Что это такое? Что? Что?
И отовсюду слышит Голос.
Голос. Это летит Последняя Гибель.
Григсгаген. Что?
Голос. Сейчас все исчезнут, молодые и старые, умные и сумасшедшие.
Григсгаген. И Ненни?
Голос. Все до единого. По второму разу погибнут те, кто уже умер раньше. И некому будет поставить крест над всеми. Положите отвертку, мастер, теперь уже ни к чему.
И вспыхивает, слепя, превращающееся затем в огромный дымный гриб. Разлетаются разные голоса:
— Перестаньте, подождите…
— Лавины обвал не остановить ничем нет…
— Солнечную… погасил как свечку…
— Я протестую позвольте я тоже имею голос что еще за Последняя такая к чему такая роскошь нужели мало той старинной уютной с которой свыклись…
— Не-е-е-енни-и-и!!
Конец. Ничего нет в мире кроме последнего крика Григсгагена: «Ненни!» Он, почти угаснув, растет, ширится, и из него рождается утро.
За домами узкой, прохладной под розовой щелью неба улицы восходит солнцен. По улице убегает вдаль Ненни. За ней бежит, хочет нагнать ее Илль. И летят наз Землей их голоса.
Илль. Ненни! Ненни! Ты куда?
Ненни. Не приставай, я спешу!
Илль. Ненни! Ну Ненни! Ненни!
[1] У автора романа — «рыжие пиджаки». Здесь, «штурмовики» — условное название персонажей и употребляется оно только в ремарках и нигде — в репликах (Е.Лаглин).