[Слуги сервируют стол к
чаю. Метрдотель осуществляет общее руководство. Накрывают Виктор
и Жюльетта. Возможно, как-то участвует и кухарка. Шофер разве что маячит где-то
в дверном проеме, просто любопытствуя. Заслышав голоса прибывших, метрдотель
отсылает слуг, шикает на шофера, который с презрительным жестом не торопясь
удаляется. Метрдотель остается один и встречает гостей. Во время последующей
сцены по одному-два раза появляются, завершая подачу,
Жюльетта и Виктор. Они же, под неусыпным оком метрдотеля разливают чай, после
чего уходят. Последним удаляется и метрдотель. Возможно, его
отсылает кто-то из Рено.]
Метрдотель. О ком доложить, мадам?
Герцогиня. Герцогиня Дюпон-Дюфор, мэтр Юспар. Мсье Гастон. (Юспару.) Мы вынуждены так его называть в новых условиях.
Метрдотель (по нему видно, что он в курсе). А! Ее светлость должна извинить господ, но господа ждали, что вы приедете поездом 11:50. Я немедленно пойду их предупредить о приезде ее светлости. (Уходит.)
Герцогиня (провожая его взглядом). Метрдотель хорош! Ах, мой Гастончик, я безумно счастлива. Я уверена, что вы из хорошего семейства.
Юспар. Не увлекайтесь так. Не забывайте, кроме этих Рено у нас еще пять вероятных семей.
Герцогиня. Ну нет, мэтр… Что-то мне говорит, что Гастон признает это семейство своим; что в кругу семьи он вспомнит свое прошлое. Это женская интуиция, которая меня редко подводит.
Юспар (склоняясь перед подобным аргументом). Ну, если так…
Тем временем Гастон, не слушая их, словно ребенок в гостях, принимается рассматривать картины, висящие на
стенах.
Герцогиня (окликает его). Ну что, Гастон, надеюсь, вы волнуетесь?
Гастон. Не особо.
Герцогиня (вздыхая). Не особо! Ах, дружок, я порой сомневаюсь, отдаете ли вы себе отчет, сколь трагична ваша участь?
Гастон. Но, ваша светлость…
Герцогиня. Нет-нет-нет. Что бы вы мне ни сказали, не поколеблет моего убеждения. Вы ничего не понимаете. Ну, признайтесь, что вы ничего не понимаете.
Гастон. Возможно, не совсем, ваша светлость.
Герцогиня (удовлетворенно). Ага! Чудесно, что вы способны хотя бы допустить, что ошибаетесь. Я не устаю это повторять. Но не менее очевидно, что ваша беззастенчивая непринужденность достойна всяческого порицания. Юспар, скажите!
Юспар. Да я…
Герцогиня. Да-да. Поддержите же меня и внушите ему, что он должен волноваться.
К этому моменту Гастон вернулся к созерцанию картин.
Гастон!
Гастон. Ваша светлость?
Герцогиня. Вы что, каменный?
Гастон. Каменный?
Герцогиня. Да, у вас что, твердокаменное сердце?
Гастон. Я… не думаю, ваша светлость.
Герцогиня. Превосходный ответ! Я тоже так не думаю. Но порой для несведущего взгляда вы предстаете человеком из мрамора.
Гастон. Как?
Герцогиня. Гастон, может быть, вы думаете, что я с вами шучу? Я то и дело забываю, что говорю с амнезиком и существуют слова, которых вы за последние восемнадцать лет не слышали. Что такое мрамор, вы знаете?
Гастон. Это такой камень.
Герцогиня. Хорошо. А еще, может быть, знаете, что это очень твердый камень? Гастон, вы меня слушаете?
Гастон. Да.
Герцогиня. И что, вас никак не задевает, что я сравниваю ваше сердце с одним из самых твердых камней?
Гастон. Да нет. (Пауза.) Скорей, прикалывает.
Герцогиня. Вы это слышите, Юспар?
Юспар (пытается разрулить ситуацию). Это же дитя.
