̮Ж.-Б. Мольер. ПСС. Т. 2

МОЛЬЕР

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ТРЕХ ТОМАХ

МОЛЬЕР

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ТРЕХ ТОМАХ

ТОМ ВТОРОЙ

МОСКВА

«ИСКУССТВО»

1986

ББК 84.4 Фр

М 76

Переводы с французского под редакцией

Н. М. ЛЮБИМОВА

Комментарии

Г. Н. БОЯДЖИЕВА

Художник

М. А. АНИКСТ

Подписное

ПРЕДИСЛОВИЕ

Об этой комедии было множество толков, долгое время она подвергалась нападкам, и люди, осмеянные в ней, доказали на деле, что во Франции они обладают куда большим могуществом, чем те, кого я осмеивал до сих пор. Щеголи, жеманницы, рогоносцы и лекари покорно терпели, что их выводят на подмостки, и даже притворялись, что списанные с них персонажи забавляют их не меньше, чем прочую публику. Но лицемеры не снесли насмешек; они сразу подняли переполох и объявили из ряду вон выходящей дерзостью то, что я изобразил их ужимки и попытался набросить тень на ремесло, к коему причастно столько почтенных лиц. Этого преступления они мне простить не могли, и все как один с неистовой яростью ополчились на мою комедию. Разумеется, они побоялись напасть на то, что более всего их уязвило: они достаточно хитроумны и многоопыт ны и ни за что не обнажат тайников своей души. По своему достохваль- ному обычаю, защиту своих интересов они выдали за богоугодное дело — если их послушать, Тартюф есть фаірс, оскорбляющий благочестие. Эта комедия, мол, от начала до конца полна мерзостей, и все в ней заслуживает костра. В ней каждый слог нечестив, каждый жест богопротивен. Беглый взгляд, легкий кивок, шаг вправо или влево — все это неспроста, и они, мол, берутся раскрыть мои зловредные замыслы. Тщетно представлял я комедию на просвещенный суд моих друзей, на рассмотрение публики: внесенные мною поправки, высочайший отзыв короля и королевы, смотревших комедию, одобрение принцев крови и господ министров, почтивших представление своим присутствием, свидетельство высо кочтимых особ, которые сочли комедию полезной, — все это не послужило ни к чему. Недруги вцепились в нее мертвой хваткой, и до сей поры, что ни день, какой-нибудь ревностный вития по их наущению публично осыпает меня благочестивыми оскорблениями и милосердными проклятьями. Я бы не придавал большого значения тому, что они говорят, если бы не ловкость, с которой они обращают в моих врагов людей, уважаемых мною, и вербуют своих сторонников среди истинных приверженцев добродетели, злоупотребляя доверчивостью и легкостью, с какою те, обуреваемые благочестивым пылом, поддаются внушению. Вот что вынуждает меня защищаться. Не перед кем иным как перед истинно благочестивыми людьми хочу я оправдать направление моей комедии, и я всячески закли-

6[1]

наю их не осуждать понаслышке, отбросить предубеждение и не быть на поводу у тех, кто позорит их своим кривлянием.

Всякому, кто возьмет на себя труд беспристрастно рассмотреть мою комедию, станет ясно, что намерения мои отнюдь не вредоносны и что в ней нет никаких посягательств на осмеяние того, пред чем подобает благоговеть; что я принял все предосторожности, каких требовал столь щекотливый предмет; что я употребил все свои способности и приложил все старания к тому, чтобы противопоставить выведенного мною лицемера человеку истинно благочестивому. С этой целью я потратил целых два действия на то, чтобы подготовить появление моего нечестивца. Зритель не пребывает в заблуждении на его счет ни минуты: его распознают сразу по тем приметам, коими я его наделил; от начала и до конца пьесы он не произносит ни одного слова, не совершает ни одного поступка, которые не изобличали бы перед зрителями негодяя и не возвышали бы истинно добродетельного человека, противопоставленного ему мною.

Я прекрасно понимаю, что вместо ответа эти господа начнут вразумлять нас, что, мол, театру не подобает заниматься таким предметом. Но я хотел бы задать им, с их позволения, вопрос: как они могут обосновать сию блестящую мысль? Это утверждение они заставляют принимать на веру, не утруждая себя никакими доказательствами. А между тем они должны были бы помнить, что у древних комедия берет начало из религии и что она была в свое время составною частью тогдашних религиозных действ; что у наших соседей, испанцев, редкое празднество обходится без комедии; что и у нас она возникла благодаря стараниям братства, коему и поныне принадлежит Бургундский отель; что это место было отведено для представления наиболее значительных мистерий; что там сохранились тексты комедий, оттиснутые готическими литерами и подписанные одним из докторов Сорбонны; что, наконец, — дабы не ходить за примерами слишком далеко — и в наше время ставились духовные пьесы г-на де Корнеля, вызывавшие восторг всей Франции.

Коль скоро назначение комедии состоит в бичевании людских пороков, то почему же она должна иные из них обходить? Порок, обличаемый в моей пьесе, по своим последствиям наиопаснейший для государства, а театр, как мы убедились, обладает огромными возможностями для исправления нравов. Самые блестящие трактаты на темы морали часто оказывают куда меньшее влияние, чем сатира, ибо ничто так не берет людей за живое, как изображение их недостатков. Подвергая пороки всеобщему осмеянию, мы наносим им сокрушительный удар. Легко стерпеть порицание, но насмешка нестерпима. Иной не прочь прослыть злодеем, но никто не желает быть смешным. Меня укоряют за то, что я вложил благочестивые слова в уста обманщика. Но как же я мог этого избежать, задаваясь целью изобразить лицемера? Вполне достаточно, на мой взгляд, что я обнажаю преступную подоплеку его речей и что я изъял из них те священные обороты, употребление коих с дурной целью резало бы наш слух. «Позвольте! Но ведь

в четвертом действии в его тирадах извращается нравственность!» Да, но разве это извращение нравственности не навязло у нас в зубах? Разве в моей комедии оно пользуется новыми аргументами? Можно ли опасаться, что суждения, столь единодушно презираемые, окажут влияние на умы, что они становятся вредоносными, будучи произносимы со сцены, что они хоть сколько-нибудь убедительны в устах негодяя? Подобные опасения решительно ни на чем не основаны, а потому следует либо принять комедию о Тартюфе, либо отвергнуть все комедии вообще.

Этого-то и добивается кое-кто с некоторых пор; никогда еще на театр так не ополчались. Я не могу отрицать, что некоторые князья церкви осуждали комедию, но нельзя отрицать и того, что иные из них относились к ней более благосклонно. Следовательно, их авторитет, на который ссылаются сторонники строгостей, подрывается существующим разногласием. Из того, что эти умы, просветленные одною и тою же премудростью, придерживались различных мнений, вытекает лишь то, что они понимали комедию по-разному: одни рассматривали, ее нравственную сторону, другие обращали внимание на ее безнравственность, не отличая комедию от тех непристойных зрелищ, которые с полным правом можно было называть срамными игрищами[2].

Рассуждать следует о сути вещей, а не о словах; споры по большей части вызываются взаимным непониманием, тем, что под одним и тем же словом подразумеваются противоположные понятия, а потому необходимо сорвать с комедии покров двусмысленности и, рассмотрев истинную ее сущность, установить, заслуживает ли она осуждения. И тогда, конечно, будет признано, что коль скоро она есть плод поэтического искусства, сочетающий в себе приятность и поучительность с целью обличения людских недостатков, то было бы несправедливо налагать на нее запрет. Если же мы пожелаем прислушаться к свидетельству истории, то она скажет нам, что комедии воздавали хвалу прославленные философы древности, философы, проповедовавшие суровые правила жизни и неустанно бичевавшие пороки своего времени. Она расскажет нам о том, как неусыпно трудился на пользу театру Аристотель, и о том, что он взял на себя заботу изложить правила, коим должно следовать драматическое искусство. Она сообщит нам, сколько великих мужей древности, занимавших самое высокое положение, гордились тем, что пишут комедии, а иные из них не считали для себя зазорным читать их публично. Она напомнит, что в Греции уважение к этому искусству проявилось в почетных наградах и в постройке грандиозных театров, что, наконец, и Рим высоко чтил это искусство, — я говорю не о развращенном Риме распутных императоров, но о суровом Риме мудрых консулов в пору расцвета римской доблести.

Я признаю, что были и такие времена, когда природа комедии искажалась. Да и есть ли что-либо в мире, что не подвергается искажению повседневно? Самое невинное занятие люди могут сделать преступным, самое благодетельное искусство они способны извратить, самое доброе

дело умудряются употребить во зло. Медицина — искусство общеполезное и чтимое всеми, как одно из наших ценнейших достояний, а меж тем бывали времена, когда она вызывала ненависть, нередко ее превращали в искусство отравлять людей. Философия — дар небес, она дарована нам, дабы приобщить наши умы к познанию божества через созерцание чудес природы, и тем не менее общеизвестно, что нередко ее сбивали с пути и заставляли открыто служить нечестию. Даже величайшие святыни не ограждены от искажения их человеком. Мы видим злодеев, которые, повседневно прикрываясь благочестием, кощунственно заставляют его быть пособником страшных преступлений. Тем более необходимо различать то, что нельзя смешивать. Не следует объединять в ошибочном умозаключении возвышенность извращаемого с низостью извратителей, надобно отличать намерения искусства от дурного его применения. Никому не приходит в голову запрещать медицину по той причине, что она подвергалась гонениям в Риме, или философию за то, что она была всенародно осуждена в Афинах; равным образом не следует добиваться запрещения комедии потому лишь, что когда-то ее порицали. Для порицания существовали причины, а теперь эти причины отпали. Порицание ставило себе определенные пределы, и нам незачем выводить его из очерченного им самим круга, нет нужды давать ему расширяться и сживать со свету и правого, и виноватого. Комедия, против которой оно выступало, вовсе не та комедия, которую хотим защитить мы. Их нельзя путать. У этих особ разные повадки. Они не имеют друг с другом ничего общего, кроме имени, а ведь было бы чудовищной несправедливостью осудить Олимпию, добропорядочную женщину, на том основании, что существовала другая Олимпия, которая вела распутный образ жизни. Такого рода приговоры внесли бы в мир ужасающий беспорядок, тогда уже ничто не могло бы избежать осуждения. О множестве вещей, коими злоупотребляют на каждом шагу, так уж строго не судят, а потому следовало бы оказать снисхождение и комедии, одобрив пьесы нравоучительные и благопристойные.

Я знаю людей столь изысканного образа мыслей, что для них любая комедия нестерпима. Они считают, что чем она благопристойнее, тем опаснее, что изображаемые в ней страсти тем сильнее трогают, чем они благороднее, и что такого рода представления пробуждают в сердцах сочувствие. Я не вижу большого греха в сочувствии страстям благородным. Не чересчур ли высока та ступень добродетели — полное бесстрастие, — на которую эти люди хотят поднять наши сердца? Я не уверен, что такое совершенство окажется по силам человеческой природе. Не плодотворнее ли старания, направленные на то, чтобы очистить и смягчить людские страсти, нежели попытки их искоренить? Я признаю, что есть места, посещение которых более похвально, чем посещение театра. Если надлежит безоговорочно осудить все, что не имеет прямого касательства к богу и спасению души, то сюда надо будет причислить и комедию, и тогда я не стану возражать, чтобы и ее осудили вместе со всем остальным.

Но если допустить, что в благочестивых занятиях дозволительны перерывы и что людям необходимы развлечения, то я осмеливаюсь утверждать, что нельзя найти развлечение более невинное, нежели комедия. Однако я заговорился. Мне хочется закончить мое рассуждение словами одного великого принца, сказанными о комедии Тартюф.

Спустя неделю после того как на нее был наложен запрет при дворе была играна пьеса под заглавием Скарамуш-отшельник. После представления король сказал великому принцу: «Хотел бы я знать, почему те, кого так оскорбляет комедия Мольера, молчат о Скарамуше?» А принц на это ответил: «Причина в том, что в комедии о Скарамуше высмеиваются небеса и религия, до которых этим господам нет никакого дела, а комедия Мольера высмеивает их самих, и вот этого они стерпеть не могут»[3].

ПЕРВОЕ ПРОШЕНИЕ КОРОЛЮ

по поводу комедии Тартюф

Ваше величество!

Поскольку назначение комедии состоит в том чтобы развлекать людей, исправляя их, я рассудил, что по роду своих занятий я не могу делать ничего более достойного чем бичевать пороки моего века, выставляя их в смешном виде. А так как лицемерие есть, несомненно, один из самых распространенных, невыносимых и опасных пороков, то я, Ваше величество, решил, что окажу немалую услугу всем честным людям в Вашем королевстве если сочиню комедию, обличающую лицемеров и выставляющую, как и подобает, напоказ все заученные ужимки этих сверхправедников, все тайные козни этих фальшивомонетчиков благочестия, которые пытаются одурачить людей поддельной ревностью о вере и притворной любовью к ближнему.

Я сочинил такую комедию, Ваше величество, сочинил, как я полагаю, со всем рвением, со всей осмотрительностью, коих требовала щекотливость предмета. А дабы ничем не поколебать почет и уважение, коими окружены истинно праведные люди, я подчеркнул как мог различие между ними и изображенным мною характером. Я не оставил места для двусмысленных толкований, я устранил всякую возможность спутать добро и зло, я рисовал свою картину с помощью ярких красок и отчетливых линий, которые позволяют сразу распознать несомненного и отъявленного лицемера.

И тем не менее все мои предосторожности были напрасны. Кое-кто злоупотребил тем, как близко к сердцу принимает Ваше величество все, что касается благочестия, и применил единственный способ к Вам подольститься: воспользовался Вашим преклонением перед святыней. Тартюфы сумели исподтишка втереться в милость к Вашему величеству, и вот оригиналы добились запрещения копии, невзирая на то, что она благонамеренна и, как говорят, верна.

Запрет, наложенный на это сочинение, явился для меня ударом чувствительным, и все же горе мое было смягчено тем, как Ваше величество соизволили истолковать мне случившееся. Я полагал, что мне не на

что жаловаться, поскольку Вы, Ваше величество, милостиво объявили, что не порицаете комедию, хотя и воспрещаете показывать ее на сцене.

И, однако, вопреки этим примечательным словам величайшего и просвещеннейшего монарха, вопреки одобрению монсеньера легата и большей части наших прелатов, которые, когда я читал им свое сочинение в частной обстановке, единодушно разделили мнение Вашего величества, вопреки всему этому появляется книжка, написанная неким кюре, и в ней открыто опровергаются упомянутые суждения высоких особ[4]. Как бы ни высказывалось Ваше величество, какого бы мнения ни придерживались монсеньер легат и прелаты, он полагает, что моя комедия (которой он, кстати сказать, не видел[5]) — сатанинская и образ мыслей у меня сатанинский, а я сам — нечистый дух во плоти и в человеческом обличье, нечестивец, безбожник, заслуживающий примерного наказания. По моим грехам мне мало, чтоб меня при всем народе сожгли на костре, — этак я дешево отделаюсь. Человеколюбивый пыл этого истинного ревнителя благочестия идет дальше: он возражает против того, чтобы меня коснулось божье милосердие, он требует во что бы то ни стало, чтобы я был навеки проклят, и не сомневается, что так оно и будет.

Эта книжка была преподнесена Вашему величеству, и теперь Вы сами, государь, можете судить, сколь тягостно для меня подвергаться постоянным оскорблениям этих господ, какой урон нанесут мне во мнении общества подобные наговоры, если я буду вынужден их сносить, и сколь важно для меня отвести наконец от себя напраслину и доказать публике, что моя комедия менее всего похожа на то, за что ее выдают. Я не стану говорить Вашему величеству, что именно было бы мне желательно для обеления моей репутации и публичного удостоверения благонамеренности моей пьесы. Столь просвещенным монархам, как Вы, государь, не подсказывают, чего от них ждут: они, подобно богу, сами видят наши нужды и знают лучше нас, какие милости нам оказать. С меня довольно, что я вверяю себя Вашему величеству, и я почтительнейше приму все, что Вы соизволите по сему поводу повелеть.

ВТОРОЕ ПРОШЕНИЕ,

поданное королю в лагере перед городом Лиллем во Фландрии

Ваше величество!

Я решаюсь на большую дерзость, докучая великому монарху во время его победоносного похода, но в положении, в каком я очутился, где могу я, государь, найти покровительство, как не там, куда я обращаюсь? И у кого искать мне защиты от притесняющих меня власти и могущества, как не у

источника могущества и власти, как не у справедливого и непререкаемого законодателя, не у верховного судии и властелина?

_Моей комедии, государь, было не суждено снискать благоволение Вашего величества. Ей не помогло то, что я поставил ее под заглавием Обманщик и нарядил ее героя в светское платье. Нужды нет, что он у меня носит длинные волосы, маленькую шляпу, широкий воротник, шпагу и камзол, обшитый кружевами, что я смягчил в комедии некоторые места и старательно вымарал все, что, как мне казалось, могло бы дать достославным оригиналам рисуемого мною портрета малейший повод для придирок. Предосторожности не послужили ни к чему. Вся эта братия переполошилась — им было довольно простых догадок. Они нашли средства повлиять на умы тех, кто в любом другом случае не преминул бы громогласно заявить, что не поддается никакому влиянию. Как только моя комедия появилась на сцене, на нее обрушила громовой удар власть, к которой нельзя не питать уважение. При таких обстоятельствах, дабы самому спастись от грозы, мне не оставалось ничего иного, как сослаться на то, что Вашему величеству угодно было дозволить представление моей комедии и что я не считал нужным испрашивать дозволение у кого-либо другого, поскольку и запрет исходил только от Вашего величества.

Я не сомневаюсь, государь, что люди, изображенные в моей комедии, сумеют нажать изрядное количество пружин вокруг Вашего величества и, как им это уже не раз удавалось, привлекут на свою сторону истинно праведных людей, которых тем легче обмануть, что они судят о других по себе. А ведь те навострились в искусстве приукрашать подлинные свои намерения. Как бы ловко они ни притворялись, ими руководит отнюдь не ревность о божьей славе: это они доказали, глядя сквозь пальцы на иные комедии и допуская без малейших возражений их много кратные публичные представления. Ведь там подвергались нападкам вера и благочестие, а это их мало трогает; моя комедия задевает и осмеивает их самих, и вот этого они снести не могут. Они никогда не простят мне, что я хочу выставить их лицемерие на всеобщее обозрение. Без сомнения, Вашему величеству будет доложено, что все возмущены моей комедией. Истина же, государь, заключается в том, что весь Париж был возмущен наложенным на нее запретом, что лица самых строгих взглядов нашли ее полезной и что все удивляются, как это особы, известные своей порядочностью, выказали такую снисходительность к людям, которые должны бы всюду вызывать отвращение и которые ничего общего не имеют с подлинным благочестием, о коем столько распространяются.

Я почтительно ожидаю решения, которое Ваше величество соблаговолит вынести по этому делу. Но не подлежит сомнению, государь, что если Тартюфы восторжествуют, то мне нечего и думать сочинять комедии впредь — это даст им основание усилить травлю, они станут придираться к самым невинным вещам, которые выйдут из-под моего пера. Соблаговолите, Ваше величество, защитить меня от их ядовитой

злобы дабы я мог по завершении государем столь славного похода доставить ему отдых после побед на поле брани, устроить ему невинное развлечение после доблестных подвигов, повеселить монарха, заставляющего трепетать всю Европу.

ТРЕТЬЕ ПРОШЕНИЕ,

поданное королю

Ваше величество!

Один весьма почтенный врач, у коего я имею честь лечиться, обещает мне — и готов засвидетельствовать свое обязательство у нотариуса, — что с его помощью я проживу еще тридцать лет, если только испрошу у Вашего величества некую для него милость. По поводу его обещания я ответил, что оно чрезмерно и что с меня будет вполне достаточно, если он обяжется не отправлять меня на тот свет до срока. Просимая им милость, государь, — должность настоятеля Вашей королевской капеллы в Венсенне, освободившаяся после смерти бывшего настоятеля.

Смею ли я обратиться к Вашему величеству еще и с этой просьбой в знаменательный день воскресения Тартюфа, возвращенного к жизни Вашим соизволением? Благодаря первой из этих милостей я примирился со святошами, вторая примирила бы меня с врачами. Столько благодеяний зараз — это, разумеется, для меня слишком много, но, быть может, это не будет слишком много для Вашего величества, и я, преисполненный почтения и надежды, ожидаю ответа на мое прошение.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ОРГОН.

Г-ЖА ПЕРНЕЛЬ

его мать.

ЭЛЬМИРА

его жена.

ДАМИС

его сын.

МАРИАНА

его дочь.

ВАЛЕР

молодой человек, влюбленный в Мариану.

КЛЕАНТ

брат Эльмиры.

ТАРТЮФ

святоша.

ДОРИНА

горничная Марианы.

Г-Н ЛОЯЛЬ

судебный пристав.

ОФИЦЕР.

ФЛИПОТА

служанка г-жи Пернель.

Действие происходит в Париже, в доме Оргона.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Г-жа Пернель, Эльмира, Мариана, Дамис, Дорина, Флипота.

Г-жа Пернель.

Флипота! Марш за мной!.. Уж пусть они тут сами…

Эльмира.

Постойте, маменька! Нам не поспеть за вами.

Г-жа Пернель.

Вам прежде бы меня уважить, не теперь.

Без ваших проводов найду я, где тут дверь.

Эльмира.

О нет! Вас проводить велит нам чувство долга.

Но почему у нас вы были так недолго?

Г-жа Пернель.

А потому, что мне весь этот дом постыл

И ваши дерзости сносить нет больше сил.

Меня не ставят в грош, перечат что ни слово.

Поистине для них нет ничего святого!

Все спорят, все орут, почтенья нет ни в ком.

Да это не семья, а сумасшедший дом!

Дорина.

Но…

Г-жа Пернель.

Милая моя! Я замечала часто,

Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.

Советов не прошу я у нахальных слуг.

Дамис.

Однако…

Г-жа Пернель.

Ты дурак, мой драгоценный внук,

А поумнеть пора — уж лет тебе немало.

Я сына своего сто раз предупреждала,

Что отпрыск у него — изрядный обормот,

С которым горюшка он досыта хлебнет.

Мариана.

Но, бабушка…

Г-жа Пернель.

Никак, промолвила словечко

Тихоня внученька? Смиренная овечка?

Ох, скромница! Боюсь, пословица о ней,

Что в тихом омуте полным-полно чертей.

Эльмира.

Но, маменька…

Г-жа Пернель.

Прошу, дражайшая невестка,

Не гневаться на то, что выскажусь я резко.

Была б у них сейчас родная мать в живых,

Учила б не тому она детей своих —

И эту дурочку и этого балбеса.

Вы расточительны. Одеты, как принцесса.

Коль жены думают лишь о своих мужьях,

Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах.

Клеант.

Сударыня!..

Г-жа Пернель.

А, вы, ее милейший братец!

Ужели тот поток нелепиц и невнятиц,

Что вы дерзаете за мудрость выдавать,

Хотите на меня извергнуть вы опять?

На месте вашего почтеннейшего зятя

И сына моего, на споры слов не тратя,

Я перестала бы пускать вас на порог.

Я не хочу вам льстить. Правдивость — не порок.

Дамис.

Ваш господин Тартюф — ловкач, в том нет сомненья…

Г-ж а Пернель.

Он — праведник. Его благие наставленья

Душеспасительны. Для всей семьи позор,

Что ты, молокосос, с ним затеваешь спор.

Дамис.

А что же мне, молчать пред гостем тем незваным,

Который здесь, у нас, всевластным стал тираном?

Не сделай ничего, ни слова не скажи

Без позволения несносного ханжи!

Дорина.

Послушать проповедь настырного святоши,

Так плохи будут все, лишь он один — хороший.

С утра до вечера он поучает нас.

Г-жа Пернель.

И он, конечно, прав. В грехе ваш дом погряз.

Вас этот человек ведет на путь спасенья,

И сын мой учит вас питать к нему почтенье.

Дамис.

Никто мне не внушит, ни даже мой отец,

Что праведник Тартюф. Он попросту шельмец.

Стоять буду на том, пускай меня повесят!

Меня его слова, его ужимки бесят.

До крайней крайности претит мне этот гусь,

И я предчувствую, что с ним еще схвачусь.

Дорина.

Нет, вы подумайте! Уж это ли не чудо?

Явился бог весть кто, неведомо откуда

В отрепьях нищенских, едва не босиком,

И — нате вам, уже прибрал к рукам весь дом.

И до того дошло, что вопреки рассудку

Мы все теперь должны плясать под его дудку.

Г-жа Пернель.

И лучше бы для вас не препираться с ним,

А жить, как учит он, по правилам святым.

Дорина.

Святым? Пристало ль вам такое легковерье?

Да разве святость тут? Одно лишь лицемерье!

Г-жа Пернель.

Что-что?

Дорина.

Его слуга Лоран ему под стать,

Обоим ни на грош нельзя им доверять.

Г-жа Пернель.

Мне до его слуги нет никакого дела,

Но за хозяина могу ручаться смело.

Нетрудно угадать, чем разозлил он вас:

Он говорит в глаза всю правду без прикрас.

Он, лютый враг греха и чистоты радетель,

Клеймит безнравственность и славит добродетель.

Дорина.

Вот как? А почему нравоучитель сей

От дома нашего отвадил всех гостей?

Неужто их приезд столь неугоден богу,

Чтоб из-за этого бить каждый раз тревогу?