Герцогиня (безапелляционно). Это уже не дитя: это неблагодарная скотина. (Гастону.) В общем, так: вы — один из наиболее животрепещущих случаев в психиатрии; одна из самых волнующих загадок Первой мировой — и, пользуясь вашим жутким жаргоном, это вас прикалывает? Один выдающийся журналист сказал, что вы — неизвестный солдат, павший, но живой — и это вас прикалывает, Гастон? Вас прикалывает Неизвестный солдат?
Гастон. Так это не он, это я…
Герцогиня. Неважно! Вы его представляете и не имеете права высмеивать его в своем лице. Скажу образно, и я не шучу: когда вы видите себя в зеркале, вы должны снимать шляпу.
Гастон. Я? Перед… я?
Герцогиня. Да! «Вы перед вы». И все должны это делать, держа перед мысленным взором того, кто в вас представлен. Кем вы себя возомнили, чтобы уклониться от этого долга?
Гастон. Никем, ваша светлость.
Герцогиня. Ответ неверный! Вы возомнили себя важной персоной. Шум, устроенный вокруг вас в прессе, вскружил вам голову, вот и все!
Гастон пытается что-то сказать.
Ни слова! Вы меня разозлили!
Он кивает и… возвращается к созерцанию картин.
Ну, что вы о нем скажете, Юспар?
Юспар. Похоже, ему на это наплевать.
Герцогиня. «Наплевать». Точно. С неделю это крутилось у меня в голове, но никак не формулировалось. Наплевать! Именно так. А ведь решается его судьба, черт побери! Его! Не мы потеряли память, не мы ищем семью. А, Юспар?
Юспар. Не мы.
Герцогиня. И?..
Юспар (пожав плечами; рассудительно). Вы все еще в плену иллюзий неофита. А ведь вот уже сколько лет все наши попытки разбиваются об эту расслабленность.
Герцогиня. Это непростительная неблагодарность по отношению к моему племяннику, стольким для него пожертвовавшему. Знали бы вы, с какой восхитительной самоотверженностью он его лечит, сколько сердца он в него вкладывает! Надеюсь, прежде чем вы расстались, он вам рассказал об этом случае?
Юспар. Когда я заезжал в лечебницу за делом Гастона, доктора Жибелена там не было. К сожалению, у меня не было возможности его дождаться.
Герцогиня. Как, мэтр? Вам не удалось увидеть Альберчика, когда вы там были? И вы не в курсе последнего случая?
Юспар. Что за случай?
Герцогиня. При последнем фиксационном абсцессе, который он ему делал, ему удалось вызвать сказанное полусне слово. Нет, ничего особенного, он сказал: «Недоносок».
Юспар. Недоносок?
Герцогиня. Да, недоносок. Вы скажете, что это ерунда, но, что интересно, это всплывшее слово никогда не звучало при нем, никто при нем его не произносил, и с большой долей вероятности оно связано с его прошлым.
Юспар. Недоносок?
Герцогиня. Недоносок. Да, это слабое подтверждение, но уже хоть что-то. Его прошлое уже не сплошная черная дыра. Возможно, этот недоносок укажет нам путь. (Мечтательно.) Недоносок… Возможно, кличка приятеля… Семейная обзывалка, не знаю… Теперь у нас есть, пусть маленькая, но точка отправления.
Юспар (смакует слово). Недоносок.
Герцогиня (восторженно повторяет). Недоносок. Когда Альбер пришел ко мне возвестить об этом неожиданном результате, он, еще на пороге, вскричал: «Тетя, пациент сказал слово из своего прошлого, он выругался!» Я вздрогнула, мой друг. Подумала о площадной брани. Я была в ужасе, что этот прелестный мальчик на самом деле низкого происхождения. Надо было моему Альберчику ночами напролет — он весь истощал, дорогой малыш — проводить исследования, делать фиксационные абсцессы в попу, чтобы этот персонаж вспомнил и рассказал нам, что до войны он работал каменщиком. Но что-то мне говорит об обратном. Я, конечно, мечтательница, дорогой мэтр. Я чувствую, что пациент моего племянника — известная личность. Скажем, драматург. Крупный драматург.
Юспар. Маловероятно, что он был известной личностью. Его бы давно идентифицировали.
Герцогиня. Качество фотографий того времени… И затем военные тяготы меняют человека, ведь так?
Юспар. И все же я не припомню, чтобы сообщалось о пропаже без вести во время войны известного драматурга. В газетах описываются малейшие детали жизни этой публики, что уж говорить об их исчезновении.
Герцогиня. Ах, мэтр, вы жестокосердны! Взяли и разрушили прекрасную мечту. И все же в нем есть порода, в этом я убеждена. Посмотрите, как он носит костюм. Я его пошила у портного Альбера.
Юспар (смотрит на Гастона, надев пенсне). А, действительно, то-то мне показалось, что он иначе одет, чем в лечебнице.
Герцогиня. Не думаете же вы, дорогой, что, решив поселить его у себя в замке и организовывая его встречи с семьями, желающими встретиться с пациентом моего племянника, я одену его в серую бумазеевую робу?
Юспар. Проводить очные ставки на дому — та еще идея.
Герцогиня. Не правда ли? Мой Альберчик предложил это сразу же, как только тот стал его пациентом. Поскольку, чтобы он вспомнил свое прошлое, следовало бы поместить его в атмосферу, напоминающую это прошлое. Отсюда возникло решение сопроводить его в четыре–пять семейств, которые предоставили наиболее убедительные свидетельства, отстранив прочих. Но кроме Гастона у него есть и другие больные, не было и речи о том, чтобы Альберт покинул лечебницу для участия в этих встречах. Хлопотать в министерстве о финансировании, чтобы обеспечить серьезный контроль? Вы знаете, у них зимой снега не выпросишь. Что бы вы сделали на моем месте? Я сказала: «Всегда готова!» Как в четырнадцатом году.
Юспар. С вас должны брать пример!
Герцогиня. Как вспомню времена доктора Бонфана, когда по понедельникам в лечебницу приезжали семьи; в этой сутолоке каждой давались считаные минуты, а все их мысли были о том, чтобы успеть на ближайшую электричку… Кто узнал бы своих родителей в таких условиях, я вас спрашиваю? Ах, нет-нет, доктор Бонфан умер, это заставляет нас умолкнуть, и если бы не это уважение к мертвым, скажу, что, мягко говоря, это был растяпа и преступник.
Юспар. Ну уж и преступник…
Герцогиня. Не бесите меня. Я бы желала ему всяческого здоровья, чтобы он был жив и чтобы бросить ему эти слова прямо в лицо. Преступник! Это по его вине этот несчастный с восемнадцатого года томится по психушкам. Как подумаю, что он держал его в Пон-о-Броне пятнадцать лет, не добившись ни слова из его прошлого, в то время как мой Альберчик за три месяца добился недоноска, — это просто поразительно! Он великий психиатр, мой Альберчик, мэтр.
Юспар. Очаровательный юноша.
Герцогиня. Милое дитя! Благодаря ему, к счастью, во всем этом наметились изменения. Очные ставки, графологические экспертизы, химические анализы, полицейские расследования — все, что в человеческих силах, было сделано, чтобы его пациент обрел своих близких. То же и с медицинской стороны, Альбер решил использовать самые современные методики. Представьте, он сделал ему семнадцать фиксационных абсцесса!
Юспар. Семнадцать!.. Но это неслыханно!
Герцогиня. Неслыханно! И это поразительная отвага моего Альберчика. Ведь, надо сказать, это рискованно.
Юспар. А как Гастон?
Герцогиня. А на что ему жаловаться? Это же все для его блага. Конечно, у него задница превратилась в решето, но он обретет свое прошлое. А наше прошлое — самое дорогое, что у нас есть! Кто из людей, обладающих сердцем, будет колебаться в выборе между прошлым и кожей на заднице?
Юспар. Не вопрос.
Герцогиня (Гастону, который, проходя мимо, попадается ей на глаза). Не правда ли, Гастон, вы бесконечно благодарны доктору Жибелену, который — после стольких потерянных лет с доктором Бонфаном — вкладывает столько усилий, чтобы вы вспомнили свое прошлое?
Гастон. Весьма благодарен, ваша светлость.
Герцогиня (Юспару). Я его за язык не тянула. (Гастону.) Гастон, дружочек, скажите, как это трогательно осознавать, что за этой дверью, возможно, бьется материнское сердце, а старик отец готов распахнуть вам свои объятья!