Мы все — свои, и я вам истину скажу:

Он просто-напросто

(указывает на Эльмиру)

ревнует госпожу.

Г-жа Пернель.

Уж ты не знаешь, что и выдумать от злости.

Но подозрительны все эти ваши гости

Не одному ему. Не столь большой секрет,

Что строй теснящихся под окнами карет

И вечно у крыльца толкущиеся слуги

Давно уже глаза мозолят всей округе.

Пусть эти сборища невинные. Но вы

Должны понять, что тут есть пища для молвы.

Клеант.

А вам хотелось бы укрыться от злоречья?

Положим, болтовню пустую смог пресечь я,

Отрекшись для того от преданных друзей, —

Но разве жизнь тогда не стала бы грустней?

А если б, вашему последовав совету,

Мы и отважились пойти на жертву эту,

Зловредным сплетникам заткнули б разве рты?

На свете нет лекарств противу клеветы.

Нам надо честно жить и презирать злословье,

А сплетники пускай болтают на здоровье.

Дорина.

А кто про нас пустил зловредную молву?

Нетрудно угадать. Я вам их назову.

Нет больших мастеров по измышленьям скверным,

Чем Дафна со своим супругом благоверным.

Кто сам душой нечист — на кривотолки хват.

Такие что-нибудь услышат, подглядят,

С три короба приврут, да и распустят слухи,

В минуту сделают они слона из мухи.

На что рассчитана их мерзкая возня?

Порядочных людей пороча и черня,

Они надеются, что будет им уютней:

Средь общей черноты не разглядеть их плутней,

А если не толкать молву на ложный след,

Придется за грешки самим держать ответ.

Г-жа Пернель.

Не к месту, милая, разводишь ты рацеи.

Нет женщин на земле почтенней и святее

Оранты, а меж тем я слышала не раз —

Она решительно не одобряет вас.

Дорина.

Высоконравственна и впрямь сия персона.

Но какова была она во время оно?

Ей старость помогла соблазны побороть.

Да, крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть.

Встарь, избалована вниманьем и успехом,

Привержена была она к мирским утехам.

Однако время шло. Угаснул блеск очей,

Ушли поклонники, и свет забыл о ней.

Тут, видя, что, увы, красы ее увяли,

Оранта сделалась поборницей морали.

У нас таких особ немалое число:

Терять поклонников кокеткам тяжело,

И, чтобы вновь привлечь внимание, с годами

Они становятся завзятыми ханжами.

Их страсть — судить людей. И как суров их суд!

Нет, милосердия они не признают.

На совести чужой выискивают пятна,

Но не из добрых чувств — из зависти, понятно.

Злит этих праведниц: зачем доступны нам

Те радости, что им уже не по зубам?

Г-жа Пернель (Эльмире).

Так-так. Сударыня! К моим речам вы глухи,

Предпочитаете вы басни в этом духе,

Зато ей, пустельге, тут слава и почет.

Но выскажу кой-что и я вам. Мой черед.

Мой сын был мудр, когда по наущенью свыше

Благочестивцу дал приют под этой крышей.

Вам послан праведник дабы извлечь из тьмы

И к истине вернуть заблудшие умы.

Спасительны его святые поученья,

А то, что он клеймит, достойно осужденья.

Приемы да балы, и песенки, и смех,

И шутки вольные, и танцы — это грех,

Служенье сатане. Хм… «Дружеские встречи»!

Там произносятся кощунственные речи,

Достойнейших особ там судят вкривь и вкось,

Такую говорят бессмыслицу — хоть брось!

Глупцы блаженствуют, но у людей разумных

Мутится в голове от этих сборищ шумных:

Крик, споры, суета — все из-за пустяков.

Там, как сказал один ученый богослов,

Стол-по-вторениѳ: такие ж были крики,

Когда язычники, смешав свои языки,

Решили сообща разрушить Вавилон

Клеант смеется.

Вам, сударь, кажется, что мой рассказ смешон?

Досель меня никто не причислял к шутихам.

(Эльмире.)

Ну что ж, невестушка, не поминайте лихом.

Теперь я знаю вас и вдоль, и поперек,

Не скоро я опять ступлю на ваш порог.

(Дает оплеуху Флипоте.)

Тебя считать ворон я нанимала, что ли?

Скажи пожалуйста, какой набрались воли!

Я покажу тебе! Ступай за мною, дрянь!

Г-жа Пернель, Флипота, Эльмира, Мариана и Дамис уходят.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Клеант, Дорина.

Клеант.

А я останусь здесь. Мне надоела брань

Старухи этой…

Дорина.

Тсс!... Услышала б она, каким ужасным словом

Назвали вы ее… Старуха? Никогда!

Она до тыщи лет все будет молода.

Клеант.

Из-за безделицы, а как раскипятилась!

Смотрите, до чего Тартюф попал к ней в милость!

Дорина.

К ней? А к хозяину? С ним свидитесь, тогда

Понятно будет вам, в ком главная беда.

Во время наших смут ум проявил он здравый,

Стоял за короля. А ныне — боже правый!

Со дня, когда Тартюф пожаловал в наш дом,

Хозяин не в себе, помешан он на нем.

Поверьте, носится он с этим пустосвятом,

Как курица с яйцом. Его зовет он братом,

И братца любит он — на грош вам не прилгну —

Сильней в сто раз, чем мать, дочь, сына и жену.

Его наперсником стал этот проходимец.

Такими окружен заботами любимец,

Каких любимая желать бы не могла.

За трапезой всегда он во главе стола;

Он ест за шестерых, а мой хозяин тает

И лучшие куски к нему пододвигает.

Тартюф рыгнет, а он: «Во здравье, милый брат!»

Тартюф — его кумир. Всеведущ он и свят.

Что он ни натворит — он «совершил деянье»,

Что ни сморозит он — «изрек он прорицанье».

Ну а Тартюф хитер и просто мастерски

Оргону нашему втирает он очки.

Нас всех зажал в кулак пройдоха этот лживый,

Он сделал ханжество источником наживы.

Да не один Тартюф — его прохвост лакей

И то повадился учить меня, ей-ей:

Сует повсюду нос — ну чуть не под подушки —

И ополчается на ленты и на мушки.

Увидел в Псалтыре платочек кружевной,

Так разорвал в клочки — вот пакостник какой!

И обвинил меня в кощунстве безобразном:

Святыню, мол, грязню я дьявольским соблазном.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Эльмира, Мариана и Дамис.

Эльмира.

Вы с нами не пошли за ней, и благо вам:

Здесь было горячо, а что творилось там!..

Но прибыл мой супруг. Мать, к счастью, он не встретил.

Пройду к себе, пока меня он не заметил,

И буду ждать его.

К л е aнт.

А я тут подожду. С ним поздороваюсь и тотчас же уйду.

Эльмира и Мариана уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Клеант, Дорина, Дамис.

Дамис (Клеанту).

Поговорите с ним о свадьбе Марианы.

Боюсь, не по нутру Тартюфу наши планы:

Уж, верно, неспроста так медлит мой отец.

А речь — о счастии для четырех сердец:

Коль будет отдана моя сестра Валеру,

То за его сестру я, по его примеру,

Посватаюсь…

Дорина Идет!..

(Дамису.)

Вам лучше помолчать.

Дамис уходит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Клеант, Дорина, Оргон.

Ортон.

А, шурин, здравствуйте!

Клеант. С приездом, милый зять!

Сейчас приятного, поди, в деревне мало?

Оргон.

Дорина!..

(Клеанту.)

Милый брат! Позвольте мне сначала

Порасспросить, что здесь случилось без меня.

Ведь был в отсутствии я, шутка ли, два дня!

(Дорине.)

Дорина! Расскажи о новостях мне вкратце.

Что вы тут делали? Здоровы ль домочадцы?

Дорина.

Да вот у госпожи позавчерашний день

Вдруг приключился жар и страшная мигрень.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина. Тартюф? По милости господней

Еще стал здоровей, румяней и дородней.

Оргон.

Бедняга!

Дорина. Та́к у ней болела голова,

Что госпожа была под вечер чуть жива.

Хоть вышла к ужину, но вовсе есть не стала.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина. Тартюф? Наелся до отвала.

С благоговением окинув взором стол,

Двух жареных цыплят и окорок уплел.

Оргон.

Бедняга!

Дорина. Госпожа страдала все жесточе

И не сомкнула глаз в течение всей ночи:

То жар ее томит, а то озноб трясет,

И я с ней маялась всю ночку напролет.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина. Тартюф? С трудом прикончив ужин,

Решил он, что покой его утробе нужен.

От всяческих земных тревог себя храня,

В постели пуховой храпел до бела дня.

Оргон.

Бедняга!

Дорина.

Госпожа, вняв общим настояньям,

Позволила лечить себя кровопусканьем,

И бодрость прежняя к ней возвратилась вновь.

Оргон.

А как Тартюф?

Дорина. Тартюф? Когда пускали кровь

(Ей, сударь, не ему), не двинул даже бровью.

Желая возместить ущерб ее здоровью,

За завтраком хватил винца — стаканов пять.

Оргон.

Бедняга!

Дорина. И теперь тут снова тишь да гладь…

Но вашей поспешу я доложить супруге,

Как огорчила вас весть об ее недуге.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Клеант, Оргон.

Клеант.

Она же вам в лицо смеялась, милый брат!

И пусть мои слова вас даже прогневят,

Но с вами все-таки лукавить я не буду:

Нельзя не осудить столь странную причуду.

Как этот человек забрал над вами власть?

И можно ль под его влиянье так подпасть,

Чтобы забыть про всех? Я понимал, когда вы

Кров дали бедняку, но…

Оргон. Шурин! Вы не правы.

Ведь вы его еще не знаете совсем.

Клеант.

Не знаю? Может быть. Но видел. А меж тем

В подобных случаях я доверяюсь глазу.

Оргон.

Лишь познакомитесь получше с ним — и сразу

Его приверженцем вы станете навек.

Вот человек! Он… Он… Ну, словом, че-ло-век!

Я счастлив. Мне внушил глагол его могучий,

Что мир является большой навозной кучей.

Сколь утешительна мне эта мысль, мой брат!

Ведь если наша жизнь — лишь гноище и смрад,

То можно ль дорожить хоть чем-нибудь на свете?

Теперь пускай умрут и мать моя, и дети,

Пускай похороню и брата, и жену —

Уж я, поверьте мне, и глазом не моргну.

Клеант.

Да… Это чувство впрямь на редкость человечно.

Оргон.

Я повстречался с ним — и возлюбил навечно…

Он в церкви каждый день молился близ меня,

В порыве набожном колени преклоня.

Он привлекал к себе всеобщее вниманье:

То излетали вдруг из уст его стенанья,

То руки к небесам он воздымал в слезах,

А то подолгу ниц лежал, лобзая прах;

Когда ж я выходил, бежал он по проходу,

Чтобы в притворе мне подать святую воду.

Я выспросил его слугу (ему во всем

Хозяин — образец); он мне признался в том,

Что бедствуют они: нет средств на пропитанье.

Тартюфу предложил я вспомоществованье,

Однако он пенял на щедрость лепт моих:

Не стоит, дескать, он благодеяний сих,

И, в скромности своей довольствуясь немногим,

Излишек отдавал он сирым и убогим.

Вняв небесам, приют я предложил ему,

И счастье с той поры царит в моем дому.

Тартюф во все дела со мной вникает вместе,

Стоит на страже он моей семейной чести,

Ревнивей он, чем я. Чуть кто к моей жене

С любезностями — он тотчас доносит мне.

Как добродетелен! Какого полн смиренья!

Себе же самому вменяет в преступленье

Ничтожнейший пустяк, безделку, чепуху.

Вот — за молитвою поймал на днях блоху

Так небу приносил потом он покаянье,

Что раздавил ее без чувства состраданья.

Клеант.

Как вам не совестно? Что за галиматья?

Вы, верно, шутите? Ушам не верю я.

Так может поступать лишь плут или безумец.

Оргон.

Опасные слова. Вы, шурин, вольнодумец.

Вы вольномыслием давно заражены.

Я вам твердил сто раз, понять бы вы должны,

Куда вас приведет столь скверная дорога.

Клеант.

Все вам подобные — а их, к несчастью, много —

Поют на этот лад. Вы слепы, и у вас

Одно желание: чтоб все лишились глаз,

И потому вам страх внушает каждый зрячий,

Который думает и чувствует иначе, —

Он вольнодумец, враг! Кто дал отпор ханже,

Тот виноват у вас в кощунстве, в мятеже.

Но я вас не боюсь, кривить душой не стану,

Я предан истине и не слуга обману.

Лжеправедники есть, как есть лжехрабрецы.

Бахвальством не грешат отважные бойцы,

А праведники, те, что подают пример нам,

Не занимаются кривляньем лицемерным.

Ужели ж разницы для вас нет никакой

Меж верой истинной и верой показной?

Как не сумели вы быль отделить от сказки?

Как не смогли лица вы отличить от маски?

Как вы не поняли, где топь, где твердый путь?

Где вымысел, где явь? Где видимость, где суть?

Как правду спутали вы с кривдою отпетой?

Червонец подлинный с фальшивою монетой?

Да, в большинстве своем мы, люди, чудаки

И действуем своей природе вопреки.

Зачем мы разуму дать не желаем веры?

И почему нигде, ни в чем у нас нет меры?

Порой наш замысел прекрасен и велик,

Но начинаем мы рубить сплеча — и вмиг

Переусердствуем и добрую основу

Испортим, извратим… Но это так я, к слову.

Оргон.

Уж где тягаться нам с философом таким!

Во всем вы сведущи. Ваш суд непогрешим.

Вы — кладезь мудрости. Пророк. В сравненье с вами

Все прочие должны считаться дураками.

Клеант.

Не кладезь мудрости я, сударь, не пророк,

Я вовсе не хочу вам преподать урок —

Не столь уж я учен для этого занятья, —

Но ложь от истины умею отличать я.

Из добродетелей всего я больше чту

Высоких помыслов святую чистоту,

И благороднее не знаю я примера,

Чем люди, в чьих сердцах горит живая вера.

И нет поэтому на свете ничего

Противнее, чем ложь, притворство, ханжество.

Не стыдно ли, когда святоши площадные,

Бездушные лжецы, продажные витии,

В одежды святости кощунственно рядясь,

Все, что нам дорого, все втаптывают в грязь;

Когда стяжатели в соперничестве яром

Торгуют совестью, как мелочным товаром,

И, закатив глаза, принявши постный вид,

Смекают, кто и чем за то их наградит;

Когда они спешат стезею благочестья

Туда, где видятся им деньги и поместья;

Когда, крича о том, что жить грешно в миру,

Они стараются пробиться ко двору;

Когда клеветники без совести, без чести,

Личиной благостной скрывая жажду мести,

Дабы верней сгубить того, кто им не мил,

Вопят, что он — бунтарь противу высших сил?

И оттого для нас они опасней вдвое,

Что приспособили меч веры для разбоя,

С молитвою вершат преступные дела,

И стало в их руках добро орудьем зла.

Таких притворщиков немало в наше время,

Однако отличить нетрудно это племя

От праведных людей. А праведники есть,

И мог бы я легко примеры вам привесть:

Хоть Аристона взять, Оронта, Периандра,

Прибавим к ним еще Альсида и Клитандра, —

Кто может упрекнуть их в чем-нибудь дурном?

Но не звонят они по городу о том,

Что только их, мол, жизнь свята и безупречна.

Нет, добродетель их терпима, человечна,

И ближних осуждать почли б они за стыд,

Ведь осуждающий гордынею грешит.

Они творят добро без показного рвенья,

Чуждаясь пышных фраз и самовосхваленья.

У них спесивое злословье не в чести:

Им в людях радостно хорошее найти.

Интриги не плетут, не роют ближним ямы,

Их помыслы чисты, а их сужденья прямы.

Питают ненависть они, замечу вам,

Не к бедным грешникам, но лишь к самим грехам.

Им не придет на ум усердствовать сверх меры

И ревностней небес стоять на страже веры.

Вот — люди! Вот с кого брать надобно пример.

Боюсь, что ваш Тартюф сшит на иной манер

И праведность его — пустое лицемерье.

Не слишком ли легко вошел он к вам в доверье?

Вас обманул его благочестивый вид?

Не все то золото, поверьте, что блестит.

Оргон.

Вы все сказали?

Клеант.

Да.

Оргон (направляясь к выходу).

Тогда — слуга покорный.

Клеант.

Постойте же! Предмет оставим этот спорный.

Сейчас я о другом. Я слышал, милый зять,

Что за Валера дочь хотели вы отдать.

Оргон.

Да.

Клеант.

Вы назначили ему день свадьбы, или…

Оргон.

Назначил.

Клеант.

Почему ж вы свадьбу отложили?

Оргон.

Да так…

Клеант.

У вас другой есть план, любезный брат?

Оргон. Гм!.. Гм!..

Клеант. Намерены вы слово взять назад?

Оргон.

Не то, чтобы назад…

Клеант. Как будто нет для брака

Препятствий никаких?

Оргон. Да как сказать…

Клеант. Однако

Вы уклоняетесь. Валер меня просил…

Оргон.

Просил? Я очень рад.

Клеант. Он мил вам иль не мил?

Что мне сказать, когда придет он за ответом?

Оргон.

Что пожелаете.

Клеант. Я должен знать при этом,

Как вы поступите.

Оргон. Мне небо даст совет[6].

Клеант.

Вы слово сдержите? Ответьте: да иль нет?

Оргон.

Прощайте!

(Уходит.)

Клеант. Ох, боюсь, что этот брак — химера!

Мне надо сей же час предупредить Валера.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Оргон, Мариана.

Оргон. Дитя мое!

Мариана. Отец?

Оргон. Необходимо нам

Потолковать вдвоем.

(Заглядывает в соседнюю комнату.)

Мариана. Что ищете вы там?

Оргон.

Хочу увериться, что посторонних нету:

Поговорить с тобой мне нужно по секрету…

Нет никого… Итак, до нынешнего дня

Всегда безропотно ты слушалась меня.

В своей отеческой любви границ не зная,

О благе о твоем заботился всегда я.

Мариана.

Мне всех дороже благ отцовская любовь.

Оргон.

Отлично сказано. Лишь мне не прекословь —

Навеки сохранишь мое благоволенье.

Мариана.

Об этом лишь, отец, мечтаю каждый день я.

Оргон.

Так-так… А по душе тебе наш гость, Тартюф?

Мариана.

Мне? По душе?

Оргон. Свой долг дочерний вспомянув,

Подумай и ответь правдиво и свободно.

Мариана.

Не знаю, батюшка. Как будет вам угодно.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Дорина (входит неслышно и становится позади Оргона).

Оргон.

Прекрасные слова. Итак, мое дитя,

Образчик совершенств в Тартюфе обретя,

Его вознаградить должны мы по заслугам:

Его полюбишь ты и назовешь супругом.

А?

Мариана.

А?

Оргон. Что значит «а»?

Мариана. Как это?

Оргон. Ты о чем?

Мариана.

Ведь я ослышалась?

Оргон.

Мариана.

Кого вознаградить должны мы по заслугам?

Кого я полюблю и назову супругом?

Оргон.

Тартюфа.

Мариана.

Оргон.

Полюбишь, дочь моя, раз я тебе велю.

Мариана.

Нo, батюшка…

Оргон.

Женившись на тебе, Тартюф мне станет зятем,

Мы породнимся с ним. Знай: это мой приказ[7].

И по твоим глазам сужу я…

(Оборачивается и замечает Дорину.)

Вот те раз!

Подслушивать? Ну-ну! Я вижу, любопытство

Способно довести вас, женщин, до бесстыдства.

Дорина.

Соседки-кумушки пророчат этот брак,

Да только, сударь, мне не верится никак.

Кто это выдумал и распустил по свету,

Ума не приложу. Привлечь бы их к ответу!

Оргон.

Не веришь, стало быть, ты этому?

Дорина. Ничуть,

Хотя б изволили вы даже присягнуть.

Оргон.

Дай срок, уж я тебя уверю, баламутку!

Дорина.

Да-да, как бы не так! Вот отмочили шутку!

Оргон.

Эй! На ветер слова бросать я не привык.

Дорина.

Да ну?

Оргон (Мариане).

Я не шучу.

Дорина (Мариане). Ваш папенька шутник.

Не верьте ничему — он это вам в забаву.

Оргон.

Кому я говорю?

Дорина. Придумано на славу,

Да нас не проведешь…

Оргон. Ох, я тебе сейчас!..

Дорина.

Да верю, верю я… Вот не ждала от вас!

Мужчина вы в летах — скажу вам не в обиду,

С почтенной бородой, такой разумник с виду,

И вдруг… Я не пойму, как вам на ум взбрело…

Оргон.

Не стоит, милая, употреблять во зло

Мое терпение. Ты слишком обнаглела.

Дорина.

Давайте не сердясь, обсудим это дело.

Хотите свадебкой вы насмешить людей?

Зачем она ему? На что сдался он ей?

Жениться ни к чему столь рьяным богомолам,

Им нету времени возжаться с женским полом.

А вы? Ох, как бы тут расчет вас не подвел,

Ведь сами знаете, что гол он как сокол.

К чему же вам такой зятек?

Оргон. Молчи, Дорина!

Он неимущ, и в том еще одна причина,

Чтоб уважать его. Богатство что?

Тщета. И нищета его — благая нищета.

О достоянии печется он нетленном,

А потому, забыв о достоянье бренном,

Поместий он своих и не сберег. Так вот,

Я поддержу его, он вотчины вернет,

От них мы вправе ждать немалого дохода.

К тому ж он дворянин стариннейшего рода.

Дорина.

Он самолично вам хвалил свой древний род?

Благочестивцам-то тщеславие нейдет.

Тот, кто за суету поносит мир греховный,

Не должен хвастаться своею родословной,

И кто живет, постясь и вознося мольбы,

Не должен поминать дворянские гербы.

Гордыня — смертный грех… Но что это? Вы в гневе?

Не буду. Помолчу о родословном древе.

Займемся им самим. Ужели не смущен

Ваш взор? Представьте их вдвоем: она — и он!

Обдумали ли вы последствия их брака?

В подобных случаях, увы, бывает всяко:

Коль девушку ведут неволей под венец,

Тут добродетели нередко и конец.

Ведь может быть супруг за честь свою спокоен

Лишь при условии, что сам любви достоин.

И если у мужей растет кой-что на лбу,

Пускай винят себя — не жен и не судьбу.

Уж ежели тебе жених попался скверный,

То, как ты ни крепись, женой не будешь верной.

О том подумали вы, сударь, или нет?

Пред небом только вам за все держать ответ.

Иль вам не боязно взять грех на совесть вашу?

С пути собьется дочь, а обвинят папашу.

Оргон.

Я вижу, милая, ты мне даешь урок?

Дорина.

Неплохо бы, чтоб он пошел вам, сударь, впрок.

Оргон (Мариане).

Ты эту чушь, дитя, не принимай на веру.

Доверься мне, отцу. Я слово дал Валеру,

Но слышал стороной: игрок как будто он

И вольномыслием к тому же заражен.

Увы, не часто он бывает в божьем храме.

Дорина.

А нужно, чтобы он юлил там перед вами

С молитвой напоказ, как новый ваш жених?

Оргон.

Довольно! Не прошу советов я твоих.

(Мариане.)

А мой избранник чужд забавам легковесным,

Всегда в общении он с промыслом небесным,

И это поважней всей прелести земной.

Тебя, как станете вы мужем и женой,

Лелеять будет он, что голубок голубку.

Чего ни пожелай, пойдет он на уступку,

Вовек тебе не даст он повода для слез.

А ты…

Дорина.

Она ему наставит мигом… нос.

Оргон.

В уме ты?

Дорина. У него, такая, сударь внешность,

Что в грех она, ей-ей, введет саму безгрешность.

На что уж ваша дочь смиренна и тиха,

А замужем за ним не избежит греха.

Оргон.

Не прерывай меня. Мне это надоело.

Я с дочкой говорю. Тебе какое дело?

Дорина.

Стараюсь ради вас.

Оргон.

Но об одном прошу: попридержи язык.

Дорина.

Я слишком вас люблю, и никакая сила…

Оргон.

Да не желаю я, чтоб ты меня любила!

Дорина.

А я люблю! Люблю! Хотя бы вам назло.

Оргон.

Вот как?

Дорина. И до того на сердце тяжело —

Ведь скоро станете вы притчей во языцех.

Оргон.

Уймись!

Дорина. Уж лучше бы оставить дочь в девицах.

Оргон.

Ехидна! Кончишь ли ты изливать свой яд?

Дорина.

Вы злитесь? Ай-ай-ай! Ведь гнев приводит в ад!

Оргон.

Уж добрый час она мне голову морочит.

От этих глупостей вся желчь во мне клокочет.

Ну помолчи, прошу покорнейше тебя!

Дорина.

Молчу. Но не могу не думать про себя…

Оргон.

Пожалуйста. Но вслух не смей. Ни звука, или…

(Мариане.)

Так вот, дитя мое, мы, значит, порешили.

Дорина (в сторону).

И рта нельзя раскрыть! Как каменная стой!

Оргон (Мариане).

Доверься мне. Тартюф не блещет красотой,

Но все ж его лицо…

Дорина (в сторону). Сказать точнее — рыло...

Оргон.

…приятно, и когда б ты даже не ценила

Его души…

Дорина. Души? Да он...

Оргон оборачивается и слушает Дорину, меряя ее взглядом и скрестив руки на груди.