Гастон (по-детски). Я, знаете ли, перевидал столько сопливых старушек, ошибочно заключавших меня в объятия; и старикашек, прижимавшихся ко мне своими бородами. Представьте себе человека, у которого порядка четырех сотен семейств, ваша светлость. Четыре сотни семеек, одолевающих тебя своей нежностью. Многовато, ей богу.
Герцогиня. А как же детки, мальчишки-девчонки! Детишки, ожидающие папу. Вы не посмеете сказать, что не хотели бы заключить в объятия этих малюток, усадить к себе на колени.
Гастон. Это, ваша светлость, вряд ли получится. Им же лет двадцать, не меньше.
Герцогиня. Ах, Юспар… У него просто страсть высмеивать самое святое!
Гастон (вдруг, задумчиво). Дети… У меня были бы дети, если бы меня предоставили самому себе.
Герцогиня. Это невозможно, вам это хорошо известно.
Гастон. А с чего это? Из-за того, что я ничего не помню о себе до того момента, когда меня обнаружили весенним вечером 1918 года на сортировочной?
Юспар. Увы, это так.
Гастон. Что ж это за извечное опасение в отношении людей без прошлого? Даже к найденышам относятся лучше… Ну да, им успели преподать хотя бы элементарные понятия. А вот человек взрослый, сформировавшийся, не знающий родины, без места рождения, без истории, без имени… Для вас — бляха-муха! — это неприлично!
Герцогиня. Гастонушка, вот пример вашей невоспитанности. Я же запретила вам так говорить.
Гастон. «Неприлично»?
Герцогиня. Нет… (Осекается.) Перед этим.
Гастон (возвращается к своей мысли). В базе данных уголовного розыска меня тоже нет… Об этом вы задумывались, ваша светлость? Вы не опасаетесь за свое столовое серебро? Я уж не говорю о том, что моя комната в вашем замке в двух шагах от вашей спальни. Что если я уже убил… троих?
Герцогиня. Ваши глаза говорят мне, что это невозможно.
Гастон. Тогда вам повезло: они почтили вас своим доверием. А вот я вглядываюсь в них до умопомрачения, ищу в них хоть что-нибудь, что они видели, но они не желают мне это открыть. Я там не вижу ничего.
Герцогиня (с улыбкой). Не убивали вы никаких троих, уверяю вас. И совсем не нужно знать ваше прошлое, чтобы это понять.
Гастон. Меня обнаружили около поезда с пленными, пришедшего из Германии. То есть, на фронте я был. Должно быть и я посылал, как и все прочие, эти штучки, столь губительные для нашей кожи столь нежной, что даже шип розы ранит ее до крови. Знаю-знаю, это бестактно с моей стороны. Но для современного военного искусства плотность огня важней, чем работа снайпера. Что ж, будем надеяться, что я промазал по всем троим…
Герцогиня. Да что вы такое плетете? Я хочу верить, что, напротив, вы были героем. Это же не убийство в мирное время.
Гастон. Военный подвиг тоже штука весьма расплывчатая. Клеветник, скряга, завистник, трус — все они действуют согласно уставу и совершают подвиги практически совершенно одинаковым образом.
Герцогиня. Послушайте, есть то, в чем я не могу обмануться, что говорит мне — лично мне — что вы благовоспитанный мальчик.
Гастон. Это никак не доказывает, что я неспособен на гадости. Наверняка я охотился… Все благовоспитанные мальчики — охотники. Нужно надеяться еще на то, что надо мной как охотником все ржали: я не был способен попасть в трех зверушек.
Герцогиня. Ах, милок, нужно ангельское терпение, чтобы слушать вас без смеха. У вас какая-то гипертрофированная щепетильность.
Гастон. Как я был счастлив в психушке… я жил сам по себе, был совершенно самодостаточен — и на тебе! — я должен себя покинуть, искать какого-то другого себя и натягивать, словно старый пиджак. Завтра я встречу себя, себя, который не пьет ничего кроме воды, в сыне фонарщика, который не проживет и дня без четырех литров шмурдяка. Или же сгораю от нетерпения найти себя в сыне галантерейщика и сортировать коллекцию пуговиц по категориям числом тысяча двести.
Герцогиня. Я предлагаю познакомиться с семейством Рено, поскольку оно совершенно благополучное.