Я говорю:

Меня б не повели насильно к алтарю,

А если б вышло так, то — я ведь не трусиха —

Назавтра бы мой муж узнал, почем фунт лиха.

Оргон.

Так для тебя мои приказы — звук пустой?

Дорина.

Не с вами говорю.

Оргон.

Дорина.

Оргон.

Так, значит, милая, к моим словам вы глухи?

(В сторону.)

Придется, кажется, прибегнуть к оплеухе.

(Собирается дать Дорине пощечину и, говоря с Марианой, смотрит на Дорину, но та стоит молча.)

Решение отца… одобришь ты, мой друг…

Я взвесил тщательно… Твой будущий супруг…

(Дорине.)

Ну, что же ты молчишь?

Дорина. Я высказала все вам.

Оргон.

Дополнишь, может быть?

Дорина. Нет, ни единым словом.

Оргон.

А все-таки?

Дорина. Нет-нет! Рехнулась, что ли, я!

Оргон (Мариане).

Итак, мой замысел ты знаешь, дочь моя.

Покорствуя отцу, пойдешь ты к аналою…

Дорина (отбегая).

Такого жениха поганой бы метлою!

Оргон (хочет дать ей пощечину, но промахивается).

Твоя служанка, дочь, — не женщина, чума.

Она, того гляди, сведет меня с ума.

Беседовать с тобой я более не в силах:

Кружится голова и кровь клокочет в жилах[8].

Перечит мне во всем! Все делает назло!..

Пройдусь, чтобы чуть-чуть от сердца отлегло.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Мариана, Дорина.

Дорина.

А наша скромница воды, знать, в рот набрала?

Я за нее борюсь, а ей и горя мало.

Услышать о чудном намеренье отца

И не найти в свою защиту ни словца?

Мариана.

Не властен ли отец над дочерью своею?

Дорина.

Вам надо было бы отвергнуть всю затею.

Мариана.

Но как?

Дорина. Должны были папаше вы сказать,

Что худо, ежели противен тестю зять,

Но если муж жене противен — вдвое хуже.

Идти-то замуж вам, вам и судить о муже,

И, коль Тартюф так мил почтенному отцу,

Пусть с этим женихом он сам идет к венцу.

Мариана.

Отцу мы никогда ни в чем не возражаем.

Любой его приказ в семье непререкаем.

Дорина.

Отец, когда Валер предпринял сватовство,

Согласье дал ему. Вы любите его?

Мариана.

Ты смеешь спрашивать? Ах, как ты бессердечна!

Валера одного любить я буду вечно,

И это от меня ты слышала сто раз.

С чего бы жар любви в душе моей угас?

Дорина.

Я слышала слова. Но, может быть, на деле

К Валеру вы уже порядком охладели?

Мариана.

О нет! Мои слова и чувства — заодно,

И сомневаться в них жестоко и грешно.

Дорина.

Короче говоря, вы любите Валера?

Мариана.

Всем сердцем.

Дорина. И у вас есть во взаимность вера?

Мариана.

Да!

Дорина. И у любящих заботы нет иной,

Как только поскорей стать мужем и женой?

Мариана.

Да.

Дорина. А коль замысел отцовский станет былью?

Мариана.

О! Я скорей умру, чем подчинюсь насилью!

Дорина.

Умрете? Правильно! Какой простой исход!

Помрешь — и кончено: ни горя, ни забот.

Тут все начнут жалеть, оплакивать все станут…

Тьфу! Вас послушаешь — так, право, уши вянут.

Марианa.

Ты все стараешься обидеть и кольнуть,

Но не сочувствуешь чужой беде ничуть.

Дорина.

Кому сочувствовать должна я? Уж не вам ли?

Ну нет, сударыня: мне не по вкусу мямли.

Мариана.

Ты знаешь, что робка с рожденья я была.

Дорина.

Кто любит — должен тот быть твердым, как скала.

Мариана.

Поверь: моей любви, Дорина, нет предела,

Но убеждать отца — мое ли это дело?

Пускай Валер…

Дорина. Валер? Папаша-сумасброд,

Влюбившийся в ханжу, помолвку вашу рвет,

Он унижает вас, судьбу калечит вашу,

А вы: «Пускай Валер расхлебывает кашу».

Мариана.

Как возражать отцу? Ведь, пререкаясь с ним,

Я этим выкажу, как мной Валер любим,

А чувства обнажать нам не велит обычай.

Забыть дочерний долг? Забыть свой стыд девичий?

Ты хочешь выставить на суд людской молвы…

Дорина.

Да вовсе ничего я не хочу. А вы?

Чего хотите вы? Сказали бы уж честно,

Что хочется вам стать мадам Тартюф. Прелестно!

Ну что ж, пожалуйста, у всякого свой вкус.

Зачем вам отвергать столь выгодный союз?

Не лестно ли связать судьбу с таким мужчиной

И стать Тартюфовой законной половиной?

Ах, господин Тартюф! Он чересчур хорош,

Чтоб им пренебрегать. За ним не пропадешь.

Всем взял: и праведник, и крови благородной,

Немного лопоух, но свежий и дородный.

Какой приятный смех, какой открытый взгляд!

Я поздравляю вас: не муженек, а клад.

Мариана.

О боже!

Дорина. А уж как супруга будет рада

По завершении венчального обряда!

Мариана.

О нет, не продолжай! Прошу тебя, молчи!

Но как мне избежать несчастья? Научи!

Готова я на все, не буду я бояться…

Дорина.

Нет, что вы! Дочь должна отцу повиноваться,

Пускай бы хоть козла в зятья он захотел.

На что вы плачетесь? Завиден ваш удел.

Вы обвенчаетесь, и сразу новобрачный

Супругу повезет в свой городок невзрачный.

И каждый третий там ему иль брат, иль сват —

Всех надо ублажить. Визиты предстоят

Вам к сливкам общества. Судейша с важной миной

На табурет складной укажет вам в гостиной.

А уж веселье-то! Раз в год там карнавал,

И, может статься, вдруг вас пригласят на бал

С оркестром музыки из двух губных гармошек

При дюжине свечей или десятке плошек.

А может, случаем заедет в эту глушь

Бродячий фокусник, и разрешит вам муж…

Мариана.

О нет!.. Спаси меня от доли горькой этой!

Дорина.

Кто? Я? Служанка?

Мариана. Ах, Дорина, посоветуй!

Дорина.

Вам в наказание оставим все как есть.

Мариана.

Ах, душенька!..

Дорина. Нет-нет!

Мариана. Но жизнь моя и честь...

Дорина.

Завидным муженьком вы насладитесь вволю.

Мариана.

Я вверилась тебе. Позволь же…

Дорина. Не позволю.

Вы обтартюфитесь от головы до ног.

Мариана.

Ну что же, если так твой приговор жесток,

Придется мне самой искать себе спасенья;

Мое отчаянье подскажет мне решенье.

(Хочет уйти.)

Дорина.

Постойте же! Куда? Я больше не сержусь.

Не брошу вас в беде. Не верите? Клянусь.

Мариана.

Нет, чем подвергнуться такой ужасной муке,

Уж лучше на себя мне наложить бы руки.

Дорина.

Да что вы! Полноте! Не убивайтесь зря.

Надеюсь твердо я, по правде говоря,

Что, действуя с умом… Но вот и ваш желанный.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Валер.

Валер.

Сударыня! Сражен я новостью нежданной.

Мариана.

Какой же?

Валер. Говорят, что скоро под венец

Вас поведет Тартюф.

Мариана. Так хочет мой отец.

Валер.

Ах вот как! Ваш отец?

Мариана. Он мне сейчас поведал

О новом замысле — и возражать мне не дал.

Валер.

Он говорил всерьез?

Мариана. Всерьез, да еще как!

И согласиться мне велел на этот брак.

Валер.

На что ж решились вы? Быть дочерью послушной?

Мариана.

Не знаю.

Валер. Я хвалю ответ столь прямодушный.

Так вы не знаете, сударыня?

Мариана. Нет.

Валер. Нет?

Мариана.

Надеюсь я, что вы дадите мне совет.

Валер.

Совет? Пожалуйста. Примите предложенье.

Мариана.

Вы думаете?

Валер. Да.

Мариана. Взаправду?

Валер. Без сомненья.

Завидной партией пренебрегать к чему?

Мариана.

Так вот какой совет? Что ж, я его приму.

Валер.

И, вижу, примете, не ощутив печали.

Мариана.

Да, так же, как его вы с легкостью мне дали.

Валер.

Хотел, сударыня, советом угодить.

Мариана.

А я его приму, чтоб вас не огорчить.

Дорина (отходит в глубину сцены).

Посмотрим, скоро ли куражиться устанут.

Валер.

Так вот она, любовь! О, как я был обманут!

Коварная!

Мариана. Кто? Я? Вас не пойму никак.

Советуете вы, чтоб я вступила в брак,

Предложенный отцом. Ужели я коварна?

Я просто за совет весьма вам благодарна.

Валер.

Итак, сударыня, по-видимому, вам

Угодно утверждать, что виноват я сам?

Найти пустой предлог, придраться — и готово:

Есть оправдание для нарушенья слова.

Мариана.

Вот именно.

Валер. Теперь я понял вас вполне:

В вас истинной любви и не было ко мне.

Мариана.

Что делать! Вы вольны в своих предположеньях.

Валер.

О да! Я не привык просить об одолженьях.

Не мните, что меня печалит ваш отказ:

Свяжу свою судьбу — и даже раньше вас

С другой, которая не бросит, не изменит.

Мариана.

И по достоинству, конечно, вас оценит.

Валер.

Мои достоинства не так уж велики,

И все ж не оттолкнет она моей руки

И сердца моего не оскорбит. Я верю —

Меня вознаградят сторицей за потерю.

Мариана.

Потеря столь мала! Подумаешь, беда!

О, вы утешитесь без всякого труда!

Валер.

Надеюсь. Если ж нет, не покажу и виду.

Коль нанесли тебе сердечную обиду,

Плати забвением — так гордость нам велит;

Не можешь позабыть, тогда хоть сделай вид,

Не унижай себя. Нет, не могу постичь я,

Как можно нежностью платить за безразличье.

Мариана.

Да, образ мыслей ваш поистине высок.

Валер.

Надеюсь, сказано мне это не в упрек?

Иль полагали вы, свое нарушив слово,

Меня с холодностью меняя на другого,

Что я своей любви у вас не отниму,

Останусь верен вам? Что больше никому

Не вверю сердце я, отвергнутое вами?[9]

Мариана.

Я полагаю, вы вполне достойной даме

Его предложите. По мне, так хоть сейчас.

Валер.

Вас это радует?

Мариана. Могу заверить вас.

Валер.

Устал, сударыня, я слушать оскорбленья.

Исполнить ваш совет иду без промедленья.

(Направляется к выходу.)

Мариана.

Прекрасно.

Валер (возвращается).

Помните: на этот крайний шаг

Меня толкнули вы. Ведь так?

Мариана. Пусть будет так.

Валер.

И пагубный пример мне подали вы сами.

Мариана.

Я? Пагубный пример? Пусть будет так, бог с вами.

Валер (направляется к выходу).

Итак, я поспешу исполнить ваш приказ.

Мариана.

Чудесно.

Валер (возвращается).

Ухожу. Навеки.

Мариана. В добрый час.

Валер (направляется к выходу и на пороге оборачивается).

А?

Мариана.

Что вы?

Валер (возвращается).

Вы меня как будто бы позвали?

Мариана.

Нет, вам послышалось.

Валер. Итак, вы пожелали,

Чтоб я покинул вас. Прощайте навсегда!..

(Медленно направляется к выходу.)

Мариана.

Прощайте!

Дорина. Боже мой, какая ерунда!

И вам не совестно?

(Валеру.)

Стыдитесь! Вы мужчина,

А хуже девочки.

(Удерживает его за руку.)

Валер (делает вид, что сопротивляется).

Чего тебе, Дорина?

Дорина.

Вернитесь-ка!

Валер. Нет-нет. Мне велено уйти.

Дорина.

Вернитесь, говорю!

Валер. Так суждено. Пусти!

Дорина.

Утихомирьтесь!.. Ну! Пожалуйте обратно.

Мариана (в сторону).

Мое присутствие ему так неприятно,

Что лучше я уйду.

Дорина (оставляет Валера и бросается за Марианой).

Ну вот, теперь она!

Куда же вы?

Мариана. Оставь, Дорина!

Дорина. Вот те на!

Мариана.

Нет-нет, оставь! Твои старания напрасны.

Валер (в сторону).

Противен ей мой вид, и должен я, злосчастный,

Исчезнуть с глаз ее.

Дорина (оставляет Мариану и бросается за Валером).

Ох! Сущая беда!

Довольно глупостей!

(Берет Валера и Мариану за руки.)

Пожалуйте сюда.

Валер (Дорине).

К чему это?

Мариана (Дорине).

Зачем?

Дорина. Хочу вас помирить я,

А после сообща обсудим мы событья.

(Валеру.)

Не стыдно, сударь, вам? Вы что, сошли с ума?

Какой мололи вздор!

Валер. Но ведь она сама...

Дорина (Мариане.)

А вы, сударыня? Ну просто уши вяли!

Как можно! А-ай-ай!

Мариана. Но ведь он сам вначале...

Дорина.

Вы оба хороши.

(Валеру.)

Для вас лишь одного

Живет — я вам клянусь — вот это существо. (Мариане.)

Он любит вас одну и только с вами вместе

Счастливым будет он, поверьте моей чести.

Мариана (Валеру).

Зачем же вы такой мне подали совет?

Валер (Мариане).

Зачем же спрашивать, коль ясен так предмет?

Дорина.

Довольно, говорю! Оставьте эти штуки.

Вы оба стоите друг друга. Дайте руки.

(Валеру.)

Ну, сударь! Ну!

Валер (подавая руку Дорине).

Зачем?

Дорина (Мариане). Сударыня!

Мариана (подавая руку Дорине). К чему?

Дорина.

Ведь вы полны любви!

(Валеру.) Вы — к ней.

(Мариане.) А вы — к нему.

(Обоим.)

Возьмитесь за руки.

Валер и Мариана берутся за руки не глядя друг на друга.

Валер (обернувшись). Вы против примиренья?

Вам трудно на меня взглянуть без отвращенья?

Мариана смотрит на Валера и улыбается.

Дорина.

О господи! Как все влюбленные глупы!

Валер (Мариане).

Увы! Куда б отсель направил я стопы?

Моим мучениям, вы, злая, были рады:

Обидные слова и ледяные взгляды…

Мариана.

А вы, упрямец! Вас не сдвинуть ни на пядь…

Дорина.

Пошли-поехали! Хоть жаль вас прерывать,

Не время ли теперь порассудить, однако,

О том, как избежать насильственного брака?

Мариана.

Ах, посоветуй нам!

Дорина. Да где уж вам самим!

(Мариане.)

Чудесит ваш отец.

(Валеру.) Но справимся мы с ним.

(Мариане.)

Насколько я его натуру разумею,

Отвергнуть напрямик нелепую затею

Весьма рискованно. Верней окольный путь:

Смириться надобно для виду, но — тянуть.

Кто время выиграл — все выиграл в итоге.

Вам нужно без конца выдумывать предлоги:

То прихворнули вы, то снился сон дурной,

Разбилось зеркало, возился домовой,

То выла на луну соседская собака…

Ну, словом, мало ли препятствий есть для брака?

Вот так и действуйте, и эти господа

Не выдавят из вас желаемого «да».

Но все же, чтоб дела не обернулись худо,

Влюбленным лучше бы не видеться покуда.

(Валеру.)

Не тратьте времени. Сейчас всего нужней

Призвать на помощь нам сочувствие друзей.

(Мариане.)

За вас и братец ваш, и мачеха — горою,

Я тоже как-никак чего-нибудь да стою.

Валер (Мариане).

Усилья общие пророчат нам успех,

Но больше я на вас надеюсь, чем на всех.

Мариана.

Отец не обратит меня в иную веру:

Я сердцем и душой принадлежу Валеру.

Валер.

О счастье без границ! Но если только мне…

Дорина.

Влюбленным лишь позволь — увязнут в болтовне!

(Валеру.)

Ступайте!

Валер. Но...

Дорина. (Валеру.) Живей! С глухими, что ль, толкую?

Вы — в эту дверь.

(Мариане.) А вы, сударыня, — в другую.

(Разводит их в разные стороны.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Дамис, Дорина.

Дамис.

Пусть гром меня сейчас на месте разразит,

Пусть несмываемый меня покроет стыд,

Когда я отступлю перед отцовской властью

И не пойду на все, чтоб помешать несчастью,

Дорина.

Ну и горячая вы, сударь, голова!

Поймите: это ведь пока еще слова,

И вас без времени тревога одолела —

Не так-то близок путь от замысла до дела.

Дамис.

И все же мне пора приструнить молодца.

Уж я ему скажу два-три таких словца…

Дорина.

Ну-ну! Один лишь вред от неуемной прыти.

Нет, лучше мачехе своей все поручите.

Он к ней благоволит. Я даже так сужу,

Что он слегка того… влюбился в госпожу.

Чем черт не шутит, а? Вот нам бы всем потеха!

Поверьте мне: она могла б не без успеха[10]

Тартюфа расспросить, разведать, что и как,

Узнать, как смотрит он на пресловутый брак,

И объяснить ему, коль сам не понимает,

Что ежели и впрямь надежды он питает,

То все домашние увидят в нем врага.

Я поднялась к нему, да не впустил слуга:

Хозяин погружен в молитвенное бденье;

Но скоро выйдет, мол, окажет снисхожденье.

Ступайте-ка!

Дамис. О нет! Послушать надо мне...

Дорина.

Нельзя. Им следует побыть наедине.

Дамис.

Клянусь, я буду нем при их переговорах.

Дорина.

Вы, сударь? Да ведь вы, как всем известно, порох.

Вы нам наверняка испортите игру.

Дамис.

Клянусь…

Дорина.

Да вот и он.

Дамис прячется в маленькую комнатку в глубине сцены[11].

Куда? Ой, не к добру!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Дорина, Тартюф.

Тартюф (заметив Дорину, обращается к своему слуге, который находится за сценой).

Лоран! Ты прибери и плеть, и власяницу.

Кто спросит, отвечай, что я пошел в темницу

К несчастным узникам, дабы утешить их

И лепту им вручить от скудных средств моих.

Дорина (в сторону).

Вот мастер разводить цветистые рацеи!

Тартюф.

Чего тебе?

Дорина.

Я к вам.

Тартюф (вынимает из кармана платок).

Возьми платок. Скорее!

Дорина.

На что мне ваш платок?

Тартюф. Прикрой нагую грудь.

Сей приоткрыв предмет, ты пролагаешь путь

Греховным помыслам и вожделеньям грязным.

Дорина.

Неужто же вы так чувствительны к соблазнам

И вожделение не в силах побороть,

Нечаянно вблизи узрев живую плоть?

Вы, как я погляжу, уж чересчур горячий,

А я — похолодней и чувствую иначе:

Явись вы предо мной в чем родила вас мать,

Перед соблазном я сумела б устоять.

Тартюф.

Твоя несдержанность — одна тому причина,

Что, кажется, уйти придется мне, Дорина.

Дорина.

Зачем вводить вас в грех? Сама уйду сейчас,

Лишь передам словцо от госпожи для вас:

Она желает, чтоб вы ей не отказали

В непродолжительном свиданье в этой зале.

Тартюф.

Какая весть! О нет, я ей не откажу!

Дорина (в сторону).

Размяк! Знать, втюрился, и правда, в госпожу.

Тартюф.

Когда она придет?

Дорина.

Да вот она сама! Счастливо оставаться! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Тартюф, Эльмира.

Тартюф.

Ничтожнейший из всех, живущих в мире сем,

Я к силам всеблагим взываю об одном:

И ныне и вовек пусть промысел небесный

Дарит вас бодростью духовной и телесной.

Эльмира.

Предметом ваших быть молитв — большая честь,

И я ее ценю. Но, может быть, нам сесть?

Тартюф (садясь).

Итак, оправились вы от недуга злого?

Эльмира (садясь).

Спасибо, все прошло, и я вполне здорова.

Тартюф.

Что для небес мои смиренные мольбы?

И все ж с усердием молился я, дабы

Скорей вам небеса послали исцеленье.

Эльмира.

Чем заслужила я столь пламенное рвенье?

Тартюф.

Мне ваше здравие столь дорого, что впредь

За счастье бы почел я вместо вас болеть.

Эльмира.

Вот как? Вы далее зашли в своем усердье,

Чем христианское велит нам милосердье.

Весьма признательна за вашу доброту.

Тартюф.

Возможность вам служить за счастие почту.

Эльмира.

Мне нужно было вам сказать два слова втайне.

Мы здесь одни.

Тартюф. Польщен доверьем вашим крайне.

Скрыть не могу от вас, сударыня: и мне

Столь с вами с гадостно побыть наедине,

Что я давно молил об этом провиденье

И дожил наконец до дивного мгновенья.

Эльмира.

Я буду искренна; жду также и от вас,

Что сердце вы свое откроете сейчас.

Дамис приотворяет дверь.

Тартюф.

О, тут найдете вы во мне единоверца!

С великой радостью я вам открою сердце.

Признаюсь сразу же, что если иногда

Пенял я на гостей, которые сюда

Слетались восхвалять прелестную особу,

То вовсе не затем, что к вам питал я злобу,

Напротив — мыслил я вас уберечь от зла.

В заботе ревностной…

Эльмира. Я так и поняла —

В заботе о душе…

Тартюф (хватая ее за руку).

Да, в ревностной заботе

О вашем благе…

Эльмира (вырывая руку).

Ой! Вы слишком крепко жмете.

Тартюф.

Простите мой порыв. Безмерно велика

Моя вам преданность…

(Кладет руку Эльмире на колени.)

Эльмира. При чем же здесь рука?

Тартюф.

Хотел пощупать ткань. Она весьма добротна

И так нежна, мягка!..

Эльмира.

Эльмира отодвигает свое кресло, но Тартюф придвигает свое.

Тартюф (щупает косынку Эльмиры).

А это! Боже мой, какое мастерство!

Искусней я досель не видел ничего.

До чрезвычайности во всем мы преуспели…

Эльмира.

О да! Но не пора ль потолковать о деле?

Как передали мне, Валера ждет отказ:

Мой муж перерешил и прочит дочь за вас.

Что это — истина или пустые слухи?

Тартюф.

Он правда намекал на что-то в этом духе,

Однако же другой я жребий предпочту:

Лелею, признаюсь, я высшую мечту

И прелестей иных всем существом взыскую.

Эльмира.

Отвергли, знаю я, вы суету мирскую.

Тартюф.

Все ж сердце у меня в груди, а не кремень.

Эльмира.

Святыми мыслями заполнен весь ваш день,

Земные чужды вам желанья и заботы.

Тартюф.

Тому, кто возлюбил бессмертные красоты,

Должна приятна быть и смертная краса:

Ее на радость нам даруют небеса.

Иной раз и в других созданиях прелестных

Мы видим отблески прообразов небесных,

Но ваш прекрасный лик нежнее всех стократ,

Волнует сердце он и восхищает взгляд.

Едва встречаю вас, как снова я и снова

Чту в вашем облике творца всего живого,

И к воплощенному подобию его

Огнем любви мое пылает естество.

Сначала я считал, что мне бороться надо

С любовным пламенем, что это козни ада,

И, как вы ни чисты, как вы ни хороши,

В вас мнил препятствие к спасению души.

Но понапрасну я страшился, маловерный, —

Столь ваша красота чужда житейской скверны,

Что я, вас полюбив, в грех не рискую впасть:

Сия не пагубна, но животворна страсть.

Вам сердца моего теперь открылась тайна,

И дерзостью своей смущен я чрезвычайно.

Так недостоин я, я столь ничтожно мал,

Что не открылся б вам, когда б не уповал

На вашу доброту. О чудное созданье!

Что ждет меня теперь: блаженство иль страданье?

Вершина радостей иль бездна горьких мук?

Какую я судьбу приму из ваших рук?

Эльмира.

Признанье пылкое… Но, как оно ни лестно,

Боюсь, что ваша речь немного… неуместна.

А я-то думала до нынешнего дня,

Что ваша набожность — крепчайшая броня

От искусов мирских, надежная плотина…

Тартюф.

Как я ни набожен, я все-таки — мужчина.

И сила ваших чар, поверьте, такова,

Что разум уступил законам естества.

Отринув суету для радости небесной,

Я все ж, сударыня, не ангел бестелесный.

Но, осудив меня за дерзость, часть вины

На вашу красоту вы возложить должны[12]:

Она мной сразу же навеки завладела,

Вам помыслы мои принадлежат всецело;

Сей безмятежный взор и дивное чело

Пронзили сердце мне, оно изнемогло.

К молитве и посту прибег я, но напрасно,

Я думал об одном: о, как она прекрасна!

Мой каждый вздох и взгляд твердили это вам,

И вот я наконец доверился словам.

Но если тронут вас нижайшие моленья

И вы подарите свое благоволенье

Мне, недостойному и жалкому рабу,

Заоблак вознеся ничтожную судьбу,

Вам преданность явлю я, мой кумир бесценный,

Какой не видели доныне во вселенной.

Коль осчастливите вы своего слугу,

От всех случайностей я вас оберегу.

Честь ставят женщины на карту, как мы знаем.

Доверившись хлыщам, беспечным шалопаям:

Чуть юный вертопрах чего-нибудь достиг,

Тщеславье так его и тянет за язык,

И пошлой болтовней грязнит он без смущенья

Алтарь, где сам вершит он жертвоприношенья.

Но я не из таких. Нет, я любовь свою

От любопытных глаз надежно утаю:

Ведь сам я многое теряю при огласке,

А потому мне честь доверьте без опаски.

Своей избраннице я в дар принесть бы мог

Страсть — без худой молвы, услады — без тревог.

Эльмира[13].

Хотя с начальных слов уже могла пресечь я

Столь неуместные потоки красноречья,

Я выслушала вас. Понравится ли вам,

Коль этот разговор я мужу передам?

Не охладеет ли он к преданному другу,

Который соблазнить решил его супругу?

Тартюф.

Нет! Свято верую я в вашу доброту.

Пускай в избытке чувств я преступил черту,

По слабости своей подпав под ваши чары, —

Ужель столь тяжкие обрушите вы кары

На грешника за то, что он, увы, не слеп,

За то, что духом он еще не столь окреп,

Не защищен вполне от искушений плоти?

Эльмира.

Другая женщина, как вы легко поймете,

Могла бы тут куда суровей поступить,

Но не пожалуюсь я мужу, так и быть.

С условьем: вы должны — смотрите, без обмана!

Добиться, чтоб была с Валером Мариана

Незамедлительно обвенчана. Я жду,

Что отведете вы от их голов беду

И нас избавите от ваших домогательств.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Дамис.

Дамис.

О нет, сударыня! Я волей обстоятельств

Был здесь и слышал все. Теперь уж подлеца

Могу я обличить пред всеми до конца!

Уж раз так повезло, с ним расплачусь теперь я

За наглость и за спесь, за ложь и лицемерье.

Я расскажу отцу, как за его спиной

Злодей амурничать решил с его женой.

Эльмира.

Спокойнее, Дамис! Попробуем сначала

Войти в согласье с ним. Молчать я обещала

И обещания обратно не возьму.

Не в правилах моих шум поднимать. К чему?

Мы, женщины, должны обороняться сами,

И докучать мужьям не стоит пустяками.

Дамис.

Вы вправе поступать так, как угодно вам,

Но я уж вырваться разбойнику не дам.

Вы, верно, шутите? Чтоб я стерпел потворство

Тому, нахальство чье и гнусное притворство

Меня до белого каленья довело?

Доверчивость отца употребив во зло,

Он внес раздор в семью, разрушил наши планы,

Попрал любовь мою, Валера, Марианы.

Но небо выдало его мне головой.

Ужель не утолю гнев справедливый свой,

Ужель я упущу благоприятный случай

И выхода не дам для ненависти жгучей?

Держать его в руках — и выпустить? О нет!

Мне будет совестно глядеть на белый свет.

Эльмира.

Дамис!..

Дамис.

Нет, ни за что! Кто на моем бы месте

Не ощутил восторг от предвкушенья мести?

Я — не прогневайтесь — оставлю в стороне

Все ваши доводы. Раз он попался мне,

Уж будет сорвана с бесстыжей твари маска,

И я покончу с ним!

(Увидев Оргона.)

Ага! Вот и развязка!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Оргон.

Дамис.

Как кстати вы, отец! Спешу поведать вам

О том, чему сейчас свидетель был я сам.

Вот этот господин — он возымел желанье

За вашу доброту, за все благодеянья

Весьма старательно и щедро отплатить:

Вас, благодетеля, бесчестием покрыть.

Изобличить хочу я этого злодея:

Я слышал сам, как здесь, от гнусной страсти млея,

Признанья расточал супруге вашей он.

Она скромна, кротка; столь дух ее смущен,

Что не хотелось ей вам говорить об этом.

Но, происшедшее оставив под секретом,

Я от возмездия укрыл бы наглеца,

Я предал бы тогда честь моего отца.

Эльмира.

И вновь, Дамис, должна вам повторить я то же:

Что мы, своих мужей напрасно не тревожа,

Способны защитить их и себя. Увы!

С моим суждением не посчитались вы.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Тартюф, Дамис, Оргон.

Оргон.

Что слышу я? Чему мне верить? Боже правый!

Тартюф.

Верь, брат мой! Я злодей, бесстыдный и лукавый,

Виновник всяких зол, источник всяких бед.

Такого грешника еще не видел свет.

С мерзейшим из существ не смею стать я рядом,

Вся жизнь моя полна позором, грязью, смрадом,

В ней скопище грехов и свалка нечистот,

И небо поделом мне казнь такую шлет.

Пускай припишут мне любое злодеянье —

Смирюсь, не проронив ни слова в оправданье.

Так верьте же всему! Услышав и узрев

Все низости мои, обрушьте ярый гнев,

Гоните прочь меня. Какие бы удары

От вас ни претерпел — я стою большей кары.

Оргон (Дамису).

Как повернулся твой бессовестный язык

Над праведником так глумиться? Клеветник!

Дамис.

Что? Этот лицемер кривляется бесстыдно,

А вы его…

Оргон. Молчи, проклятая ехидна!

Тартюф.

О, пусть он говорит, и верьте вы ему!

Я поношения безропотно приму.

Сурово рассудив и нелицеприятно,

Вдруг вы позорные на мне найдете пятна?

Доверие ко мне внушают, милый брат,

Мое открытое лицо, правдивый взгляд,

Но, может статься, вас обманывает внешность,

И в сердце у меня порок, а не безгрешность?

И, добронравием прославясь меж людей,

На деле, может быть, первейший я злодей?[14]

(Дамису.)

Итак, мой милый сын, вот весь я перед вами,

Клеймите же меня поносными словами:

Я изверг, лицемер, клятвопреступник, тать,

Убийца, блудодей, — не стану отрицать.

Колени преклонив, стерплю я поруганье

Как по грехам моим от неба воздаянье.

(Опускается на колени.)

Оргон (Тартюфу).

Мой драгоценный брат!

(Дамису.)

Ну, бессердечный лжец,

Ты не раскаялся?

Дамис. Да разве вы, отец,

Не видите…

Оргон. (Поднимая Тартюфа с колен.)

О брат мой, поднимитесь!

(Дамису.)

Мерзавец!

Дамис. Я…

Оргон. Молчи!

Дамис. Клянусь, вы убедитесь…

Оргон.

Замолкнуть велено тебе, клеветнику.

Еще лишь звук — и я сверну тебе башку!

Тартюф.

Брат! Ради господа, себя возьмите в руки.

Я сам с готовностью отдам себя на муки,

Чтоб волос не упал с заблудшей головы.

Оргон (Дамису).

Ну! Слышишь ты?

Тартюф. Ужель не смилуетесь вы?

Я за него молю коленопреклоненный.

Оргон (становясь на колени перед Тартюфом).

Как можно, милый брат…

(Дамису.)

Гляди: во всей вселенной

Великодушия такого не найдешь!

Дамис.

Но…

Оргон. Цыц!

Дамис. Но я...

Оргон. Молчи! Всё — происки и ложь.

Он ненавистен вам: моей жене, и детям,

И даже челяди; вы с праведником этим

Желаете меня поссорить. Никогда!

Чем более на то вы тратите труда,

Тем он дороже мне. Наветам и обидам

Враз положу конец: дочь за него я выдам

И этим браком спесь со всех вас я собью.

Дамис.

Вы обвенчаете с ним силой дочь свою?

Оргон.

Да-да, бездельник! Да! И нынче ж, без отсрочки,

Упрямцам всем назло: жене, сынку и дочке.

Кто здесь глава семьи? Я всех вас, так и знай,

Сверну в бараний рог. Сейчас же, негодяй,

Пади к его ногам и попроси прощенья!

Дамис.

Я? У мошенника?

Оргон. Что? Снова оскорбленья?

Где трость моя? Где трость?

(Тартюфу.) Пустите же меня!

(Дамису.

Вон из дому! Слыхал? Чтоб с нынешнего дня

Тебя не видел я! Иначе будет худо!

Дамис.

Что ж, я уйду…

Оргон. Живей! Проваливай отсюда!

Наследства я тебя лишаю, наглеца,

И получи взамен проклятие отца!

Дамис уходит.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Тартюф, Оргон.

Оргон.

Как только наглости хватает негодяю!..

Тартюф.

Пусть небеса ему простят, как я прощаю.

(Оргону.)

Как горько, милый брат, что вся ваша семья

Меня преследует! Чем досадил им я?

Оргон.

Увы!

Тартюф. Так исказить души моей порывы!

Обидно… Сколь они ко мне несправедливы!..

Ужасно!.. Сердце сжал мне холод ледяной…

Ах, брат!.. Мне кажется, что смерть пришла за мной…

Оргон (рыдая, бежит к двери, за которой скрылся Дамис).

Проклятый висельник! Жаль, не хватило духу, —

Прихлопнуть бы тебя на месте, словно муху!

(Тартюфу.)

Очнитесь, милый брат! Прощенья жду от вас!

Тартюф. Не надо более об этом…

Но сейчас Я понял, что в ваш дом раздора внес я семя,

Жизнь вашу омрачил и что приспело время

Отсюда мне уйти куда глаза глядят.

Оргон.

Вы шутите!

Тартюф. Им всем я ненавистен, брат,

И о моих грехах вам прожужжали уши.

Оргон.

Но ведь не слушаю я этой дерзкой чуши!

Тартюф.

Увы, не кончатся наветы их на сем,

И в следующий раз, устав в борьбе со злом,

Вы им уступите.

Оргон. Меня не обморочат!

Тартюф.

Ах, брат!.. Когда жена чего-нибудь захочет,

То рано ль, поздно ль муж ей сдастся.

Оргон. Но не я.

Тартюф.

Нет-нет, уж раз меня отвергла вся семья,

Позвольте мне уйти!

Оргон. О нет! Разлуки с вами

Я не переживу.

Тартюф. Подобными словами

Вы разрываете мне сердце. Я боюсь,

Что уступлю вам…

Оргон. Ах!..

Тартюф. Ну хорошо, сдаюсь…

Однако же, дабы не вызывать злоречья,

Намерен избегать с женою вашей встреч я.

Оргон.

Да нет, наоборот: я в долг вменяю вам

Не расставаться с ней назло клеветникам.

Признаться, для меня милее нет занятья,

Чем злить глупцов… Легко могу их доконать я

Созревшим только что решением одним:

Я назначаю вас наследником своим,

Помимо всех других, единственным. Вот так-то!

Немедленно займусь я составленьем акта:

Свое именье в дар хочу вам отписать.

Милей мне верный друг и будущий мой зять,

Чем сын, жена и все… Вы примете даренье?

Тартюф.

Могу ль противиться я воле провиденья?

Оргон.

Бедняга!.. Ну, идем! Сей акт я сочиню —

И пусть хоть разорвет с досады всю родню!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Клеант, Тартюф.

Клеант.

О происшествии распространились вести,

И этот шум отнюдь не служит к вашей чести.

Я, сударь, очень рад, что встретились вы мне:

Хочу вам кое-что сказать наедине.

Поверьте, что совсем нет у меня желанья

Вникать в подробности и учинять дознанье.

Допустим, что Дамис не прав, что без причин

Он стал вас обвинять. Вы, как христианин,

Казалось бы, должны простить ему обиду

И впавшего во грех взять под свою эгиду?

Как допустили вы, смиренья образец,

Чтоб сына из дому прогнал родной отец?

Я повторяю вам: настолько это дико,

Что все возмущены — от мала до велика.

Я вам советую уладить все добром,

Дамису вновь открыть дорогу в отчий дом.

Давайте кончим-ка все чинно-благородно.

К тому ж прощать врагов весьма богоугодно.

Тартюф.

Ах, если бы я мог так дело повернуть!

Поверьте: на него я не сержусь ничуть,

Я все ему простил и с радостью душевной

На помощь бы пришел в судьбе его плачевной,

Но замыслам небес тем причинил бы вред,

Вот почему — увы! — вам говорю я «нет».

Ведь если бы сюда он возвратился снова,

Я сам бы должен был сего лишиться крова:

Проступки юноши, к несчастью, таковы,

Что я, с ним примирясь, дам пищу для молвы,

Весьма злокозненных суждений не миную.

Все скажут: раз пошел я с ним на мировую,

То сам не без греха; прощаю для того,

Чтоб этим-де купить молчание его.

Клеант.

Я вижу, сударь мой, вы ритор прирожденный —

Столь ваши доводы тонки и изощренны.

Так вы взялись помочь в отмщенье небесам?

Небесный промысел свершит свой суд и сам,

И грешникам без вас пошлет он воздаянье.

Не заповедано ль нам свыше состраданье,

Прощение грехов? И что вам до молвы,

Коль поступаете по заповедям вы?

Ужель воздержитесь вы от благого дела

Из страха, чтобы вас вдруг сплетня не задела?

Для тех, кто следует велениям небес,

Резоны прочие имеют малый вес.

Тартюф.

Я вам сказал, что, вняв заветам провиденья,

Простил я клевету, простил и оскорбленья,

Но столь я претерпел от этих злобных ков,

Что небо не велит мне с ним делить сей кров.

Клеант.

Но вам оно велит принять без колебанья

В обход наследников чужое достоянье?

Отвергнуть этот дар — не в том ли долг был ваш?

Отец рубил сплеча, но как такая блажь

Отпора не нашла в столь строгом моралисте?

Тартюф.

Поверьте, сударь: чужд я низменной корысти, —

Вам это подтвердят все, кто со мной знаком.

Богатство — прах, и я не думаю о нем.

И тем не менее внушил мне высший разум,

Что встретить не могу надменным я отказом

Тот доброхотный дар, что преподносит друг:

Мой долг — спасти добро от недостойных рук;

В противном случае наследники именья

Могли бы дать ему дурное примененье.

Я ж деньгам оборот весьма похвальный дам

На благо ближнему, во славу небесам.

Клеант.

Как вы находчивы! Что значит проповедник!

А все ж не лучше ли, чтоб сам прямой наследник,

Не беспокоя вас, на собственный свой страх

Подумал о своих владеньях и деньгах?

Тогда, окажется он скрягой или мотом,

Уж вас не назовут бесчестным живоглотом.

Итак, вы приняли, не совестясь ничуть,

Подарок? Может быть, попался где-нибудь

Вам в текстах, мудростью глубокой освященных,

Предлог для грабежа наследников законных?

И если промысел небесный так суров,

Что возбраняет вам делить с Дамисом кров,

То для такой, как вы, возвышенной особы

Достойней было бы и натуральней, чтобы

Не сын хозяина покинул отчий дом,

А вы, откланявшись, ушли своим путем.

Мне тягостно сказать, что потеряли стыд вы, Но…

Тартюф.

Сударь! Три часа. То час моей молитвы.

Прошу меня простить, что вас оставлю я

И поднимусь к себе. (Уходит.)

Клеант. Уф! Скользкая змея.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Клеант, Эльмира, Мариана, Дорина.

Дорина (Клеанту).

Наш, сударь, долг — помочь бедняжке Мариане.

Зачахнуть долго ли от этаких страданий?

Так дочку женихом порадовал отец,

Что после свадебки ей сразу и конец.

Сейчас он будет здесь.

К нему приступим разом,

А если на мольбы ответит нам отказом,

На хитрость пустимся, лишь бы он взял назад

Свою угрозу…

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Оргон.

Оргон. А! Все в сборе? Очень рад.

(Мариане.) Такую, дочь моя, составил я бумагу!..

Не бойся ничего — все к твоему же благу.

Мариана (бросаясь на колени перед Оргоном).

Отец! Я вас молю! Я заклинаю вас

Всем, что вам дорого! Пускай на этот раз

Отцовские права уступят состраданью:

Впервые вашему противлюсь я желанью.

Ужели я должна в расцвете юных лет

Корить судьбу за то, что рождена на свет?

Ужели эту жизнь, дарованную вами,

Оплакать суждено мне горькими слезами?

О, если вопреки мечтаниям моим

Отвергли вы, отец, того, кто мной любим,

То я молю у вас хотя бы избавленья

От рук того, кто мне внушает омерзенье!

Не позволяйте же в отчаянье мне впасть,

Смирите жалостью отеческую власть!

Оргон (растроган; про себя).

Ну-ну, не раскисать! Нужна тут непреклонность.

Мариана.

Мне ваша ведома к Тартюфу благосклонность,

Но я вас упрекать не собираюсь в том.

Отдайте все ему: имущество и дом,

Мое приданое пускай берет он тоже,

Коль так угодно вам, но только, правый боже,

Не самое меня! Позвольте мне взамен

Окончить дни мои средь монастырских стен.

Оргон.

В монахини? Так-так! Вот их прием всегдашний,

Лишь только мы, отцы, вмешаемся в их шашни.

Довольно! Встань с колен! Все это бредни, чушь!

А если все-таки противен будет муж,

Считай, что польза есть и в этом обороте:

Ниспослан он тебе для умерщвленья плоти.

Не хнычь, дай мне покой!

Дорина.

Но как же...

Оргон. Ты опять?

Забыла, что тебе приказано молчать?

Клеант.

Позволите ли мне подать совет смиренный?

Оргон.

Дражайший шурин мой! Советчик вы отменный

И высоко ценю я каждый ваш совет,

Но у меня сейчас нужды в советах нет.

Эльмира (Оргону).

Все, что я слышу здесь, приводит в изумленье:

Как можно пребывать в подобном ослепленье?

Вы слишком верите любимцу своему,

И случай давешний — свидетельство тому.

Оргон.

Э, нет! Не провести меня вам на мякине.

Известно мне, что вы в моем беспутном сыне

Души не чаете. Негодный лоботряс

Решил оклеветать беднягу, а у вас

Лжеца изобличить язык не повернулся.

Да будь и вправду что — уж я б не обманулся,

Уж я увидел бы, что вы возмущены.

Эльмира.

Вы полагаете, что женщины должны,

Услыша вздорные любовные признанья,

Излить всем напоказ свое негодованье

С закатываньем глаз, заламываньем рук?

Такие выходки меня смешат, мой друг.

Мы разом можем быть и строги, и учтивы,

И, признаюсь, претят мне пылкие порывы:

Иная женщина так свято честь блюдет,

Чуть что — и ноготки и зубы пустит в ход.

Я мерю нравственность совсем иною мерой:

Быть честною женой не значит быть мегерой

Холодной строгостью, не тратя лишних сил,

Скорее остужу я неуместный пыл.

Оргон.

Я знаю все, и нет причин менять решенье.

Эльмира.

Могу лишь повторить: вы в полном ослепленье.

Но если доказать удастся все же мне,

Что правда как-никак на нашей стороне?[15]

Оргон.

На вашей?

Эльмира. Да.

Оргон. Вот вздор!

Эльмира.

Вам злостный умысел?

Оргон. Я не любитель басен.

Эльмира.

Упрямец! Я склонять вас не хочу к тому,

Чтоб доверяли нам вы больше, чем ему.

Но если бы сейчас устроить так могли мы,

Чтоб, сами для него неслышимы, незримы,

Вы слышали бы, как вас предает ваш друг,

Что вы сказали бы на это, мой супруг?

Оргон.

Что я сказал бы?.. Гм!.. Что это невозможно.

Эльмира.

Пора нам выяснить, что истинно, что ложно.

Коль убежденьем вас не сдвинуть ни на пядь,

Вам все воочию придется показать[16].

Оргон.

Ловлю вас на слове. Идет!.. Что, присмирели?

Посмотрим, как-то вы своей добьетесь цели.

Эльмира (Дорине).

Зови его сюда.

Дорина (Эльмире).

У этаких пройдох

Нюх, словно у борзой, — учует он подвох[17].

Эльмира.

О нет! Поддался он любовному дурману

И полн собой, — таких влечет к самообману…

Скажи, чтобы Тартюф тотчас сюда пришел.

(Клеанту и Мариане.)

Оставьте нас.

Дорина, Клеант и Мариана уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Эльмира, Оргон.

Эльмира. А вы пожалуйте под стол.

Оргон.

Что?

Эльмира.

Спрятаться должны вы от чужого взгляда.

Оргон.

Зачем же вдруг под стол?

Эльмира. Ах боже мой! Так надо!

Сейчас хозяйка — я, свой у меня расчет;

Когда все кончится, настанет ваш черед.

Сидите под столом и до поры — ни звука!

Оргон.

Боюсь, что больно я покладист, вот в чем штука.

Однако ж я теперь вошел в азарт и сам:

Как вывернетесь вы?

Эльмира. Судить об этом — вам.

(Оргону, сидящему под столом.)

Итак, должны быть здесь вы недвижимы, немы.

Еще одно… Коснусь я щекотливой темы:

Не попрекайте уж свою жену потом,

Коль в поведении проявится моем

Несвойственная мне развязная манера —

Так проще нам сорвать личину с лицемера.

Пущусь с ним в нежности, приободрю чуть-чуть,

Чтоб к дерзким выходкам злодея подстрекнуть.

Но соглашусь внимать признаниям слащавым

Я только ради вас, дабы открыть глаза вам,

Чтоб виден стал он вам до самого нутра;

Лишь вы прозреете — вмиг кончится игра.

Пускай же мой супруг, когда сочтет уместным,

Положит сам конец исканиям бесчестным

И защитит жену, которая — увы! —

Должна унизиться, чтоб верили ей вы.

Запомните, что вы — хранитель нашей чести…

Но чу! Сюда идут. Застыньте же на месте.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Тартюф.

Тартюф (Эльмире).

Мне было сказано, чтоб я пришел сюда,

Что вам поговорить со мной угодно.

Эльмира.

Мне нужно кое-что сказать вам по секрету.

Взгляните: никого поблизости там нету?

Да затворите-ка плотнее эту дверь!

Тартюф затворяет дверь и возвращается.

Не дай бог, как тогда, застанут нас теперь!

Поосторожнее держаться б не мешало:

Дамис и так хлопот доставил нам немало.

Боялась я за вас и не жалела сил,

Стараясь остудить его ревнивый пыл,

Но с ним не удалось достичь единогласья.

По правде говоря, в смущенье не нашлась я,

Когда стал обличать он вас перед отцом,

И не смогла в глаза назвать его лжецом.

Все обошлось, хоть в том и не моя заслуга:

Вне подозрений вы для моего супруга.

Вдобавок хочет он, чтоб чаще с этих пор

Мы с вами виделись молве наперекор.

Вот почему сейчас могу без опасенья

Я с вами говорить в тиши уединенья,

Поведать, сердце вам доверчиво раскрыв:

Откликнулось оно на жаркий ваш призы

Тартюф.

Не шутите ли вы, сударыня, со мною?

Давно ли ваша речь была совсем иною?

Эльмира.

Ужели мой ответ вас в заблужденье ввел?

Как мало знаете еще вы женский пол!

Могли бы отличить — вы не юнец зеленый —

Решительное «нет» от слабой обороны.

В подобных случаях всегда между собой

Стыдливость с нежностью ведут жестокий бой.

Когда веленью чувств готовы мы поддаться,

Стыдливость нам всегда мешает в том признаться.

Умейте ж распознать за холодностью слов

Волнение души и сердца нежный зов.

Наш долг советует нам так, любовь — иначе,

И часто наш отказ — лишь предисловье к сдаче.

Но вы не поняли. Вот почему сейчас

Стыдливость превозмочь должна я ради вас.

Припомните, прошу, все с самого начала.

Да разве пасынка я укрощать бы стала,

А прежде разве бы я разрешила вам

Дать волю искренним несдержанным словам,

В которых жар пылал, для вас столь необычный,

Когда бы для меня вы были безразличны?

И если не могла ваш с Марианой брак

Одобрить я, и в том для вас был добрый знак:

Будь вы внимательней, вам тут и угадать бы,

Что вас отговорить хотела я от свадьбы

Затем, чтоб не пришлось сердечный пламень свой

Вам надвое делить — меж мною и другой[18].

Тартюф.

Я ощутил в душе восторг неизъяснимый:

Рекли благую весть уста моей любимой.

Мне ваша речь была как сладостный нектар:

Блаженство без границ обещано мне в дар.

Приятным быть для вас — предел моих мечтаний,

И сердце радостью полно от сих признаний.

Но утаить от вас почел бы я за стыд,

Что это сердце червь сомнения сверлит.

Вы не лукавите ль — как было б это больно! —

Чтоб я от брачных уз отрекся добровольно

Так не посетуйте, я с вами буду прям:

Поверю до конца я ласковым словам

И вашу прежнюю забуду отчужденность,

Когда проявите ко мне вы благосклонность

Не только на словах; чтоб счастлив быть я мог,

Мне нужен ваших чувств вещественный залог.

Эльмира (кашляет, чтобы привлечь внимание мужа).

Как вы торопитесь! Ужель еще вам мало,

Что я свою приязнь от вас таить не стала?

Мне эта исповедь далась не без труда,

Но благодарность вам, как вижу я, чужда,

И чересчур у вас практическая складка:

Вам нужно получить все сразу, без остатка.

Тартюф.

Чем недостойней мы, тем тяжелее нам

Мечтать о счастии, доверясь лишь словам,

И приглашению в заоблачные сферы,

Не очутившись в них, мы дать не смеем веры.

И я в сомнении, прослушав вашу речь:

В ничтожестве своем чем мог я вас привлечь?

Мне верить нелегко в успех моих искательств,

Не получив тому весомых доказательств.

Эльмира.

О, как у вас любовь безжалостна! Она

Не знает удержу. Я, право, смущена.

Ах боже мой! Да с ней нет никакого сладу!

Однако не пора ль ей положить преграду?

Но вы не слышите? Порыв ваш слеп и глух!..

Постойте!.. Дайте же перевести мне дух!