Гастон. То есть, у них хороший дом, отличный метрдотель — а вот что за сына они вырастили?
Герцогиня (увидев входящего метрдотеля). Во сейчас мы это выясним. (Жестом останавливает вошедшего.) Минутку, дружок, подождите звать господ. Гастон, вы не ретируетесь ненадолго в сад, мы вас позовем.
Гастон. Хорошо, ваша светлость.
Герцогиня (провожая его, тихо). Слушайте, не обращайтесь ко мне «ваша светлость». Это уместно только в лечебнице, где вы обычный пациент.
Гастон. Договорились, мадам.
Герцогиня. Давайте. И не вздумайте подглядывать в замочную скважину.
Гастон (уходя). Зачем? Куда мне торопиться, у меня таких триста восемьдесят семь.
Герцогиня (глядя ему вслед). Очаровательный мальчишка. Ах, мэтр, как подумаю, что у доктора Бонфана он окапывал салатные грядки, меня трясет! (Метрдотелю.) Приглашайте господ, дружок. (Берет Юспара под руку.) Друг мой, я ужасно волнуюсь. Мне представляется, что мы вступаем в беспощадную битву с роком, со смертью, со всеми темными силами мира… Я подумала, что все это особенно подчеркнет мое черное одеяние.
Входят Рено, состоятельное провинциальное семейство.
Мадам Рено (на пороге). Ну, что я говорила! Его нет.
Юспар. Просто мы попросили его ненадолго выйти, мадам.
Жорж. Позвольте представиться. Жорж Рено. (Представляет сопровождающих его дам.) Моя мать и моя жена.
Юспар. Люсьен Юспар, я адвокат, представляющий имущественные интересы пациента. Герцогиня Дюпон-Дюфор, возглавляет различные благотворительные проекты в Пон-о-Броне; в отсутствие ее племянника, доктора Жибелена, которому в силу обстоятельств не удалось покинуть лечебницу, ее светлость вызвалась сопровождать пациента.
Обмениваются дежурными приветствиями.
Герцогиня. Да, в меру своих слабых сил я разделяю труды племянника, отдающегося им со всей страстью и убежденностью!..
Мадам Рено. Мы испытываем бесконечную признательность за ту медицинскую помощь, которой он окружил нашего Жака, мадам… И мне бы было особенно приятно выразить ее ему лично.
Герцогиня. Благодарю, мадам.
Мадам Рено. Ох, извините… Садитесь, пожалуйста[1].
[Рассаживаются за стол. Появляются
метрдотель, Жюльетта и Виктор. Слуги разливают чай и уходят. Начинается
параллельный монтаж с второй сценой.]
Такой волнительный момент…
Герцогиня. Как я вас понимаю, мадам!
Мадам Рено. Представьте мадам, степень нашего нетерпения… Прошло больше двух лет с тех пор как мы его видели, когда ездили для этого в лечебницу.
Жорж. И невзирая на наши постоянные обращения, пришлось ждать сегодняшнего дня, чтобы вырвать эту вторую встречу.
Юспар. Там бесчисленное количество документов. Вы знаете — это реальная статистика, — по всей Франции 400000 пропавших без вести. А это значит — 400000 семейств, лишь малая часть из которых отказалась от надежд.
Жорж. Но два года, мсье! Да и тогда, знали бы вы, при каких обстоятельствах нам его показали. Я, конечно, не виню, мадам, ни вас, ни вашего племянника, тогда лечебницу возглавляли другие люди… Пациента провели перед нами в сутолоке, мы даже не смогли подойти поближе. Там же было человек сорок, даже больше.
Герцогиня. Организация встреч у доктора Бонфана была поставлена просто возмутительным образом!
Мадам Рено. Возмутительным!.. О! Но мы не сдались… Правда, сына ждала работа, и ему пришлось отъехать; а мы с невесткой остановились в гостинице в надежде как-то увидеться с ним. Подкупили охранника, чтобы он организовал свидание хотя бы на несколько минут, но и это не получилось. А затем невестка подменила местную кастеляншу, которая заболела, но разговор не вышел: не удалось улучить момент и остаться с ним наедине.
Герцогиня. Как романтично! Вас же могли разоблачить! Вы шить-то умеете?