Вы, сударь, чересчур настойчивы! Как можно?

Вы домогаетесь всего — и неотложно!

Ужели, пользуясь приязнью к вам моей,

Вы отдали себя на произвол страстей?

Тартюф.

Коль преданность мою и впрямь вы не презрели,

Зачем весь пламень чувств не проявить на деле?

Эльмира.

Однако если бы я уступила вам,

Не бросила ли бы я вызов небесам,

Чьи заповеди чтить велите вы так строго?

Тартюф.

Страшат вас небеса? Напрасная тревога!

Тут я улажу все, ручаюсь за успех.

Эльмира.

Нарушить заповедь — ведь это смертный грех!

Тартюф.

О, вас избавлю я от самой малой тени

Столь мучающих вас наивных опасений!

Да, нам запрещены иные из услад,

Но люди умные, когда они хотят,

Всегда столкуются и с промыслом небесным.

Круг совести, когда становится он тесным,

Расширить можем мы: ведь для грехов любых

Есть оправдание в намереньях благих.

Я тайным сим путем вас поведу умело,

Не бойтесь ничего, доверьтесь мне всецело,

Без страха можете вы внять моим мольбам:

За все последствия в ответе лишь я сам.

Эльмира кашляет громче.

А вы изволили, я вижу, простудиться?

Эльмира.

Да, кашель мучает.

Тартюф. Есть у меня лакрица,

Позвольте предложить.

Эльмира. Нет, знаю наперед:

Ни от каких лекарств мой кашель не пройдет.

Тартюф.

Сколь это горестно!

Эльмира. Представить даже трудно!

Тартюф.

Итак, сия боязнь, поверьте, безрассудна.

Подумайте: ну кто раскроет наш секрет?

В проступке нет вреда, в огласке только вред.

Смущать соблазном мир — вот грех, и чрезвычайный,

Но не грешно грешить, коль грех окутан тайной.

Эльмира (снова кашляет и стучит по столу).

Боюсь, что для меня иного нет пути,

Как все позволить вам и до конца идти.

Лишь этою ценой — убеждена теперь я —

Смогу обидное сломить я недоверье[19].

Конечно, тягостно мне сделать этот шаг,

Но, видно, иначе не убедить никак

Того, кому всего услышанного мало;

Он добивается во что бы то ни стало

Свидетельств явственных, уже не слов, но дел, —

Что ж, если так, пускай получит, что хотел.

И если тяжкий грех содеян будет мною,

Тем хуже для того, кто этому виною.

Сама я, видит бог, тут буду ни при чем.

Тартюф.

О да, за все лишь я ответствен целиком!..

Эльмира.

Но мне сперва от вас нужна одна услуга.

Взгляните: за дверьми нет моего супруга?

Тартюф.

Его-то мы всегда вкруг пальца обведем.

Как сам он пожелал, мы видимся вдвоем,

Он этим горд весьма, спесь взор его туманит,

И если даже вдруг он нас врасплох застанет,

Скорей поверит мне, чем собственным глазам.

Эльмира.

Взгляните все-таки, спокойней будет нам.

Тартюф уходит.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Эльмира, Оргон.

Оргон (вылезает из-под стола)[20].

Ну, я вам доложу… Вот негодяй отпетый!..

Все не приду в себя. Сражен я сценой этой.

Эльмира.

Вы вылезли? Уже? Не рано ли, мой друг?

А может, вновь под стол — там скоротать досуг?

Мне кажется, что вы торопитесь чрезмерно,

Боюсь, что будет все для вас недостоверно,

Пока не доведет он дела до конца[21].

Оргон.

Еще не видел мир такого подлеца

Эльмира.

Неужто вы сдались? Не чересчур ли скоро?

Довольно ли у вас улик для приговора?

Все ль вами взвешено? Все ль вами решено?[22]

(Заслоняет собой Оргона.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Тартюф.

Тартюф (не замечая Оргона).

Ну вот! Сама судьба со мною заодно:

Нет ни души. Я жду счастливейшего мига…

Тартюф приближается, раскрыв объятия, к Эльмире, но она ускользает, и Тартюф оказывается лицом к лицу с Органом.

Оргон.

Полегче, сударь мой! Какой вы торопыга!

Позвольте-ка чуть-чуть поохладить ваш пыл.

Вот это праведник! Уважил! Удружил!

Возвышенный ваш дух поддался искушенью,

И вы тогда пришли к похвальному решенью:

Взять замуж дочь мою и соблазнить жену.

Признаться, я ушам не верил. Ну и ну!

Я сомневался, ждал, надеялся… Ох, стыдно!

Теперь уж я прозрел и все мне очевидно.

Эльмира (Тартюфу).

Окольные пути мне, право же, чужды,

На хитрость я пошла от крайней лишь нужды.

Тартюф (Оргону).

Как! Вы поверили?..

Оргон. Довольно пустословья!

Вон! Живо! А уж там кривляйтесь на здоровье!

Тартюф.

Хотел я…

Оргон. Разговор мы прекратим на сем.

Извольте сей же час покинуть этот дом!

Тартюф.

Смотрите, как бы вас не выгнали из дому![23]

Нельзя по-доброму, так будет по-худому:

Дом — мой, и на него я заявлю права.

Вы мне ответите за бранные слова,

Вы пожалеете об этих мерзких кознях,

Замучите себя вы в сокрушеньях поздних

О том, что нанесли обиду небесам,

Мне указав на дверь. Я вам за все воздам!

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Эльмира, Оргон.

Эльмира.

О чем он говорил? Что это за угрозы?

Оргон.

Да, дело скверное. Уж тут не смех, а слезы.

Эльмира.

Прошу, скажите мне…

Оргон. Ну и попал впросак

Я с этой дарственной! Не зря грозился враг.

Эльмира.

Как! С дарственной?

Оргон. Увы! Но есть еще другое,

И подозрение гнетет меня…

Эльмира. Какое?

Оргон.

Все после расскажу. Какой я был слепец!

Взглянуть, на месте ли заветный тот ларец?

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Оргон, Клеант.

Клеант.

Куда же вы сейчас?

Оргон. Ах! Я и сам не знаю.

Клеант.

Обдумать надобно сперва, я полагаю,

Нам сообща все то, что здесь произошло.

Оргон.

Ларец — вот где беда! Вот главное-то зло!

Все плохо, но ларец меня тревожит крайне.

Клеант.

По-видимому, речь идет о важной тайне?

Оргон.

Мне передал его мой бедный друг Аргас,

С тем чтоб укрыл ларец я от недобрых глаз.

В тот день, когда отсель пришлось бежать бедняге,

Он уложил в ларец важнейшие бумаги, —

И состояние и жизнь его сама

Зависят, мол, от них.

Клеант. Но странно мне весьма:

Такая вещь — как вы могли расстаться с нею?

Оргон.

По простоте своей я все открыл злодею

С доверием к его познаньям и уму,

И он мне дал совет — отдать ларец ему:

Что, дескать, ежели потребуют бумаги

И приведут меня, чиня допрос, к присяге,

То, не кривя душой, я заявить смогу,

Что нет их у меня; солгавши, не солгу

И с чистой совестью дам ложную присягу.

Клеант.

Сдается мне, что вы попали в передрягу

Как с этой дарственной, так и с ларцом, увы!

Столь опрометчиво распорядились вы,

Что сами недругу оружье дали в руки.

Да, лучше бы на хвост не наступать гадюке.

Как ни хотелось вам скорей его прогнать,

Сдержаться было бы умнее, милый зять.

Оргон.

Подумать — злая тварь, ничтожная душонка,

А благочестие разыгрывал как тонко!

И я — я спас его от нищенской сумы!

Вот — праведники! Жаль, что нет на них чумы.

Достаточно с меня людей такого сорта,

Для праведных особ я стану хуже черта.

Клеант.

Вот так всегда: чуть что — немедля шум и гром.

Вы быть умеренным не можете ни в чем

И, здравомыслию чужды, напропалую

Из крайности одной бросаетесь в другую.

Сейчас вы видите, что, промах дав большой,

Связали вы себя с бессовестным ханжой,

И вот впадаете вы, ради исправленья

Ошибки сделанной, в другое заблужденье:

Коль в жизни встретился вам лицемерный плут,

При чем, скажите мне, все праведники тут?

Пусть вы на удочку попались шарлатану,

Пусть благочестие служило здесь обману,

Но это значит ли, что мерзок целый свет,

Что вовсе уж людей благочестивых нет?

Такие выводы оставьте вольнодумцам.

Нельзя, конечно, быть доверчивым безумцем

И душу раскрывать пред подлецом до дна, —

Средина мудрая тут, как во всем, нужна.

Ваш грех, что чересчур вы были легковерны,

Но подозрительность есть грех настолько скверный,

Что, если к крайностям стремится так ваш дух,

Впадайте сызнова уж в первую из двух.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Дамис.

Дамис.

Отец мой! Правда ли, что негодяй лукавый

Вам, благодетелю, грозит теперь расправой,

Что в наглости своей он выковать посмел

Оружье против вас из ваших добрых дел?

Оргон.

Да. Я не знал, что есть такие злые души.

Дамис.

Позвольте лишь — ему я обкорнаю уши!

Нет, потакать ему никак нельзя, и вас

От наглых происков освобожу я враз:

Исколочу его — и струсит он, скотина.

Клеант.

Так может говорить лишь мальчик, не мужчина.

По нашим временам насилье не в чести,

И надобно умней дела свои вести.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, г-жа Пернель, Эльмира, Мариана и Дорина.

Г-жа Пернель. Ну, что у вас? Опять какой-то беспорядок?

Кружится голова от толков и догадок.

Оргон.

Всем происшествиям я очевидец сам.

И слух мне оскорбил и зренье этот срам,

За все мое добро — постыдная расплата.

Я бедняка призрел и возлюбил, как брата,

Под этим кровом он не ведает забот,

И льется на него поток моих щедрот,

Я отдаю ему и дочь, и все именье.

Тем временем злодей без всякого зазренья

Дерзает посягнуть на честь моей жены.

Но мною замыслы его обличены —

И гибелью грозит мне лицемер паскудный,

А средство для того дал сам я, безрассудный.

И в нищету теперь мечтает ввергнуть он

Меня, хоть мною был от нищеты спасен.

Дорина.

Бедняга!..

Г-жa Пернель.

И ты мнил, что в небылицы эти

Так и поверю я? Да ни за что на свете!

Оргон.

Как?

Г-жа Пернель.

Мало ли врагов у праведных людей!

Оргон.

Про что вы, маменька? В толк не возьму, ей-ей!

Г-жа Пернель.

Про нравы здешние, про то, что все тут вкупе

От злости истолочь его бы рады в ступе.

Оргон.

При чем тут злость, когда…

Г-жа Пернель. Тебе я с детских лет

Внушала, что уж так устроен этот свет,

Где злые праведным завидуют жестоко,

Где добродетели житья нет от порока.

Завистники умрут, но зависть — никогда.

Оргон.

Какая связь тут с тем, что нынче…

Г-жа Пернель.

Тартюф пал жертвою бесстыдного навета.

Оргон.

Но я же вам сказал, что сам я видел это!

Г-жа Пернель.

Настроил кое-кто тебя исподтишка.

Оргон.

О, ч… чуть не сорвалось словечко с языка!

Все это истина. Я был тому свидетель.

Г-жа Пернель.

Бессильна с клеветой бороться добродетель.

Оргон.

Что за бессмыслица! Да говорят же вам,

Что сам воочию я видел все! Я сам!

Я видел! Видел я! Я сам!.. О вражья сила!..

Иль, может, маменька, вам уши заложило?

Г-жа Пернель.

Сам видел? Ну и что? Нельзя судить на глаз.

Нередко видимость обманывает нас.

Оргон.

Тьфу, пропасть!..

Г-жа Пернель. Род людской так склонен к подозреньям

Подчас само добро нам мнится преступленьем.

Оргон.

Что ж, мне ему вменять в заслугу, не в вину

Его намеренье… обнять мою жену?

Г-жа Пернель.

Для обвинения одних догадок мало;

Тебе бы подождать, чтоб явственней все стало.

Оргон.

Как явственней? Мне ждать, чтоб на моих глазах

Он… Фу ты, черт, чуть-чуть не сорвалось в сердцах!..

Ох, маменька, боюсь, меня вы в грех введете!

Г-жа Пернель.

Он столь благочестив, столь чужд соблазнам плоти,

Что недоступно, сын, понятью моему:

Как мог свершить он грех, приписанный ему.

Оргон.

Ну, знаете, не будь вы матерью моею,

Уж я бы вам сказал… Я просто сатанею!

Дорина (Оргону).

Возмездие идет за нами, сударь, вслед:

Вы нам не верили, теперь вам веры нет.

Клеант.

Мы время попусту проводим в разговорах,

Не обсуждая мер, при помощи которых

Могли бы вырваться мы из его когтей.

Дамис.

Ужель и впрямь вредить осмелится злодей?

Эльмира.

Не верю. Если в суд придет он с челобитной,

Сам обличит себя как хищник ненасытный.

Клеант.

Не обольщайтесь. Он везде найдет ходы.

(Оргону.)

Не обобраться с ним вам, милый зять, беды.

При меньших козырях бессовестным пролазам

Вершить случалось то, с чем не мирится разум.

Он столь вооружен, что вам — скажу опять —

Не следовало с ним так круто поступать.

Оргон.

И то. Но, увидав всю наглость негодяя,

Как мог я действовать? Крушил не рассуждая.

Клеант.

Ах, если бы связать разорванную нить!

Иного нет пути: вас нужно помирить[24].

Эльмира.

Когда бы знала я, как велика опасность,

Не получили бы его поступки гласность,

Не стала б я…

Оргон (Дорине, видя, что входит г-н Лояль).

Кто там? Узнай-ка поскорей!

Вот только мне сейчас недостает гостей!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и г-н Лояль.

Г-н Лояль (Дорине, в глубине сцены).

Сестрица, добрый день! Сведи-ка, сделай милость,

Меня к хозяину.

Дорина. А что вдруг приключилось?

Он занят. Никого не велено пускать.

Г-н Лояль.

Не собираюсь я вам долго докучать.

Явился я к нему с весьма приятной вестью,

И примет он меня, я думаю, честь честью.

Дорина.

Как звать вас?

Г-н Лояль. Доложи ему лишь об одном:

Что господин Тартюф прислал меня в ваш дом

Для блага общего.

Дорина (Оргону). Видать, что он плутяга —

Уж так сладкоречив! Для вашего, мол, блага

Его сюда прислал сам господин Тартюф.

Клеант (Оргону).

Советую принять. Посланца оттолкнув,

Вы совершили бы оплошность пребольшую.

Оргон (Клеанту).

Быть может, хочет он пойти на мировую?

Что делать мне?

Клеaнт. Свой гнев смирить вам надлежит

И выслушать его, приняв любезный вид.

Г-н Лояль (Оргону).

Желаю здравствовать вам, сударь! Провиденье

Пускай вам ниспошлет свое благоволенье

И с вашего пути всех недругов сметет.

Оргон (Клеантуу тихо).

Начало впрямь сулит спасительный исход.

Г-н Лояль.

Я связан узами приязни с этим домом:

Ваш, сударь, батюшка мне добрым был знакомым.

Оргон.

Мне, сударь, совестно, и я готов принесть

Вам извинения, но с кем имею честь?..

Г-н Лояль.

Меня зовут Лояль. Нормандец по рожденью,

Себя с младых ногтей я посвятил служенью

Законности. И вот уж добрых сорок лет,

Как, правосудию на пользу, злу во вред,

В палате состою я приставом судебным.

К вам с предписанием явился я служебным.

Когда позволите…

Оргон. Как! Вы пришли сюда...

Г-н Лояль.

Тсс!.. Так, с безделицей — с решением суда.

Имею, сударь, честь вручить вам предписанье:

Незамедлительно очистить это зданье.

Всю вашу движимость, всех домочадцев — вон.

Оргон.

Что? Выселить? Меня?

Г-н Лояль.

Но ныне — и со мной, конечно, вы согласны —

Здесь господин Тартюф владелец полновластный

По смыслу дарственной, которая при мне.

Законность на его, истцовой, стороне.

Все правильно. Комар тут носа не подточит.

Дамис.

Да что этот наглец нам голову морочит?

Г-н Лояль (Дамису).

Ведь дело, сударь мой, касается не вас.

(Оргону.)

Я смею уповать, благоразумья глас,

Глас осторожности подскажут вам любезно,

Что правосудию перечить бесполезно.

Оргон.

Но, сударь…

Г-н Лояль. Сколько бы ни стоил этот дом.

Дороже было б вам прослыть бунтовщиком,

И вы исполните свой долг перед законом,

Как людям надлежит почтенным и смышленым.

Дамис.

Уж больно ревностно блюдете вы закон!

А если черный ваш судейский балахон

Я выбью палкою, чтоб было меньше пыли?

Г-н Лояль (Оргону).

Вы лучше бы сынку язык укоротили.

Печально было бы, коль в довершенье зол

Я оскорбление занес бы в протокол.

Его слова к тому дают мне веский повод.

Дорина (в сторону).

Да, пристав к нам пристал, как неотвязный овод!

Г-н Лояль.

Я высоко ценю порядочных людей

И дельце это взял затем лишь, ей-же-ей,

Что быть полезным вам мне подвернулся случай.

Явись к вам кто другой, он поступил бы круче.

Оргон.

Чего уж круче-то, как честную семью

Гнать из дому?

Г-н Лояль. Но я отсрочку вам даю.

Хоть мог бы действовать суровей по закону,

До завтрашнего дня и пальцем вас не трону.

Но не прогневайтесь: ночь проведу я тут.

Со мною и мои подручные придут —

С десяток молодцов. По форме всё, чин чином.

Сдадите перед сном вы от дверей ключи нам,

И будем мы нести охрану до утра

Покоя вашего и вашего добра.

Зато уж поутру должны свои пожитки

Отсюда вы забрать, все до последней нитки.

Стараясь вам помочь по доброте души,

Молодчиков набрал я дюжих. Крепыши!

Они вам вынесут домашний скарб за двери.

Все делаю для вас, ведь люди мы, не звери.

Покорнейше прошу взять это, сударь, в толк

И не препятствовать мне выполнять мой долг.

Оргон (Клеанту, тихо).

Хотя почти совсем лишен я достоянья,

Но все же из того, что есть, без колебанья

Я сотню золотых сейчас бы отвалил,

Когда б такой ценой мог, не жалея сил,

Шарахнуть чем-нибудь по этой гнусной харе.

Клеант (Оргону, тихо).

Сдержитесь.

Дамис. Нет границ нахальству этой твари.

Эх, руки чешутся воздать ему сполна!

Дорина (г-ну Лоялю).

У вас, почтеннейший, отличная спина;

Мне кажется, давно по ней скучает палка.

Г-н Лояль.

Дерзка, голубушка. Тебе себя не жалко?

К ответу можно ведь и женщину привлечь.

Клеант (г-ну Лоялю).

Ну, будет! Мы хотим обдумать вашу речь.

Прошу, оставьте нам судебное решенье.

Г-н Лояль.

До вечера! И пусть хранит вас провиденье!

Оргон (ему вслед).

И разразит тебя с Тартюфом заодно!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Оргон, Клеант, Дамис, г-жа Пернель, Эльмира, Мариана, Дорина.

Оргон.

Кто ж, матушка, был прав? Вот то-то и оно:

Каналья ваш Тартюф! Или еще вам мало?

Г-жа Пернель.

Все не очнусь. И впрямь, как с облаков упала[25].

Дорина (Оргону).

Чем недовольны вы? Чем рассердил он вас?

Нам праведность свою явил он лишний раз:

Ведь пуще, чем себя, своих он ближних любит,

И, помня, что людей богатство только губит,

Из сострадания он разорил вас в пух,

Дабы верней спасти от гибели ваш дух.

Оргон.

Я об одном прошу: молчи! Вот наказанье!

Клеант.

Сейчас нам надобно объединить старанья,

Чтоб выход отыскать.

Эльмира. Пути иного нет,

Как о его делах оповестить весь свет.

Не может этот плут не вызвать отвращенья —

И дарственной тогда не придадут значенья.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Валер.

Валер (Оргону).

Мне, сударь, очень жаль, что приношу сюда

Я горестную весть, но вам грозит беда.

Один мой близкий друг во имя давней дружбы

Открыл мне то, о чем узнал по долгу службы.

О государственной здесь тайне речь идет,

Но, преданность мою к вам, сударь, взяв в расчет,

Мой друг решился мне послать уведомленье:

Вам надобно бежать, не медля ни мгновенья.

Бесстыдный негодяй, что втерся в милость к вам,

Отважился донос подать на вас властям.

Проникнув к королю, ему вручил мошенник

Ларец с бумагами: бежавший, мол, изменник

На сохраненье вам ларец оставил сей,

Вы ж дерзостно его скрывали от властей.

Короче говоря, указ есть об аресте,

И стража послана за вами. С нею вместе

Сюда пожалует и сам ваш злобный враг,

А он-то уж не даст вам ускользнуть никак.

Клеант.

Он с хладнокровием отпетого злодея

Все средства в ход пустил. Таким путем вернее

У вас имущество отнимет он теперь.

Оргон.

Я вижу — человек страшней, чем лютый зверь.

Валер.

Нам дорог каждый миг. Послушайтесь совета:

Бегите. У крыльца нас ждет моя карета.

А здесь вот — тысяча червонцев. Грянул гром,

Спасение теперь лишь в бегстве мы найдем.

Итак, не медлите. Хочу вас проводить я

И сам доставлю вас в надежное укрытье.

Оргон.

Заботой вашей я растроган и смущен.

Отложим наш расчет до лучших мы времен,

Но буду я о том от сей поры молиться,

Чтоб счастье выпало мне с вами расплатиться…

Прощайте! Может быть, удастся повернуть…

Клеант.

Мы все возможное предпримем. Добрый путь!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же, Тартюф и офицер.

Тартюф (останавливает Оргона).

Ну-ну, зачем спешить? Повременим немного:

До нового жилья недальняя дорога.

Вы арестованы указом короля.

Оргон.

Как терпит этого предателя земля?

За то, что я посмел сорвать с тебя личину,

Ты, подлая душа, мне нож вонзаешь в спину!

Тартюф.

Мой слух неуязвим для ваших бранных слов:

Во славу небесам я все снести готов.

Клеант.

Да, отрицать нельзя: вы редкостный смиренник.

Дамис.

И небеса еще приплел сюда, мошенник!

Тартюф.

Меня не трогают ни брань, ни ярый пыл.

Я выполняю здесь мой долг по мере сил.

Мариана.

О да, почетный долг! Есть чем гордиться, право!

На этом поприще вас ожидает слава.

Тартюф.

Славней всего служить на поприще любом

Тому, чьей волею я послан в этот дом.

Оргон.

Забыл ты, кто тебя от нищеты избавил?

Ни благодарности, ни совести, ни правил!

Тартюф.

Служенье королю есть мой первейший долг.

Да, я обязан вам кой-чем, и, если смолк

Признательности глас в душе моей смиренной,

Причина в том, что так велел мне долг священный.

Тут я не пощажу, все чувства истребя,

Ни друга, ни жены, ни самого себя.

Эльмира.

О лицемер!

Дорина. Таких еще и не бывало:

На грязь чистейшее накинул покрывало.

Клеант. Коль вы предприняли столь тяжкие труды

С похвальным рвением, которым так горды,

То почему ж оно дремало в вас, покуда

Вас оскорбленный муж не выдворил отсюда?

Когда он выгнал вас, вы подали донос.

Покамест в стороне оставлю я вопрос

Об этой дарственной на все его именья.

Однако же и то примите в рассужденье,

Что, коль, по-вашему, преступен так мой зять,

Не след бы от него подарки принимать.

Тартюф (офицеру).

Я вас прошу меня избавить от нападок.

Пора, мне кажется, тут навести порядок.

Так исполняйте же вам отданный приказ!

Офицер.

Да, медлить незачем, совет ваш в самый раз.

Я предлагаю вам последовать за мною

В тюрьму, и там я вас на жительство устрою.

Тартюф.

Кого? Меня?

Офицер. Да, вас.

Тартюф. За что меня в тюрьму?

Извольте объяснить.

Офицер. Да уж кому-кому,

А вам не стану я давать тут объясненья.

(Оргону.)

Вам, сударь, следует отбросить опасенья.

Наш государь — враг лжи. От зоркости его

Не могут спрятаться обман и плутовство.

Он неусыпную являет прозорливость

И, видя суть вещей, казнит несправедливость.

Не подчиняется он голосу страстей,

Не знает крайностей великий разум сей.

Бессмертной славою достойных он венчает,

Но их усердие его не ослепляет,

И, воздавая им за добрые дела,

Сурово он следит за происками зла.

Могли ль коварные уловки этой твари

Не вызвать тотчас же сомнений в государе,

Раскрывшем множество и не таких интриг?

В извилины души злодейской он проник.

Доносчик, выдав вас, попал в свои же сети.

Есть правда и закон. Увидев плутни эти,

Под новым именем узнал в нем государь

Злодея дерзкого, о коем слышал встарь.

Давно уж королю дела его знакомы:

Их грязный перечень заполнить мог бы томы.

Неблагодарностью, что выказал он тут,

Монарха прогневил закоренелый плут,

И переполнилась от этой капли чаша.

Был послан для того я с ним в жилище ваше,

Чтоб дать ему дойти в бесстыдстве до конца

И вслед за тем при вас унизить наглеца.

Бумаги, что к сему попали негодяю,

По воле короля вам, сударь, возвращаю.