Валентина. Да, мадам.
Герцогиня. И вам так и не удалось остаться с ним наедине?
Валентина. Нет, мадам, ни на миг.
Герцогиня. Ох уж этот доктор Бонфан! Это все он!
Жорж. Учитывая предоставленные нами свидетельства, непонятно, откуда столько альтернативных семейств.
Юспар. Вы правы, это странно. Именно поэтому, знаете ли, была проведена тщательная проверка и после отсева остались — вместе с вашим — всего пять семейств с примерно равными шансами.
Мадам Рено. Пять семейств, мсье, это невозможно!..
Герцогиня (читает в своем органайзере). Семейства: Бриго, Бугран, Григу, Легопатр и Меденсель. Но хочу подчеркнуть: мои симпатии целиком на вашей стороне, именно поэтому мы начинаем с вас.
Мадам Рено. Спасибо.
Герцогиня. Нет-нет, не стоит благодарности, я сказала то, что думаю. По вашему письму я сразу почувствовала к вам симпатию, почувствовала, какие вы все замечательные и что при встрече мои предположения получат полное подтверждение. Ну а после нашей встречи нас еще ожидает невесть что! Там молочница, фонарщик…[2]
Мадам Рено. Фонарщик?
Герцогиня. Фонарщик! Да, мадам, фонарщик. Мы живем в поразительное время! Все настолько заносчивы… Но вы можете быть спокойны, Гастон достанется фонарщику только через мой труп!
Юспар (Жоржу)[3]. Да, предполагалось, что встречи будут проводиться строго по списку — в общем-то это логично, — а вы в нем оказались в самом конце, но герцогиня Дюпон-Дюфор, и это было, разумеется не совсем осмотрительно с ее стороны, решила нарушить этот порядок и начать с вас.
Мадам Рено. А с чего это неосмотрительно? Я полагал, что те, кто отвечают за пациента, свободны в своих действиях.
Юспар. Ну… вроде бы, да, но в случае Гастона… Вы не представляете, мадам, какие страсти порой разыгрываются, когда в деле замешаны деньги — увы! В общем-то в основу его состояния легло довольно скромное пенсионное пособие, которое все это время сохранялось в неприкосновенности. И представьте, за это время, со всеми доплатами и процентами, общая сумма на данный момент выросла до 250000 франков.
Мадам Рено. Но как этот денежный вопрос может что-то решать в этом трагическом выборе?
Юспар. Увы, мадам, может. Давайте, я, раз уж об этом зашла речь, скажу пару слов по поводу юридической ситуации пациента.
Мадам Рено. Только не сейчас, мсье, умоляю…
Герцогиня. У мсье Юспара вместо сердца юридические законы! Вы не смотрите, что он такой милый… (Незаметно щиплет Юспара.) И за это он сейчас же пойдет позовет Гастона.
Юспар (беспрекословно). Сдаюсь, mesdames. Только я прошу не кричать, не набрасываться на него при встрече. От этого возникает риск тяжелой нервной реакции. (Уходит.)
Герцогиня. Должно быть, вам не терпится увидеть его, мадам.
Мадам Рено. А какие еще могут быть чувства у матери, мадам.
Герцогиня. Ах, как я вам сочувствую! (Валентине.) Так вы, мадам, знакомы с нашим пациентом — в смысле, с тем, кем вы считаете нашего пациента?
Валентина. Ну да, мадам, я же сказала, что была в лечебнице.
Герцогиня. Точно! Что-то я устала…
Мадам Рено. Валентина вышла замуж за Жоржа, моего старшего сына, совсем юной, и дети подружились, привязались друг к другу, правда, Жорж?
Жорж (холодно). Правда, матушка.
Герцогиня. Супруга брата — это почти сестра, правда же, мадам?
Валентина (со скрытой издевкой). Наверное, мадам.
Герцогиня. Надо думать, вы безумно рады с ним встретиться.
Валентина не знает, что ответить и бросает взгляд на
Жоржа, который отвечает за нее.
Жорж. Очень рада. Как сестра.
Герцогиня. Я крайне сентиментальна… Мне видится — как сказать? — страстно любившая его женщина, и вот они встречаются и соединяются в любовном поцелуе — на самом пороге могилы, которую он покинул. Но это, конечно, все моя фантазия.