Соизволяет он расторгнуть договор,

Согласно коему задумал дерзкий вор

Присвоить этот дом и ваше все именье.

И сверх того король дарует вам прощенье,

Хоть помощь получил от вас мятежный друг.

Все эти милости вам в честь былых заслуг

Оказаны теперь, когда вы их не ждете, —

Пусть знают все, в каком у короля почете

Благое рвение. Душа его щедра,

И в правилах его — не забывать добра.

Дорина.

Ох! Слава небесам!

Г-ж а Пернель. Уф! С плеч гора свалилась!

Эльмира.

Счастливый оборот!

Мариана. Негаданная милость!

Оргон.

Попался, негодяй!..

Офицер уводит Тартюфа.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Оргон, Клеант, Дамис, г-жа Пернель, Эльмира, Мариана, Дорина, Валер.

Клеант. Спокойней, милый зять!

Не следует свое достоинство ронять.

К чему сейчас слова? Сдержите пыл свой гневный,

Оставьте жалкого судьбе его плачевной.

Не лучше ль пожелать, чтоб, искупив позор,

Вновь к добродетели он обратил свой взор,

Чтоб горько осудил он сам свой путь бесславный,

Чтобы раскаяньем смягчил он суд державный?

Великий государь столь милостив был к вам,

Что тотчас вы должны припасть к его стопам.

Оргон.

Да. Верно сказано. И, преклонив колени,

Я мудрость восхвалю его благих решений.

Исполню этот долг первейший, а потом

О долге предстоит подумать о другом

И, увенчав любовь победой долгожданной,

Соединить навек Валера с Марианой.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ДОН ЖУАН

сын дон Луиса.

СГАНАРЕЛЬ

слуга Дон Жуана.

ЭЛЬВИРА

жена Дон Жуана.

ГУСМАН

конюший Эльвиры.

ДОН КАРЛОС

ДОН АЛОНСО

братья Эльвиры.

ДОН ЛУИС

отец Дон Жуана.

НИЩИЙ.

ШАРЛОТТА

МАТЮРИНА

крестьянки.

ПЬЕРО

крестьянин.

СТАТУЯ КОМАНДОРА

Г-Н ДИМАНШ

торговец.

ЛА РАМЕ

бандит.

РАГОТЕН

ЛА ВЬОЛЕТ

слуги Дон Жуана.

СВИТА ДОН ЖУАНА.

СВИТА ДОН КАРЛОСА И ЕГО БРАТА, ДОН АЛОНСО.

ПРИЗРАК.

Действие происходит в Сицилии.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена представляет дворец.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сганарель, Гусман.

Сганарель (с табакеркой в руке). Что бы ни говорил Аристотель, да и вся философия с ним заодно, ничто в мире не сравнится с табаком: табак — страсть всех порядочных людей, а кто живет без табака, тот, право, жить недостоин. Табак не только дает отраду человеческим мозгам и прочищает их, он наставляет души на путь добродетели и приучает к порядочности. И если уж кто нюхает табак, с какой предупредительностью он угощает им и с каким радушием предлагает его направо и налево! Тут даже не ждешь, пока тебя попросят, ты сам спешишь на встречу чужому желанию, — вот каким порядочным и добродетельным становится всякий, кто нюхает табак!.. Но довольно об этом, вернемся к нашему разговору. Итак, мой дорогой Гусман, госпожа твоя, донья Эльвира, удивленная нашим отъездом, пустилась следом за нами в путь, а мой господин, по твоим словам, так пленил ее сердце, что она и жить не станет, если не разыщет его. Хочешь, я по секрету скажу тебе, что я думаю? Боюсь, что ей плохо отплатят за ее любовь, от ее приезда в этот город мало будет проку, так что лучше бы вам не двигаться с места.

Гусман. А в чем же тут причина? Скажи, пожалуйста, Сганарель, отчего у тебя такие недобрые мысли? Может быть, твой господин

102

открыл тебе свою душу и сказал, что он к нам охладел и что именно это заставило его уехать?

Сганарель. Да нет, но я всего понавидался и примерно знаю, как оно бывает, и хоть он мне еще ничего не говорил, а я готов биться об заклад, что идет к тому. Может, я и ошибаюсь, но опыт, право же, кое-чему меня научил.

Гусман. Неужели же этот внезапный отъезд означает измену Дон Жуана? И он мог так оскорбить нежные чувства доньи Эльвиры?

Сганарель. Нет, но ведь он еще молод, и ему не хватает смелости…

Гусман. Человек такого знатного рода — и совершает такую низость!

Сганарель. Что ж, что знатного рода! Это еще не причина. Знатный род не помеха.

Гусман. Но его связывают священные узы брака.

Сганарель. Эх, бедный мой Гусман! Поверь, друг мой, ты еще не знаешь, что за человек Дон Жуан.

Гусман. Должно быть, я и правда не знаю, что он за человек, если он мог так коварно обмануть нас. Я просто не пойму, как после такой любви и такого явного нетерпения, после таких ласковых уговоров, обетов, вздохов и слез, таких страстных писем, таких жарких уверений и бесконечных клятв, после таких бурных порывов и такого исступления (ведь его даже святые стены монастыря не остановили — так жаждал он завладеть доньей Эльвирой), не пойму я, как после всего этого у него хватит духу нарушить свое слово.

Сганарель. Мне-то нетрудно понять. Если бы и ты знал этого молодца, ты бы сказал, что это для него дело вполне обычное. Я не говорю, что чувства его к донье Эльвире изменились, я еще сам в этом не убедился. Ты ведь знаешь, что я по его приказанию уехал раньше него, а со времени своего приезда он со мной еще не разговаривал, но на всякий случай я тебе inter nos1 скажу, что мой господин Дон Жуан — величайший из всех злодеев, каких когда-либо носила земля, чудовище, собака,

103

дьявол, турок, еретик, который не верит ни в небо, ни в святых, ни в бога, ни в черта, который живет, как гнусный скот, как эпикурейская свинья, как настоящий Сарданапал, не желающий слушать христианские поучения и считающий вздором все то, во что верим мы. Ты говоришь, что он женился на твоей госпоже? Будь уверен, что он бы и не то еще сделал ради своей страсти и заодно женился бы и на тебе, и на ее собаке, и на ее кошке. В брак ему ничего не стоит вступить: он пользуется им, как ловушкой, чтобы завлекать красавиц. Он тебе на ком угодно женится. Дама ли, девица ли, горожанка ли, крестьянка ли — он ни одной не побрезгает. Если бы я стал называть тебе всех тех, на ком он женился в разных местах, то список можно было бы читать до вечера. Ты удивлен, ты побледнел от моих слов, а ведь я только в общих чертах обрисовал тебе его, — чтобы закончить портрет, нужно было бы еще как следует поработать кистью. Словом, кара небесная когда-нибудь непременно его постигнет, мне же лучше было бы служить у самого дьявола, чем у него: столько приходится видеть мерзостей, что я бы рад был, если б он сквозь землю провалился. Когда знатный господин еще и дурной человек, то это ужасно: я должен сохранять ему верность, хотя мне и невтерпеж. Быть усердным меня заставляет только страх, он сдерживает мои чувства и вынуждает одобрять то, что противно моей душе… Вот он разгуливает по дворцу, разойдемся. Постой! Я был с тобой откровенен, как-то невольно все сразу выложил, но, если что-нибудь до него дойдет, я прямо так и скажу, что ты соврал.

Гусман уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Сганарель, Дон Жуан.

Дон Жуан. Что это за человек разговаривал с тобой? По-моему, он похож на добряка Гусмана, слугу доньи Эльвиры.

Сганарель. Да, что-то в этом роде.

Дон Жуан. Как! Это он?

104

Сганарель. Он самый.

Дон Жуан. И давно он в этом городе?

Сганарель. Со вчерашнего вечера.

Дон Жуан. А что привело его сюда?

Сганарель. Полагаю, вам должно быть ясно, что его тревожит.

Дон Жуан. Наверно, наш отъезд?

Сганарель. Бедняга совершенно убит и спрашивал меня, в чем тут причина.

Дон Жуан. И что же ты ему ответил?

Сганарель. Что вы мне ничего не говорили.

Дон Жуан. Ну а сам-то ты что об этом думаешь? В чем тут, по-твоему, дело?

Сганарель. По-моему? Да я думаю, не в укор вам будь сказано, что у вас уже новая любовь на уме.

Дон Жуан. Ты так думаешь?

Сганарель. Да.

Дон Жуан. Честное слово, ты не ошибся: должен тебе признаться, что мысли мои поглощены не доньей Эльвирой, а другой.

Сганарель. Господи боже, моего Дон Жуана я знаю насквозь! Мне хорошо известно, что нет сердца более непостоянного, чем ваше: ему нравится то и дело менять одни узы на другие, и не любит оно оставаться на месте.

Дон Жуан. А скажи: разве я, по-твоему, поступаю неправильно?

Сганарель. Эх, сударь!..

Дон Жуан. Ну что? Говори.

Сганарель. Разумеется, правильно, если вам так угодно, — тут возразить нечего. Но если бы вам так не было угодно, то, пожалуй, и дело было бы совсем другое.

Дон Жуан. Да ты можешь говорить свободно и не скрывать, что у тебя на душе.

Сганарель. Ежели так, сударь, то я вам прямо скажу, что не по сердцу мне ваш образ действий. По-моему, очень скверно — влюбляться в первую встречную, как это делаете вы.

Дон Жуан. Как! Ты хочешь, чтобы мы связывали себя с первым же предметом нашей страсти, чтобы ради него мы отреклись от света и больше ни на кого и не смотрели? Превосходная затея — поставить себе в какую-то мнимую заслугу верность,

105

навсегда похоронить себя ради одного увлечения и с самой юности умереть для всех других красавиц, которые могут поразить наш взор! Нет, постоянство — это для чудаков. Любая красавица вольна очаровывать нас, преимущество первой встречи не должно отнимать у остальных те законные права, которые они имеют на наши сердца. Меня, например, красота восхищает всюду, где бы я ее ни встретил, я легко поддаюсь тому нежному насилию, с каким она увлекает нас. Пусть я связан словом, однако чувство, которое я испытываю к одной красавице, не заставляет меня быть несправедливым к другим: у меня по-прежнему остаются глаза, чтобы замечать достоинства всех прочих, и каждой из них от меня — дань и поклонение, к которым нас обязывает природа. Как бы то ни было, сердце мое не может не принадлежать всему тому, что ласкает взгляд, и едва лишь хорошенькое личико попросит меня отдать ему сердце, я, будь у меня даже десять тысяч сердец, готов отдать их все. В самом деле: зарождающееся влечение таит в себе неизъяснимое очарование, вся прелесть любви — в переменах. Это так приятно — всевозможными знаками внимания покорять сердце молодой красавицы, видеть, как с каждым днем ты все ближе к цели, побеждать порывами своего чувства, вздохами и слезами невинную стыдливость души, которая не хочет слагать оружие, шаг за шагом преодолевать мелкие преграды, которые она ставит нам, побеждать щепетильность, в которой она видит свою за слугу, и незаметно вести ее туда, куда ты стремишься ее привести! Но когда ты своего достиг, когда уже нечего ни сказать, ни пожелать, то вся прелесть страсти исчерпана и ты засыпаешь в мирном спокойствии этой любви, если только что-нибудь новое не разбудит вновь твои желания и не соблазнит твое сердце чарующей возможностью новой победы. Словом, нет ничего более сладостного, чем сломить сопротивление красавицы. У меня на этот счет честолюбие завоевателя, который всегда летит от победы к победе и не в силах положить предел своим вожделениям. Ничто не могло бы остановить неистовство моих желаний. Сердце мое, я чувствую, способно любить всю землю. Подобно Александру Македонскому, я желал бы, чтобы существовали

106

еще и другие миры, где бы мне можно было продолжить любовные победы.

Сганарель. Боже ты мой! До чего складно все у вас получается! Словно наизусть выучили, говорите, будто по книжке.

Дон Жуан. Что ты можешь сказать на это?

Сганарель. Да могу сказать… Не знаю, что и сказать: вы так оборачиваете дело, что кажется, будто вы правы, а между тем не подлежит сомнению, что вы не правы. Мне приходили в голову превосходные мысли, а от ваших речей они все перемешались. На сей раз пусть так и останется, а к следующему разу я мои доводы запишу — вот тогда я с вами и поспорю.

Дон Жуан. Прекрасно сделаешь.

Сганарель. Но только, сударь, позволите ли вы мне и тогда сказать вам, что меня отчасти смущает тот образ жизни, который вы ведете?

Дон Жуан. Какой же, по-твоему, образ жизни я веду?

Сганарель. Очень даже хороший. Но вот, например, смотреть, как вы каждый месяц женитесь…

Дон Жуан. Что же может быть приятнее?

Сганарель. Так-то оно так, я понимаю, что это весьма приятно и занимательно, я и сам бы от этого не отказался, если бы тут не было греха, а между тем, сударь, так смеяться над священным таинством и…[26]

Дон Жуан. Ну-ну, довольно! Это дело неба и мое, мы уж как-нибудь разберемся и без твоей помощи.

Сганарель. Ей-богу, сударь, мне часто приходилось слышать, что шутки с небом — плохие шутки, вольнодумцы никогда не кон чают добром.

Дон Жуан. Замолчи, глупец! Ты же знаешь, что я не люблю, когда мне читают наставления.

Сганарель. Да я и не для вас все это говорю, боже меня упаси. Вы-то знаете, что делаете, и если уж вы ни во что не верите, так у вас на то есть свои основания, но бывают на свете такие наглецы, которые распутничают неизвестно для чего и строят из себя вольнодумцев, потому что полагают, будто это им к лицу. И вот если бы у меня господин был такой, я бы ему прямо в глаза сказал: «Да как вы смеете шутить с небом, как вы не

107

боитесь издеваться над всем, что есть самого священного? Это вы-то, жалкий червь, ничтожная букашка (так я говорю тому самому господину), это вы-то затеяли обратить в посмешище все то, что другие люди почитают? Или, может, вы думаете, что если вы знатного рода, что если у вас белокурый искусно завитой парик, шляпа с перьями, платье, шитое золотом, да ленты огненного цвета (я не вам все это говорю, а тому, другому), может, вы думаете, что вы от этого умней, что все вам позволено и никто не смеет вам правду сказать? Узнайте же от меня, от своего слуги, что рано или поздно небо карает безбожников, дурная жизнь приводит к дурной смерти и…»

Дон Жуан. Довольно!

Сганарель. О чем мы с вами говорили?

Дон Жуан. О том, что некая красавица пленила мое сердце и я, прельщенный ее чарами, отправился за ней сюда.

Сганарель. И вам, сударь, не страшно, что вы тут полгода назад убили командора?

Дон Жуан. А чего мне бояться? Разве я не по всем правилам его убил?

Сганарель. По всем правилам, сударь, как нельзя лучше, — жаловаться ему не на что.

Дон Жуан. По этому делу я был помилован.

Сганарель. Так-то оно так, но все же вряд ли это помилование успокоило родственников и друзей, и…

Дон Жуан. О, не будем думать о злоключениях, которые могут нас постигнуть, будем думать лишь о том, что может доставить нам удовольствие! Особа, о которой я тебе рассказывал, просто очаровательна; привез ее сюда тот самый человек, за которого она должна здесь выйти замуж, а я эту чету влюбленных случайно встретил дня за три, за четыре до их путешествия. Я еще ни когда не видел, чтобы два человека были так довольны друг другом и выказывали друг другу больше любви. Нежные проявления их взаимного пыла взволновали меня, поразили мое сердце, и любовь моя началась с ревности. Да, мне было невыносимо смотреть на то, как им хорошо вдвоем, досада распалила во мне желание, и я представил себе, какое это будет для меня наслаждение, если я смогу нарушить их согласие и разорвать

108

эти узы, оскорблявшие мою чувствительную душу; однако до сих пор все мои усилия были тщетны, и я прибегаю уже к крайнему средству. Будущий супруг устраивает нынче для своей возлюбленной морскую прогулку. Я тебе пока ничего не говорил, а ведь все уже готово для того, чтобы моя любовь восторжествовала: я раздобыл лодку и подговорил людей, которые без труда похитят красавицу.

Сганарель. А, сударь!..

Дон Жуан. Что еще?

Сганарель. Все складывается очень удачно для вас, вы действуете решительно. Нет ничего лучше, как жить в свое удовольствие.

Дон Жуан. Словом, ты отправишься со мной и захватишь все мое оружие, чтобы нам… (Заметив донью Эльвиру.) Ах, какая досадная встреча! Мошенник! Ты почему мне не сказал, что и она здесь?

Сганарель. Вы, сударь, меня об этом не спрашивали.

Дон Жуан. Она совсем с ума сошла, даже не переоделась и явилась сюда в дорожном платье.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и донья Эльвира.

Донья Эльвира. Соблаговолите ли вы узнать меня, Дон Жуан? Могу ли я по крайней мере надеяться, что вы соизволите посмотреть в мою сторону?

Дон Жуан. Признаюсь, сударыня, я удивлен, я не ожидал вас здесь встретить.

Донья Эльвира. Да, я вижу, что вы меня не ждали, вы в самом деле удивлены, но только совсем не так, как я надеялась, само ваше удивление окончательно убеждает меня в том, чему я до сих пор отказывалась верить. Поражаюсь собственной простоте и слабости моего сердца: оно все еще сомневалось в измене, когда у него было уже столько доказательств! Я была так добра или, сознаюсь, так глупа, что хотела сама себя обмануть и старалась разубедить свои же глаза и свой разум. Я искала доводов,

109

чтобы оправдать то охлаждение, которое моя нежность почувствовала в вас, и сама придумывала сотни благовидных предлогов для вашего поспешного отъезда, только бы вы были чисты от преступления, в котором мой рассудок вас обвинял. Напрасно мои справедливые подозрения каждый день твердили мне одно и то же, — я не слушала их голоса, называвшего вас преступником, и с наслаждением прислушивалась к множеству нелепых измышлений, которые рисовали вас моему сердцу невинным. Но прием, оказанный мне, уже не оставляет сомнений, а во взгляде, которым вы меня встретили, я прочла гораздо больше, чем хотела бы узнать. Все же я была бы не прочь услышать из ваших уст о причине вашего отъезда. Говорите же, Дон Жуан, прошу вас, — посмотрим, как вам удастся оправдаться.

Дон Жуан. Сударыня! Вот перед вами Сганарель, он знает, почему я уехал.

Сганарель (Дон Жуану, тихо). Я, сударь? Я, с вашего позволения, ничего не знаю.

Донья Эльвира. Говорите вы, Сганарель. Мне все равно, от кого я об этом услышу.

Дон Жуан (делая Сганарелю знак приблизиться). Ну, рассказывай!

Сганарель (Дон Жуану, тихо). Да что я должен говорить?

Донья Эльвира. Подойдите же, раз вам велят, и объясните мне причину такого стремительного отъезда.

Сганарель (Дон Жуану, тихо). Мне нечего сказать. Вы ставите вашего слугу в дурацкое положение.

Дон Жуан. Ты будешь говорить или нет?

Сганарель. Сударыня!..

Донья Эльвира. Что?

Сганарель (поворачиваясь к своему господину). Сударь!..

Дон Жуан (грозит ему). Если ты…

Сганарель. Сударыня! Завоеватели, Александр Македонский и другие миры — вот причина нашего отъезда. Это, сударь, все, что я могу сказать.

Донья Эльвира. Быть может, Дон Жуан, вы откроете мне эти необыкновенные тайны?

Дон Жуан. Сударыня! Сказать по правде…

110

Донья Эльвира. Вы — придворный, и так плохо умеете защищаться! Ведь для вас это должно быть делом привычным. Вы так смущены, что на вас тяжело смотреть. Почему бы вам не напустить на себя благородное бесстыдство? Почему вы не клянетесь мне, что полны ко мне все тех же чувств, что по-прежнему любите меня необычайно пылко и что только смерть может разлучить вас со мной? Почему вы не говорите мне, что дела величайшей важности заставили вас уехать, не предупредив меня, что вам волей-неволей придется пробыть здесь еще некоторое время, а мне надлежит вернуться домой в полной уверенности, что вы последуете за мною при первой возможности, что вы, конечно, горите желанием соединиться со мной и что вдали от меня вы страдаете так же, как страдает тело, с которым рассталась душа? Вот как вам надо бы защищаться, а не стоять передо мной в замешательстве!

Дон Жуан. Признаюсь, сударыня, я не обладаю даром притворства, я человек прямодушный. Я не стану говорить, что полон к вам все тех же чувств и горю желанием соединиться с вами, ибо ясно и так, что раз я уехал, значит, я намеревался покинуть вас, хотя и вовсе не по тем причинам, которые вы, быть может, себе рисуете: так мне подсказывала совесть, я уже не мог себя уверить, будто и впредь могу жить с вами, не впадая в грех. Во мне зародились сомнения, у души моей раскрылись глаза на то, что я творю. Я подумал о том, что ради женитьбы я похитил вас из монастыря, что вы нарушили обеты, связывавшие вас, и что небо весьма ревниво относится к таким вещам. Меня охватило раскаяние, мне стало страшно гнева небес. Я решил, что наш брак есть не что иное, как скрытое прелюбодеяние, что он навлечет на нас какую-нибудь кару свыше и что мне в конце концов надо постараться вас забыть и дать вам возможность вернуться к вашим прежним оковам. Неужели же вы будете противиться такому благочестивому намерению, неужели вы заставите меня удерживать вас и ссориться из-за этого с самим небом? Неужели…

Донья Эльвира. Ах, злодей! Теперь я вполне поняла тебя, но, на свое несчастье, слишком поздно, — от этого сознания мне будет только еще тяжелее. Но знай, что преступление твое не оста-

111

нется безнаказанным и небо, над которым ты глумишься, отомстит тебе за твое вероломство.

Дон Жуан. Слышишь, Сганарель? Небо!

Сганарель. Не на таких напали, нам-то это хоть бы что!

Дон Жуан. Сударыня!..

Донья Эльвира. Довольно! Я ничего больше не хочу слушать, я даже виню себя, что выслушала слишком много. Это малодушие — позволять, чтобы тебе еще объясняли твой позор. Слушая такие речи, благородное сердце с первого же слова должно принять твердое решение. Не жди, чтобы я разразилась упреками и проклятиями, — нет-нет, гнев мой не таков, чтобы изливаться в пустых словах, вся ярость моя сохранится для мести. Говорю тебе еще раз: небо накажет тебя, вероломный, за то зло, которое ты мне причинил, а если небо тебе ничуть не страшно, то страшись гнева оскорбленной женщины. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сганарель, Дон Жуан.

Сганарель (про себя). Если бы в нем могла заговорить совесть!

Дон Жуан (после краткого раздумья). Теперь подумаем о том, как нам осуществить нашу любовную затею. (Уходит.)

Сганарель (один). Ах, какому ужасному господину я должен служить!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена представляет местность на берегу моря.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Шарлотта, Пьеро.

Шарлотта. Просто счастье, Пьеро, что ты оказался тут как тут.

Пьеро. Да, черт их возьми, еще бы немножко — и они бы оба потонули, как пить дать.

Шарлотта. Стало быть, это утренним ветром их в море опрокинуло?

Пьеро. Да ты погоди, Шарлотта, я тебе как есть все с начала и расскажу: я-то ведь, как говорится, их первый увидал, увидал-то их первый я. Были это мы с толстым Лукой, он да я, на берегу моря и забавлялись да баловались с ним: бросали в голову друг дружке комья грязи. Ты ведь знаешь: толстый Лука охотник до всякого баловства, а я, право слово, тоже баловник. Вот мы баловались, баловались, и вижу это я, будто вдалеке что-то в воде барахтается и этакими рывками к нам плывет. Я это видел хорошо, а потом вдруг вижу, что ничего не вижу. «Эй, Лука! — говорю. — Кажется мне, народ там плавает». — «Ишь чего, — говорит он мне, — кошка тебе в глаза наплевала, мутится у тебя в глазах». — «Вот те крест, — говорю, — не мутится у меня в глазах, это люди». — «А вот и нет, — говорит, — у тебя бельмо». — «Давай об заклад побьемся, — говорю, — нет у меня бельма, — говорю, — а это два человека, — говорю, — плывут прямехонько сюда», — говорю. «Черт! — говорит он мне. — Бьюсь об заклад, что нет». — «Ну, — говорю, — хочешь биться на десять

113

су?» — «Ладно, — говорит, — вот тебе деньги на кон», — говорит. Я с ума не сошел, головы не потерял, а взял да и бросил на землю четыре су парижских да еще пять туренских полушками, — вот ей-ей, одним махом, как стакан вина выпить! Я ведь человек отчаянный и уж ни на что не посмотрю, но тут-то я знал, что делал. Мне пальца в рот не клади! Не успел я и деньги-то на кон поставить, а уж вижу как на ладони: два человека и зовут на помощь, и тут я сразу стал собирать заклад. «Ну, Лука, — говорю, — вишь ты, нас зовут, давай живо к ним». — «Нет, — говорит, — я из-за них деньги проиграл». Ну, тут уж я стал его стыдить да выговаривать ему — худо ли, хорошо ли, а кончилось тем, что сели мы с ним в лодку и с грехом пополам вытащили их из воды, а потом отвел я их домой к огню, и тут они догола разделись и сушиться стали, а потом набежало еще двое из той же шайки, только те сами спаслись, а потом Матюрина пришла, а с ней они перемигиваться стали. Вот оно, Шарлотта, какое дело, как оно все случилось.