Жорж (голосом, лишенным эмоций). Конечно, мадам. Фантазия.
Герцогиня. Что ж, не повезло моей прекрасной фантазии. (Подходит к проему.) Мэтр Юспар что-то долго!.. Парк здесь большой, а он немного близорук: могу поспорить, он где-то заплутал.
Валентина (Жоржу). Ну что смотрите? Опять будете копаться в грязном белье?
Жорж (серьезно). Я с этим покончил, когда простил вас.
Валентина. Так не сверлите меня взглядом на болтовню этой старой идиотки.
Мадам Рено (она их не слышала и не в курсе того, что они обсуждают). Милая Валечка. Посмотри, Жорж, как она волнуется… Как прекрасно, когда так помнят нашего малыша Жака, правда, Жора?
Жорж. Да, матушка.
Герцогиня. А, вот и он!
Юспар входит один.
Уверена, вы его не нашли.
Юспар. А вот и нашел, но не решился беспокоить.
Герцогиня. То есть? Чем он занят?
Юспар. Разглядывает статую.
Валентина (вскрикнув). Диана-охотница с белой скамьей вокруг постамента, в глубине парка?
Юспар. Да. (Указывает в сторону проема.) Впрочем, сами можете посмотреть.
Все смотрят через проем.
Жорж (вдруг). И что? Что это значит?
Герцогиня. Я волнуюсь, дружок!
Валентина (мягко). Не знаю. Мне показалось,
что я вспомнила: ему нравилась эта скульптура со скамейкой…
Герцогиня. Какие пламенные чувства, дорогой, просто огонь.
Мадам Рено. Вы меня удивляете, Валюша. Эта часть парка входила тогда в старое поместья мсье Дюбантона. Да, когда мы купили этот участок, Жак еще был с нами, но стена оставалась, мы снесли ее лишь после войны.
Валентина (растерянно). Не знаю, должно быть, я ошибаюсь.
Юспар. Он стоял перед статуей, и у него был такой странный вид, что я не решился ему помешать и вернулся посоветоваться с вами, может, вы знаете, что это значит. Если ничего, вернусь за ним. (Уходит.)
Жорж (Валентине, тихо). Вы встречались на этой скамейке?
Валентина. Что вы хотите этим сказать, не понимаю.
Герцогиня. Мадам, ваши чувства понятны, но умоляю, успокойтесь.
Мадам Рено. За меня не бойтесь, мадам.
Юспар вводит Гастона. Мадам Рено бормочет.
Да, это же он, он…
Герцогиня (подходя к Гастону, делает выразительный театральный жест и загораживает собой его от прочих). Гастон, попытайтесь ни о чем не думать, забудьте обовсех проблемах, расслабьтесь. Вглядитесь в лица присутствующих.
В глубокой тишине все застыли в неподвижности. Гастон сперва подходит к Жоржу, разглядывает его, затем — к мадам
Рено. На миг притормаживает перед Валентиной.
Валентина (неприметно шевелит губами). Дорогой мой…
Гастон (озадаченно посмотрев на нее, проходит дальше, поворачивается к герцогине, спокойный, беспомощно разводит руками; вежливо). Мне жаль, но…
ЗАНАВЕС
[1] Ага, можно вообще дать пролог: накрывание на стол к чаю. А потом буквально два-три прохода: Скажем, Жюльетта приносит чайник. При этом проходит мимо Гастона, пытаясь попасть к нему на глаза, проходя мимо зеркала, разглядывает себя и проч. Лакей тоже что-то приносит (скажем, сливки, как мальчик у Пушкина), враждебно оглядывая Гастона. Ну и метрдотель тоже в прологе всем командует, а, завидев (услышав) идущих гостей, отсылает Жюльетту и Виктора. Шофер точно не участвует в подаче, а вот кухарка может как-то быть задействована.
[2] Король, бизнесмен, пьяница, астроном, стрелочник, летчик, лис, змея и розовые кусты.
[3] Видимо, сидят по разные стороны стола и разговаривают сепаратно. С другой стороны, они могут переговариваться крест-накрест, со своими визави. Нужно попробовать