Шарлотта. Ты, Пьеро, помнится, говорил мне, будто один из них получше будет.

Пьеро. Да, то хозяин. Он, верно, знатный, важный такой господин, платье у него сверху донизу все в золоте, и те, что в слугах у него, сами господа настоящие, а хоть и важный он господин, а потонул бы как пить дать, кабы я той порой не подоспел.

Шарлотта. Скажи на милость!

Пьеро. Да вот те крест, крышка бы ему, кабы не мы.

Шарлотта. Он все еще голый у тебя сидит, Пьеро?

Пьеро. Ан нет, они его при нас опять разодели! Бог ты мой, никогда я не видывал, чтобы так одевались! Сколько там всего понакручено да понаверчено, пуговиц сколько всяких у этих господ придворных! Я бы во всем этом запутался, как увидел — глаза вылупил. Знаешь, Шарлотта: волосы у них такие, что на голове не держатся, они их напяливают на себя, как колпак из кудели. На рубашках у них такие рукава, что мы с тобой, ты да я, целиком бы в них залезли. Заместо штанов у них вроде как передник, а уж велик, что твой великий пост: заместо камзола — кацавеечки какие-то и не доходят даже до пупа, а заместо во-

114

ротничка — большой шейный платок, сетчатый и с четырьмя большущими кистями из полотна, свисают они им прямо на живот. А еще у них воротнички, совсем маленькие, на рукавах, а на ногах — бочки целые, обшитые позументом, и повсюду столько лент, столько лент, что просто жалость. Даже башмаки — и там понатыкано лент с одного конца до другого, и так они устроены, что я бы в них шею сломал.

Шарлотта. Право слово, Пьеро, надо мне хоть пойти посмотреть.

Пьеро. Да ты сперва послушай, Шарлотта, мне тебе что-то надо сказать.

Шарлотта. Ну, что такое? Говори!

Пьеро. Вот какое дело, Шарлотта: надо мне, как говорится, душу тебе открыть. Я тебя люблю, ты ведь это знаешь, и я хочу на тебе жениться, но я, ей-богу, недоволен тобой.

Шарлотта. Это почему же?

Пьеро. А потому, что ты меня огорчаешь, верно говорю.

Шарлотта. Чем же это я тебя огорчаю?

Пьеро. Да вот не любишь ты меня.

Шарлотта. Ах вот что! Только и всего?

Пьеро. Да, только и всего, и этого предостаточно.

Шарлотта. Господи, Пьеро! Ты мне всегда одно и то же говоришь.

Пьеро. Я тебе всегда одно и то же говорю, потому у нас с тобой всегда одно и то же, а кабы не было всегда одно и то же, я бы тебе всегда одно и то же не говорил.

Шарлотта. Да чего тебе надо-то? Чего ты хочешь-то?

Пьеро. Черт возьми, я хочу, чтоб ты меня любила!

Шарлотта. А разве я тебя не люблю?

Пьеро. Нет, ты меня не любишь, а вот я-то все делаю, чтобы ты меня любила. Я без всяких разговоров покупаю тебе ленты у всех торговцев, которые к нам заходят, чуть шею себе не ломаю, а достаю тебе дроздов из гнезда, нанимаю скрипачей, чтобы играли на твоих именинах, — и все как об стену горох. Знаешь, Шарлотта, нехорошо это и нечестно — не любить людей, которые нас любят.

Шарлотта. Господи, да я ж тебя люблю!

Пьеро. Нечего сказать, хороша любовь!

Шарлотта. Да как же тебя еще-то любить прикажешь?

115

Пьеро. А так, как любят все люди, когда они взаправду любят.

Шарлотта. А я тебя не взаправду люблю?

Пьеро. Нет. Когда взаправду любят, так это всякому и видно, и чего только тут не вытворяют с людьми, если любят их от всего сердца! Погляди на Томасу-толстуху, что втюрилась в молодого Робена: все-то она вокруг него егозит, все-то его дразнит, никогда в покое не оставит. Пройдет мимо него — всякий раз как-нибудь пошутит или подзатыльника ему даст, а то намедни сидел он на скамейке, так она ее вытащила из-под него — он во весь рост и растянулся на земле. Вот это любовь так любовь! А ты никогда словечка мне не скажешь, ровно пень. Я хоть двадцать раз перед тобою пройду, ты и с места не двинешься, чтоб меня шлепнуть или что сказать. Черт возьми, так не годится, уж очень ты бесчувственная!

Шарлотта. Уж какая есть. Такой у меня нрав, мне себя не переделать.

Пьеро. Нрав тут ни при чем. Когда кого любишь, всегда чем-нибудь это покажешь.

Шарлотта. Люблю я тебя сколько могу, а коли тебе этого мало, можешь полюбить другую.

Пьеро. Вот те на! Мне не этого надо. Да ты послушай: кабы ты меня любила, стала бы ты говорить такие вещи?

Шарлотта. А ты чего мне голову морочишь?

Пьеро. А, черт, да что я тебе дурного сделал? Я только прошу: будь со мной поласковее.

Шарлотта. Ну так не трогай меня и не приставай. Может, когда мы перестанем об этом думать, оно само вдруг и придет.

Пьеро. Ну, так ударим на этом по рукам, Шарлотта!

Шарлотта (дает ему руку). Ладно, идет.

Пьеро. Только обещай, что ты постараешься любить меня побольше.

Шарлотта. Я-то постараюсь как могу, но только надо, чтобы оно само пришло… Это кто, Пьеро? Тот самый господин, что ли?

Пьеро. Да, это он.

Шарлотта. Ах боже мой, какой миленький! Что за жалость была бы, ежели бы он потонул!

Пьеро. Я сейчас ворочусь — пойду винца выпью, надо маленько оправиться от всех передряг. (Уходит.)

116

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Шарлотта в глубине сцены, Дон Жуан, Сганарель.

Дон Жуан. Мы потерпели неудачу, Сганарель: нежданный шквал опрокинул вместе с лодкой и всю нашу затею. Но, по правде сказать, крестьянка, с которой я только что расстался, за все меня вознаградила, — она до того очаровательна, что я уже начинаю забывать об огорчении, которое мне доставил наш неуспех. Это сердечко не должно ускользнуть от меня, и я уже сумел так расположить его к себе, что мне не долго придется томиться и вздыхать.

Сганарель. Признаться, сударь, я вам дивлюсь. Только что нас миновала смертельная опасность, а вы, вместо того чтобы возблагодарить небо за милость, которую оно нам явило, опять стараетесь навлечь на себя его гнев вашими всегдашними затеями и любовными…

Дон Жуан грозит ему.

Ну, довольно, мошенник ты этакий; ты сам не знаешь, что говоришь, а вот господин твой знает, что делает. Идемте!

Дон Жуан (заметив Шарлотту). Ого! Откуда же, Сганарель, взялась еще и эта крестьяночка? Посмотри, какая хорошенькая! Ведь правда, она не хуже первой?

Сганарель. Разумеется. (В сторону.) Новое дело!

Дон Жуан (Шарлотте). Чему я обязан, красавица, столь приятной встречей? Неужели в сельской местности, среди деревьев и скал, можно встретить особ, подобных вам?

Шарлотта. Как видите, сударь.

Дон Жуан. Вы из этой деревни?

Шарлотта. Да, сударь.

Дон Жуан. Вы там и живете?

Шарлотта. Да, сударь.

Дон Жуан. А как ваше имя?

Шарлотта. Шарлотта, с вашего позволения.

Дон Жуан. Ах, какая красивая! И какие глаза! Так в душу и смотрят.

Шарлотта. Сударь! Мне просто стыдно.

117

Дон Жуан. О, пусть вам не будет стыдно — вам же говорят правду! Сганарель! Что ты скажешь? Какая прелесть! Повернитесь, пожалуйста. Ах, какая изящная талия! Чуть-чуть выше голову, сделайте милость. Ах, какое миленькое личико! Откройте глаза пошире. Ах, как они хороши! Позвольте мне взглянуть на ваши зубки. Ах, какое очарование! А ваши губки так соблазнительны! Я в полном восторге, такой обворожительной особы я еще никогда не видел.

Шарлотта. Воля ваша, сударь, но только, может, вы смеетесь надо мной.

Дон Жуан. Мне над вами смеяться? Боже сохрани! Я слишком вас люблю, я говорю от чистого сердца.

Шарлотта. Премного вам благодарна, ежели так.

Дон Жуан. Не за что благодарить. За все, что я говорю, вы должны быть благодарны не мне, а только вашей красоте.

Шарлотта. Все это, сударь, для меня слишком красно сказано, у меня и ума-то не хватает ответить вам.

Дон Жуан. Сганарель! Посмотри-ка на эти руки.

Шарлотта. Полно вам, сударь, они у меня черные как невесть что!

Дон Жуан. Да что вы! Таких рук ни у кого нет. Позвольте мне их поцеловать.

Шарлотта. Это мне, сударь, слишком много чести будет. Кабы я раньше знала, я бы их помыла с отрубями.

Дон Жуан. А скажите, прекрасная Шарлотта: вы ведь еще, наверное, не замужем?

Шарлотта. Нет, сударь, но скоро выйду за Пьеро, сына нашей соседки Симонетты.

Дон Жуан. Возможно ли! Такой особе, как вы, быть женой простого крестьянина! Нет-нет, это значило бы осквернить подобную красоту, вы рождены не для жизни в деревне. Вы достойны, несомненно, лучшей участи, и небо, которое это знает, как раз и привело меня сюда для того, чтобы я помешал этому браку и воздал должное вашим прелестям. Ведь я, прекрасная Шарлотта, люблю вас всем сердцем, так что от вас одной будет зависеть, чтобы я вырвал вас из этого убожества и помог вам занять положение, которого вы достойны. Моя любовь зародилась внезап-

118

но, не отрицаю, но ничего не поделаешь, Шарлотта: такова сила вашей несравненной красоты — вас за четверть часа полюбишь так, как другую не полюбил бы и за полгода.

Шарлотта. Когда вы говорите, сударь, я, право, не знаю, как быть. То, что вы сказали, мне по сердцу, и я хотела бы вам верить, но мне всегда твердили, что господам верить нельзя и что вы, придворные, обманщики; у вас одно на уме: как бы девушку обольстить.

Дон Жуан. Я не из таких людей.

Сганарель (в сторону). Как же!

Шарлотта. Знаете, сударь, в этом мало хорошего, когда обманывают. Я бедная крестьянка, но честь берегу, и мне лучше умереть, чем потерять ее.

Дон Жуан. Неужели же у меня такая черная душа, что я способен обмануть такую особу, как вы? Неужели же я так низок, что обольщу вас? Нет-нет, совесть мне этого не позволит. Я вас люблю, Шарлотта, искренне и беззаветно, и, чтобы вы поняли, что я говорю правду, знайте: у меня нет другого намерения как жениться на вас. Вам требуется еще более убедительное доказательство? Я готов жениться, когда вам будет угодно, а в свидетели обещания, которое я вам даю, беру вот этого человека.

Сганарель. Да-да, не бойтесь: он женится на вас сколько вам угодно.

Дон Жуан. Ах, Шарлотта, вижу я, что вы меня еще не знаете! Вы очень несправедливы, если обо мне судите по другим. Может быть, и есть на свете обманщики, которые только и думают, как бы девушку обольстить, но меня вы должны исключить из их числа и не подвергать сомнению искренность моих слов; да к тому же ваша красота порукой вам во всем. При такой наружности, как у вас, не должно быть и места для подобных опасений. Верьте мне: вы не похожи на особу, которую можно обмануть, а что до меня, то клянусь вам, я тысячу раз пронзил бы свое сердце, если б только у меня мелькнула мысль изменить вам.

Шарлотта. Господи! Не знаю, правду вы говорите или неправду, а получается так, что вам веришь.

Дон Жуан. Если вы мне поверите, вы только отдадите мне должное.

119

Итак, я вновь обращаюсь к вам с тем же самым предложением. Вы его принимаете? Вы согласитесь стать моей женой?

Шарлотта. Да, только бы тетка моя согласилась.

Дон Жуан. Так по рукам, Шарлотта, раз вы сами на это согласны!

Шарлотта. Только, сударь, я вас прошу: вы уж меня не обманите, это был бы на вашей душе грех, вы сами видите, какая я доверчивая.

Дон Жуан. Что? Вы словно еще сомневаетесь в моей искренности? Хотите, я принесу самые страшные клятвы? Пусть небо…

Шарлотта. Господи, да не клянитесь! Я вам и так верю.

Дон Жуан. Поцелуйте же меня разок в знак вашего согласия!

Шарлотта. Ах, сударь, подождите, пожалуйста, пока мы поженимся! А тогда я буду целовать вас сколько вам будет угодно.

Дон Жуан. Ну что ж, прекрасная Шарлотта, мне угодно все, что угодно вам. Дайте мне только вашу руку и позвольте тысячью поцелуев выразить то восхищение…

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Пьеро.

Пьеро (толкает Дон Жуана, целующего руку Шарлотте). Но-но, сударь, сделайте милость, подальше! Вы уж больно распалились, как бы не схватить вам воспаление.

Дон Жуан (отталкивает Пьеро). Это еще что за наглец?

Пьеро (становится между Дон Жуаном и Шарлоттой). Подальше, говорят вам, не приставайте к нашим невестам!

Дон Жуан (снова отталкивает Пьеро). Чего он раскричался?

Пьеро. Вот черт, кто ж так толкается?

Шарлотта (берет Пьеро за руку). Пусть его, Пьеро!

Пьеро. Как это — пусть? Я не позволю.

Дон Жуан. Ого!

Пьеро. Черт возьми! Раз вы господин, стало быть, вам можно приставать к нашим бабам у нас под носом? Нет уж, идите приставайте к своим.

Дон Жуан. Что?

120

Пьеро. Ничего.

Дон Жуан дает ему пощечину.

Черт возьми, вы меня не бейте!

Еще пощечина.

Ох, черт побери!

Еще пощечина.

Черт подери!

Еще пощечина.

Черт раздери! Черт разорви! Не годится это — бить людей, не так надо благодарить людей за то, что вам не дали утонуть.

Шарлотта. Не сердись, Пьеро!

Пьеро. Нет, буду сердиться, а ты — негодница, коли позволяешь, чтоб за тобой увивались.

Шарлотта. Ах, Пьеро, это не то, что ты думаешь! Этот господин хочет на мне жениться, и тебе нечего выходить из себя.

Пьеро. Как так? Еще чего! Ты же со мной помолвлена.

Шарлотта. Что за беда? Коли ты меня любишь, Пьеро, ты должен радоваться, что я стану важной дамой.

Пьеро. Ну нет, черта с два! По мне, лучше бы ты околела, чем вышла замуж за другого.

Шарлотта. Ладно, ладно, Пьеро, не горюй. Если стану я важной да мой, ты на этом тоже выгадаешь: будешь носить нам на продажу масло и сыр.

Пьеро. Черт подери, ни за что не буду носить, хоть бы ты платила в два раза дороже! Стало быть, уж он тебе напел в уши! Черт побери! Кабы я раньше знал, ни за что бы не стал тащить его из воды, а хватил бы хорошенько веслом по голове.

Дон Жуан (приближается к Пьеро, чтобы его ударить). Что ты сказал?

Пьеро (прячется за Шарлотту). Черт подери! Я никого не боюсь.

Дон Жуан (идет к Пьеро). Ну погоди!

Пьеро (перебегает на другую сторону). А мне на тебя наплевать.

121

Дон Жуан (бежит за Пьеро). Это мы посмотрим.

Пьеро (опять прячется за Шарлотту). Видали таких!

Дон Жуан. Ого!

Сганарель. Ax, сударь, оставьте вы этого беднягу! Грех вам его бить. (Становится между Пьеро и Дон Жуаном. Обращаясь к Пьеро.) Послушай, добрый человек: уходи ты отсюда и ничего не говори.

Пьеро (проходит мимо Сганареля и гордо смотрит на Дон Жуана). Я ему все-таки скажу.

Дон Жуан (поднимает руку, чтобы дать пощечину Пьеро). Ну так я тебя проучу!

Пьеро наклоняет голову, и пощечину получает Сганарель.

Сганарель (смотрит на Пьеро). Ну и плут!

Дон Жуан (Сганарелю). Вот ты и поплатился за свою отзывчивость.

Пьеро. Пойду расскажу ее тетке про все эти дела. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Шарлотта, Дон Жуан, Сганарель.

Дон Жуан (Шарлотте). Итак, скоро я буду счастливейшим из людей, нет такой вещи на свете, на которую я променял бы свое счастье. Сколько меня ожидает наслаждений, когда вы станете моей женой и когда…

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Матюрина.

Сганарель (заметив Матюрину). Ох! Ох!

Матюрина (Дон Жуану). Сударь! Что это вы там делаете с Шарлоттой? Может, вы ей тоже про любовь толкуете?

Дон Жуан (Матюрине, тихо). Нет. Напротив, это она выражает желание стать моей женой, а я ей ответил, что связан словом с вами.

122

Шарлотта (Дон Жуану). Чего это Матюрине надобно от вас?

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Ее ревность берет, что я разговариваю с вами. Ей хотелось бы, чтоб я женился на ней, но я ей сказал, что люблю вас.

Матюрина. Как же так? Шарлотта!..

Дон Жуан (Матюрине, тихо). С ней говорить бесполезно: она вбила это себе в голову.

Шарлотта. Что такое? Матюрина!..

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Не стоит вам с ней разговаривать: вы все равно ничего не поделаете с этой блажью.

Матюрина. Да разве…

Дон Жуан (Матюрине, тихо). Ей невозможно втолковать.

Шарлотта. Я бы хотела…

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Она упряма, как сто чертей.

Матюрина. А все-таки…

Дон Жуан (Матюрине, тихо). Ничего не говорите ей: она сумасшедшая.

Шарлотта. Я думаю…

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Не трогайте ее, она со странностями.

Матюрина. Нет-нет, мне надо с ней поговорить.

Шарлотта. Хочу узнать, что же у нее на уме.

Матюрина. Как же так?..

Дон Жуан (Матюрине, тихо). Бьюсь об заклад, она вам скажет, что я обещал на ней жениться.

Шарлотта. Я…

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Ручаюсь вам, она будет утверждать, что я дал слово взять ее в жены.

Матюрина. Эй, Шарлотта, не годится это — перебегать другим дорогу!

Шарлотта. Нехорошо это, Матюрина, ревновать из-за того, что сеньор со мной разговаривает!

Матюрина. Меня сеньор увидел первую.

Шарлотта. Если тебя он увидел первую, зато меня увидел вторую и обещал на мне жениться.

Дон Жуан (Матюрине, тихо). А что я вам говорил?

123

Матюрина (Шарлотте). Ну уж это извини — он на мне, а не на тебе обещал жениться.

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Разве я не угадал?

Шарлотта. Другим, пожалуйста, рассказывай, а я говорю, что на мне.

Матюрина. Не изволь дурачиться, еще раз говорю — на мне.

Шарлотта. Да вот он тут сам, пусть скажет, коли я не права.

Матюрина. Вот он тут сам, — коли я лгу, пусть скажет.

Шарлотта. Обещали вы ей, сударь, жениться на ней?

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Вы смеетесь надо мной!

Матюрина. Правда ли, сударь, что вы дали ей слово взять ее в жены?

Дон Жуан (Матюрине, тихо). Как это вам могло прийти в голову?

Шарлотта. Ты видишь, он подтверждает.

Дон Жуан (Шарлотте, тихо). Пусть ее говорит что хочет.

Матюрина. Будь свидетельницей: он признает мою правоту.

Дон Жуан (Матюрине, тихо). Пусть говорит что ей нравится.

Шарлотта. Нет-нет, надо узнать всю правду.

Матюрина. Это дело надо выяснить.

Шарлотта. Да, Матюрина, я хочу, чтобы сеньор посбавил тебе спеси.

Матюрина. А я, Шарлотта, хочу, чтобы сеньор дал тебе как следует по носу.

Шарлотта. Пожалуйста, сударь, разрешите наш спор.

Матюрина. Рассудите нас, сударь.

Шарлотта (Матюрине). Сейчас увидим.

Матюрина (Шарлотте). Сейчас сама увидишь.

Шарлотта (Дон Жуану). Ну, скажите!

Матюрина (Дон Жуану). Ну, говорите!

Дон Жуан. Что же мне вам сказать? Вы обе утверждаете, что я обещал жениться на вас обеих. Разве каждой из вас не известно[27], как обстоит дело, и разве нужно, чтобы я еще что-то объяснял? Почему я должен повторяться? Той, которой я на самом деле дал обещание, — разве ей этого недостаточно, чтобы посмеяться над речами своей соперницы, и стоит ли ей беспокоиться, раз я исполню свое обещание? От речей дело вперед не двигается. Надо действовать, а не говорить, дела решают спор лучше, чем

124

слова. Только так я и собирался рассудить вас, и, когда я женюсь, все увидят, которая из вас владеет моим сердцем. (Матюрине, тихо.) Пусть думает что хочет. (Шарлотте, тихо.) Пусть себе воображает. (Матюрине, тихо.) Я вас люблю безумно. (Шарлотте, тихо.) Я весь ваш. (Матюрине, тихо.) Рядом с вами все женщины кажутся дурнушками. (Шарлотте, тихо.) После вас ни на кого не хочется смотреть. (Громко.) Мне надо отдать кое-какие распоряжения, через четверть часа я к вам вернусь. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Шарлотта, Сганарель, Матюрина.

Шарлотта (Матюрине). Он любит меня — это уж точно.

Матюрина (Шарлотте). Он женится на мне.

Сганарель (останавливает Шарлотту и Матюрину). Ах, бедные вы девушки! Жалко мне смотреть, какие вы простодушные, нет сил глядеть, как вы сами же стремитесь к своей погибели. Поверьте мне обе: не слушайте вы сказок, которыми он вас кормит, оставайтесь-ка у себя в деревне.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Дон Жуан.

Дон Жуан (в глубине сцены, про себя). Хотел бы я знать, почему Сганарель не пошел за мной.

Сганарель. Господин мой — обманщик, в мыслях у него одно — как бы вас провести, а сколько девушек он уже провел! Он на всех готов жениться, и… (Заметив Дон Жуана.) Но это неправда, и если кто вам это скажет, вы скажите ему, что он врет. Мой господин вовсе не на всех готов жениться, он вовсе не обманщик, у него и в мыслях[28] нет того, чтоб вас провести, он никого не обманывал… А, да вот и он. Вы лучше у него самого спросите.

Дон Жуан (глядя на Сганареля и заподозрив его в том, что он что-то про него сказал). Да-а!

125

Сганарель. Сударь! Свет злоречив, и я хотел их предупредить: если мол, кто-нибудь скажет о вас плохое, то пусть они ему не верят, пусть скажут, что он врет.

Дон Жуан. Сганарель!

Сганарель (Шарлотте и Матюрине). Да, мой господин — человек порядочный, я в том ручаюсь.

Дон Жуан. Гм!

Сганарель. Это все наглецы на него…

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Ла Раме.

Ла Раме (Дон Жуану, тихо). Сударь! Я пришел вас предупредить: вам здесь оставаться опасно.

Дон Жуан. Почему?

Ла Раме. Вас ищут двенадцать всадников, они вот-вот прискачут сюда. Не знаю, как они могли выследить вас, но эту новость я узнал от одного крестьянина — они его расспрашивали и описали ему вашу наружность. Время не терпит; чем скорее вы от сюда удалитесь, тем лучше будет для вас. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Шарлотта, Сганарель, Матюрина, Дон Жуан.

Дон Жуан (Шарлотте и Матюрине). Я должен уехать по неотложному делу, но я прошу вас помнить мое обещание и не сомневаться, что вы получите обо мне известие не позже завтрашнего вечера.

Шарлотта и Матюрина уходят[29].

126

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Сганарель, Дон Жуан.

Дон Жуан. Силы тут неравные, надо прибегнуть к хитрости, чтобы отвратить несчастье, готовое меня настичь. Я хочу, чтобы ты, Сганарель, оделся в мое платье, а я…

Сганарель. Нет, сударь, слуга покорный! Подвергать себя риску, чтоб меня убили в вашем платье, и…

Дон Жуан. Живо! Я тебе еще оказываю большую честь. Счастлив тот слуга, которому дано погибнуть славной смертью за своего господина.

Сганарель. Благодарю вас за такую честь. (Один.) О боже! Если уж пришла моя смерть, яви мне по крайней мере такую милость: пусть меня не принимают за другого!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена представляет лес.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Дон Жуан в одежде крестьянина; Сганарель, в одежде доктора.

Сганарель. Согласитесь же, сударь, что я был прав — мы теперь оба переоделись на славу. Ваш первый план был очень неудачен, а эта одежда скрывает нас гораздо лучше, чем все то, что вы тогда затевали.

Дон Жуан. Да ты и вправду хорош — уж не знаю, где это ты выкопал такой нелепый наряд.

Сганарель. Где? Это платье одного старого доктора, оставленное под заклад там, где я его и взял, и стоило мне оно немало денег. И знаете, сударь, это платье мне уже придало весу: встречные кланяются мне и спрашивают совета как у человека сведущего.

Дон Жуан. Вот что!

Сганарель. Когда я шел по улице, человек пять-шесть крестьян и крестьянок просили у меня совета насчет разных болезней.

Дон Жуан. И ты им сказал, что ничего в этом не смыслишь?

Сганарель. Ничуть не бывало. Я решил поддержать честь моей одежды. Я порассуждал об их болезнях и каждому прописал рецепт.

Дон Жуан. Какие же ты лекарства им прописал?

Сганарель. Ей-богу, сударь, все лекарства, какие только мне приходили в голову. Рецепты я прописывал наобум, — вот было бы

128

забавно, если бы мои больные поправились и пришли меня благодарить!

Дон Жуан. А почему бы и нет? На каком основании тебе не пользоваться привилегиями, какие есть у всех прочих докторов? Когда больные выздоравливают, доктора имеют к этому такое же от ношение, как ты; все их искусство — чистейшее кривлянье. Они только пожинают славу счастливых случаев, и ты можешь, так же как они, обращать в свою пользу удачу больного и приписывать своим лекарствам все, что может зависеть от благоприятного стечения обстоятельств и от сил природы.

Сганарель. Как, сударь, вы и в медицине такой же безбожник?

Дон Жуан. Медицина — одно из величайших заблуждений человечества.

Сганарель. Как! Вы не верите ни в александрийский лист, ни в ревень, ни в рвотное вино?

Дон Жуан. А с чего бы я стал верить в них?

Сганарель. Душа у вас как у язычника. Но вы же сами видите: рвотное вино за последнее время наделало много шуму. Чудеса, которые оно творит, заставили поверить в него даже наиболее недоверчивых, да я и сам не далее как три недели тому назад наблюдал его изумительное действие.

Дон Жуан. А именно?

Сганарель. Один человек уже шесть дней находился при смерти; не знали, что ему и прописать, толку не было ни от одного лекарства, решили в конце концов дать ему рвотного вина.

Дон Жуан. И он, конечно, выздоровел?

Сганарель. Нет, умер.

Дон Жуан. Замечательное действие!

Сганарель. А что вы хотите? Целых шесть дней он не мог умереть, а тут сразу же и умер. Это ли не действительное средство?

Дон Жуан. Ты прав.

Сганарель. Но оставим медицину — все равно вы в нее не верите, — поговорим о других вещах; это платье придает мне ума, и мне хочется о чем-нибудь с вами поспорить. Ведь вы же мне разрешаете споры и запрещаете только упреки.

Дон Жуан. Ну?

129

Сганарель. Хотелось бы мне выведать ваши мысли. Неужели вы совсем не верите в небо?

Дон Жуан. Оставим это.

Сганарель. Стало быть, не верите. А в ад?

Дон Жуан. Э!

Сганарель. То же самое. А в дьявола, скажите, пожалуйста?

Дон Жуан. Вот-вот.

Сганарель. Тоже, значит, не особенно. Ну а в будущую жизнь хоть сколько-нибудь верите?

Дон Жуан. Ха-ха-ха!

Сганарель. Я бы не взялся вас обратить. А что вы думаете насчет «черного монаха»?

Дон Жуан. Пошел ты к черту со своими глупостями!

Сганарель. Вот уж этого я вам не уступлю: достовернее «черного монаха» ничего быть не может, тут я хоть на виселицу готов. Однако нужно же во что-нибудь верить. Во что вы верите?

Дон Жуан. Во что я верю?

Сганарель. Да.

Дон Жуан. Я верю, Сганарель, что дважды два — четыре, а дважды четыре — восемь.

Сганарель. Хороша вера, и хороши догматы! Выходит, значит, что ваша религия — арифметика? Экие же вздорные мысли появляются, по правде сказать, в головах у людей, — чем больше учился человек, тем неразумнее он чаще всего бывает! Я, сударь, слава богу, не учился, как вы, и никто не может похвастаться, что чему-нибудь меня научил, но я с моим умишком, с моим крохотным здравым смыслом лучше во всем разбираюсь, чем всякие книжники, и я-то прекрасно понимаю, что этот мир, который мы видим, не мог же вырасти, как гриб, за одну ночь. Кто же, позвольте вас спросить, создал вот эти деревья, эти скалы, эту землю, это небо, что над нами? Или, может быть, все это сотворилось само собой? Взять, к примеру, хоть вас: разве вы сами собой появились на свет, разве не нужно было для этого, чтобы ваша мать забеременела от вашего отца? Можете ли вы смотреть на все те хитрые штуки, из которых состоит машина человеческого тела, и не восхищаться, как все это пригнано одно

130

к другому? Нервы, кости, вены, артерии, эти самые… легкие, сердце, печень и прочие части, которые тут имеются и… Бог ты мой, что же вы меня не прерываете? Я не могу вести спор, если меня не перебивают. Вы нарочно молчите, это просто ваша хитрость, что вы позволяете мне говорить.

Дон Жуан. Я жду, когда ты кончишь свое рассуждение.

Сганарель. А я рассуждаю так: что бы вы ни говорили, есть в человеке что-то необыкновенное — такое, чего никакие ученые не могли бы объяснить. Разве это не поразительно, что вот я тут стою, а в голове у меня что-то такое думает о сотне всяких вещей сразу и приказывает моему телу все что угодно? Захочу ли я ударить в ладоши, вскинуть руки, поднять глаза к небу, опустить голову, пошевелить ногами, пойти направо, налево, вперед, назад, повернуться… (Поворачивается и падает.)

Дон Жуан. Вот твое рассуждение и разбило себе нос.

Сганарель. А, черт! Как это глупо, что я пустился тут с вами рассуждать! Верьте во что хотите, — не все ли мне равно, в конце концов, будете вы осуждены на вечную муку или нет.

Дон Жуан. Однако мы так увлеклись рассуждениями, что, по-видимому, заблудились. Позови-ка вон того человека и спроси у него дорогу.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и нищий.

Сганарель. Эй, эй, человек! Эй, брат! Эй, приятель! Будь добр, на пару слов. Скажи нам, пожалуйста, как пройти в город.

Нищий. Вам надо и дальше идти этой дорогой, господа, а когда выйдете из леса, сверните направо, но должен вас предупредить — будьте начеку: с недавних пор тут в окрестностях завелись разбойники.

Дон Жуан. Я тебе очень признателен, друг мой, благодарю от всего сердца.

Нищий. Может, сударь, вы мне милостыню подадите?

Дон Жуан. Вот оно что! Твои советы, как я вижу, не были бескорыстны.

131

Нищий. Я бедный человек, сударь, и уже десять лет, как живу один в этом лесу. Заставьте вечно за вас бога молить.

Дон Жуан. Ты попроси у неба, чтобы оно дало тебе платье, а о чужих делах не беспокойся.

Сганарель. Ты, добрый человек, не знаешь моего господина: он верит только в то, что дважды два — четыре, а дважды четыре — восемь.

Дон Жуан. Что ты делаешь в этом лесу?

Нищий. Всякий день молюсь о здравии добрых людей, которые мне что-нибудь дают.

Дон Жуан. Так не может быть, чтобы ты в чем-нибудь терпел нужду.

Нищий. Увы, сударь, я очень бедствую.

Дон Жуан. Ну вот еще! Человек, который весь день молится, ни в чем не может иметь недостатка.

Нищий. Уверяю вас, сударь: у меня часто и куска хлеба нет.

Дон Жуан. Вот странное дело! Плохо же ты вознагражден за свое усердие. Ну так я тебе дам сейчас луидор, но за это ты должен побогохульствовать.

Нищий. Да что вы, сударь, неужто вы хотите, чтобы я совершил такой грех?

Дон Жуан. Твое дело, хочешь — получай золотой, не хочешь — не получай. Вот смотри: это тебе, если ты будешь богохульствовать. Ну, богохульствуй!

Нищий. Сударь!..

Дон Жуан. Иначе ты его не получишь.

Сганарель. Да ну, побогохульствуй немножко! Беды тут нет.

Дон Жуан. На, бери золотой, говорят тебе, бери, только богохульствуй.

Нищий. Нет, сударь, уж лучше я умру с голоду.

Дон Жуан. На, возьми, я даю тебе его из человеколюбия… Но что я вижу! На одного напали трое! Силы слишком неравные, я такой низости не потерплю. (Со шпагой в руке бросается к дерущимся).

Нищий уходит.

132

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Сганарель один.

Сганарель. Мой господин — отчаянная голова: сам ищет опасности. Однако помощь-то его пригодилась — двое обратили в бегство троих.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сганарель в глубине сцены, Дон Жуан, дон Карлос.

Дон Карлос (вкладывая шпагу в ножны). Бегство этих разбойников свидетельствует о том, какую услугу оказала мне ваша рука. Позвольте, милостивый государь, поблагодарить вас за столь великодушный поступок и…

Дон Жуан. Я, милостивый государь, не сделал ничего такого, чего бы и вы не сделали на моем месте. Наша честь заинтересована в подобных столкновениях, а эти негодяи совершили такую подлость, что не помешать им значило принять их сторону. Но каким образом попали вы к ним в руки?

Дон Карлос. Я случайно отстал от моего брата и от всей нашей свиты и, стараясь напасть на их след, столкнулся с этими разбой никами: они сперва убили моего коня, а потом, если бы не вы, сделали бы то же самое и со мной.

Дон Жуан. Вам надо ехать по направлению к городу?

Дон Карлос. Да, но в самый город я не собираюсь. Мы с братом вынуждены разъезжать по окрестностям ради одного из тех досадных дел, которые заставляют дворянина приносить и себя и свою семью в жертву суровым требованиям чести, ибо самый отрадный успех здесь всегда губителен: если не расстаешься с жизнью, то, во всяком случае, расстаешься со всем остальным. Вот почему положение дворянина мне представляется печальным: вся его осмотрительность, все благородство его собственного поведения не могут обеспечить его благополучие и безопасность, законы чести ставят его в зависимость от чужого распутства, его жизнь, его покой и его благосостояние подвластны

133

прихоти первого же наглеца, которому вздумается нанести ему одно из тех оскорблений, что приводят порядочного человека к гибели.

Дон Жуан. У нас то преимущество, что человека, легкомысленно оскорбившего нас, мы заставляем подвергаться таким же опасностям и так же неприятно проводить время. Однако, простите за нескромный вопрос, что у вас произошло?

Дон Карлос. Произошло то, из чего уже не приходится делать тайны, и, коль скоро оскорбление нанесено, наша честь должна стремиться не утаить наш позор, а дать совершиться мести и раскрыть истинное наше намерение. Итак, сударь, скажу вам прямо, что оскорбление, за которое мы хотим отомстить, заключается в следующем: нашу сестру соблазнили и похитили из монастыря, а виновник этого — некий Дон Жуан Тенорио, сын дон Луиса Тенорио. Мы разыскиваем его уже несколько дней, а нынче утром пытались выследить его по донесению одного из слуг, который нам сказал, что он отправился верхом в сопровождении не то четырех, не то пяти человек и поехал вдоль этого берега, но все наши усилия были тщетны: нам так и не удалось узнать, куда он девался.

Дон Жуан. А вы, сударь, знакомы с этим самым Дон Жуаном?

Дон Карлос. Нет, мне он незнаком. Я никогда не видел его и знаю о нем лишь со слов брата, который описывал мне его, но молва о нем не больно хороша, и жизнь этого человека…

Дон Жуан. Позвольте, сударь, вас прервать. Я с ним довольно дружен, и с моей стороны было бы, пожалуй, низко выслушивать дурные отзывы о нем.

Дон Карлос. Из приязни к вам, сударь, я вовсе не буду о нем отзываться. Самое меньшее, что я в силах сделать для вас после того, как вы спасли мне жизнь, — это молчать о человеке, которого вы знаете и о котором я могу сказать только дурное. Но, как бы вы с ним ни были дружны, я надеюсь, вы не одобрите его поступка и вам не покажется странным, что мы стремимся ему отомстить.

Дон Жуан. Напротив, я хочу вам услужить и избавить вас от лишних хлопот. Я друг Дон Жуана, тут я уж ничего не могу поделать,

134

но чтобы он безнаказанно оскорблял дворян — это недопустимо, и я берусь добиться, что он даст вам удовлетворение.

Дон Карлос. Какое же удовлетворение можно дать, когда нанесено такое оскорбление?

Дон Жуан. Любое, какого пожелает ваша честь. А чтобы вы не утруждали себя дальнейшими поисками Дон Жуана, я обязуюсь доставить его в такое место и в такое время, какое вам будет угодно назначить.

Дон Карлос. Эта надежда, сударь, отрадна оскорбленным сердцам. Но теперь, когда я стольким вам обязан, мне было бы слишком больно видеть вас в качестве секунданта.

Дон Жуан. Я настолько близок с Дон Жуаном, что если он будет драться, то и я должен драться, но, во всяком случае, я отвечаю вам за него, как за самого себя: вам стоит только сказать, когда вы хотите, чтобы он явился и дал вам удовлетворение.

Дон Карлос. Как ко мне жестока судьба! Я вам обязан жизнью, а Дон Жуан вам друг!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и дон Алонсо со свитой.

Дон Алонсо (не видя дон Карлоса и Дон Жуана, обращается к своей свите). Напоите лошадей и ведите их за нами, я немного пройдусь пешком. (Замечает их обоих.) О небо! Что я вижу! Возможно ли? Вы, мой брат, вместе с нашим смертельным врагом?

Дон Карлос. Нашим смертельным врагом?

Дон Жуан (кладет руку на эфес шпаги). Да, я — Дон Жуан, и, хотя вас много, а я один, это не заставит меня скрывать мое имя.

Дон Алонсо (обнажая шпагу). О, тебе не избежать гибели, изменник!..

Сганарель прячется.

Дон Карлос. Брат мой, остановитесь! Я обязан ему жизнью: если б не он, меня бы убили разбойники.

135

Дон Алонсо. Так неужели же это должно помешать нашей мести? Любые услуги, оказанные вражеской рукой, ничего не значат и ничем не связывают нас. Если сравнивать услугу и оскорбление, то ваша благодарность, брат мой, здесь просто смешна, а так как честь бесконечно дороже жизни, то мы, собственно, ничем и не обязаны человеку, который спас нам жизнь, но отнял у нас честь.

Дон Карлос. Я знаю, брат мой, какая для дворянина существует разница между честью и жизнью; благодарность за услугу не стирает в моей душе память об оскорблении, но позвольте вернуть ему мой долг и за жизнь, которой я ему обязан, рассчитаться тотчас же, отсрочив нашу месть и предоставив ему еще несколько дней наслаждаться плодами его благодеяния.

Дон Алонсо. Нет-нет, отсрочка опасна для нашей мести, а случай может больше и не представиться. Сегодня небо дарит нам его — мы должны этим воспользоваться. Когда честь оскорблена смертельно, незачем стараться сдерживать себя, а если вам претит участие в таком деле, вы можете удалиться и предоставить моей руке со славой совершить жертвоприношение.

Дон Карлос. Умоляю вас, брат мой…

Дон Алонсо. Все эти речи излишни: он должен умереть.

Дон Карлос. Повторяю, брат мой: остановитесь. Я не потерплю покушения на его жизнь. Клянусь небом, я буду защищать его от кого бы то ни было, — он спас мне жизнь, и пусть она станет для него броней. Для того чтобы ваши удары могли обрушиться на него, вам придется пронзить меня.

Дон Алонсо. Как! Вы принимаете сторону нашего врага и идете против меня? При виде Дон Жуана меня охватывает ярость, а ваши чувства к нему дышат кротостью!

Дон Карлос. Брат мой! Будем соблюдать умеренность в исполнении нашего долга и отомстим за нашу честь без того неистовства, какое выказываете вы. Будем великодушны и овладеем собою, сохраним достоинство, чуждое всякой свирепости, во всем послушное внушениям разума, а не порывам слепого гнева. Я не хочу, брат мой, остаться в долгу у моего врага, я считаю себя обязанным прежде всего рассчитаться с ним. Наша месть грянет с не меньшей силой оттого, что мы ее отсрочим; напро-

136

тив — она еще выиграет от этого: если мы не отомстим сейчас, наша месть еще более справедливой представится потом всему свету.

Дон Алонсо. О, какая непостижимая слабость и какое страшное ослепление — подвергать подобному риску интересы собственной чести ради нелепой мысли о химерических обязательствах!

Дон Карлос. Нет, брат мой, не тревожьтесь. Если я делаю ошибку, я сумею ее исправить, я беру на себя все заботы о нашей чести. Я знаю, чего она требует от нас, и эта отсрочка на один день, к которой меня обязывает благодарность, еще более воспламенит мое желание исполнить долг чести… Дон Жуан! Вы видите, что я стараюсь отплатить вам за добро, которое вы мне сделали; по этому вы можете судить об остальном и верить, что я с таким же рвением возвращаю все мои долги и что за оскорбление я отплачу так же исправно, как и за благодеяние. Я не стану требовать от вас, чтобы вы тут же объяснили ваши чувства, — я предоставляю вам на свободе обдумать решение, которое вам следует принять. Вы сами хорошо знаете, какое оскорбление вы нам нанесли, — судите сами, какого удовлетворения оно требует. Чтобы нас удовлетворить, есть средства мирные, есть также средства жестокие и кровавые, но, как бы то ни было и что бы вы ни избрали, вы мне дали слово добиться удовлетворения от Дон Жуана. Прошу вас, не забывайте об этом, а еще помните, что в любом другом месте я должник только перед моей честью.

Дон Жуан. Я ничего не требовал от вас и исполню, что обещал.

Дон Карлос. Пойдемте, брат мой, — минутное снисхождение не наносит никакого ущерба суровости нашего долга.

Дон Карлос и дон Алонсо уходят.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Сганарель, Дон Жуан, потом статуя командора.

Дон Жуан. Эй, Сганарель!

Сганарель (выходя). Что прикажете?

Дон Жуан. Как, мошенник! Ты убегаешь, когда на меня нападают?

Сганарель. Прошу прощения, сударь. Я был тут, поблизости. Сда-

137

ется мне, что это платье вроде слабительного: как наденешь его — словно лекарство примешь.

Дон Жуан. Этакая наглость! Прикрывай свою трусость каким-нибудь более пристойным покровом. Знаешь ли ты, кому я спас жизнь?

Сганарель. Нет, не знаю.

Дон Жуан. Брату Эльвиры.

Сганарель. Брату…

Дон Жуан. Он человек порядочный, он вел себя как подобает, и я жалею, что в ссоре с ним.

Сганарель. Вам было бы легко все это уладить.

Дон Жуан. Да, но страсть моя к донье Эльвире остыла, и мне вовсе не по душе связывать себя обещанием. В любви я люблю свободу, ты это знаешь, я никогда бы не решился запереть свое сердце в четырех стенах. Я двадцать раз говорил тебе: у меня врожденная склонность отдаваться тому, что меня привлекает. Мое сердце принадлежит всем красавицам, и они могут одна за другой овладевать им и удерживать его сколько сумеют… Но что это за великолепное здание — там, между деревьями?

Сганарель. Вы разве не знаете?

Дон Жуан. Право, не знаю.

Сганарель. Да что вы! Это же гробница, которую заказал себе командор незадолго перед тем, как вы его убили.

Дон Жуан. Ах, верно! Я и не знал, что она здесь. Все рассказывают чудеса об этом сооружении, да и о статуе командора, — мне хочется пойти посмотреть.

Сганарель. Не ходите, сударь.

Дон Жуан. Почему?

Сганарель. Неучтиво идти смотреть на человека, которого вы убили.

Дон Жуан. Напротив, я хочу сделать этот визит в знак учтивости, и он должен принять его благосклонно, если он воспитанный человек. Давай войдем.

Гробница открывается, видна статуя командора.

138

Сганарель. Ох, как красиво! Какие красивые статуи! Какой красивый мрамор! Какие красивые колонны! Ох, как красиво! Что вы скажете, сударь?

Дон Жуан. Я еще не видел, чтобы тщеславие покойника так далеко заходило. Удивительно, что человек, который довольствовался при жизни более или менее скромным жилищем, захотел иметь столь великолепное, когда оно ему ни на что не нужно[30].

Сганарель. Вот и статуя командора.

Дон Жуан. Ч-ерт возьми! Ему идет это одеяние римского императора.

Сганарель. Честное слово, сударь, отличная работа. Он совсем как живой, кажется, вот сейчас заговорит. Он бросает на нас такие взгляды, что мне бы страшно стало, кабы я был один. Мне думается, ему неприятно нас видеть.

Дон Жуан. Напрасно. Это было бы нелюбезно с его стороны — так принять честь, которую я ему оказываю. Спроси у него, не хочет ли он отужинать у меня.

Сганарель. Я думаю, он в этом не нуждается.

Дон Жуан. Спроси, говорят тебе.

Сганарель. Да вы шутите! С ума надо сойти, чтобы разговаривать со статуей.

Дон Жуан. Делай, что я тебе говорю.

Сганарель. Что за фантазия! Сеньор командор!.. (Про себя.) Мне стыдно за мою глупость, но так велит мой хозяин. (Громко.) Сеньор командор! Господин мой, Дон Жуан, спрашивает вас: со благоволите ли вы сделать ему честь и отужинать у него?

Статуя кивает головой.

Ай!

Дон Жуан. Что такое? Что с тобой? Да говори! Что же ты молчишь?

Сганарель (кивая головой, как статуя). Статуя…

Дон Жуан. Ну, дальше! Что ты хочешь сказать, негодяй?

Сганарель. Я говорю, что статуя…

Дон Жуан. Ну, что статуя? Я тебя убью, если ты не скажешь.

Сганарель. Статуя сделала мне знак.

139

Дон Жуан. Черт бы тебя побрал, бездельник!

Сганарель. Я вам говорю, она сделала мне знак, истинная правда. Подите[31] поговорите с ней сами. Может…

Дон Жуан. Пойдем, мошенник, пойдем. Я заставлю тебя воочию убедиться в твоей трусости… Не угодно ли сеньору командору от ужинать у меня?

Статуя еще раз кивает головой.

Сганарель. Вот еще удовольствие! Ну что, сударь?

Дон Жуан. Пойдем отсюда.

Сганарель (про себя). Вот они, вольнодумцы, которые ни во что не хотят верить!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сцена представляет апартаменты Дон Жуана.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Дон Жуан, Сганарель, Раготен.

Дон Жуан (Сганарелю). Что бы там ни было, довольно об этом! То сущая безделица: нас могла ввести в заблуждение игра теней, могла обмануть дымка, застилавшая нам взор.

Сганарель. Ох, сударь, не старайтесь опровергать то, что мы видели своими глазами! Он и впрямь кивнул головой. Я не сомневаюсь, что небо, возмущенное той жизнью, какую вы ведете, совершило это чудо, чтобы образумить вас, чтобы спасти вас от…

Дон Жуан. Слушай! Если ты и дальше будешь мне докучать глупыми нравоучениями, если ты мне скажешь еще хоть слово на этот счет, я позову кого-нибудь, прикажу принести воловьи жилы, велю трем или четырем человекам тебя держать и нещадно тебя изобью. Понял?

Сганарель. Как не понять, сударь, прекрасно понял! Вы говорите прямо, в вас то и хорошо, что вы не любите обиняков, а всегда объясняетесь начистоту.

Дон Жуан. Хорошо, пусть мне скорее несут ужинать. (Раготену.) Мальчик! Подай стул.

141

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Ла Вьолет.

Ла Вьолет. Там, сударь, пришел ваш поставщик, господин Диманш, он хочет с вами поговорить.

Сганарель. Ну вот, этого нам как раз и не хватало — кредитора с его любезностями! Что это ему вздумалось требовать с нас денег и почему ты не сказал ему, что барина нет дома?

Лa Вьолет. Я уже час целый это говорю, но он не хочет верить и сидит дожидается.

Сганарель. Пусть его ждет сколько ему угодно.

Дон Жуан. Нет, напротив, впусти его. Прятаться от кредиторов — это очень плохая политика. Надо же им чем-нибудь отплатить, а я знаю секрет, как отпустить их с чувством удовлетворения, не дав им ни одного дублона.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и г-н Диманш.

Дон Жуан. А, господин Диманш, милости просим! Как я счастлив, что вижу вас! Как мне досадно, что мои слуги не сразу провели вас ко мне! Я приказал, чтобы ко мне никого не пускали, но это не имеет никакого отношения к вам, для вас мои двери всегда открыты.

Г-н Диманш. Покорно благодарю, сударь.

Дон Жуан (Ла Вьолету и Раготену). Черт бы вас побрал, бездельники, я вам покажу, как оставлять господина Диманша в передней, я вас научу разбираться в людях!

Г-н Диманш. Ничего, сударь.

Дон Жуан (г-ну Диманшу). Нет, что это такое! Сказать, что меня нет дома, и кому — господину Диманшу, лучшему моему другу!

Г-н Диманш. Премного благодарен, сударь. Я пришел…

Дон Жуан. Стул для господина Диманша, живо!

142

Г-н Диманш. Мне, сударь, и так хорошо.

Дон Жуан. Нет-нет, я хочу, чтобы вы сидели подле меня.

Г-н Диманш. Да это не важно.

Дон Жуан. Уберите складной стул и принесите кресло!

Г-н Диманш. Помилуйте, сударь, я…

Дон Жуан. Нет-нет, я знаю, чем я вам обязан, и не хочу, чтобы между нами делали разницу.

Г-н Диманш. Сударь!..

Дон Жуан. Садитесь, пожалуйста!

Г-н Диманш. Не извольте беспокоиться, сударь, мне ведь вам всего два слова сказать. Я…

Дон Жуан. Садитесь, говорят вам!

Г-н Диманш. Нет, сударь, мне и так хорошо. Я пришел, чтобы…

Дон Жуан. Нет, если вы не сядете, я не стану вас слушать.

Г-н Диманш. Пусть будет, сударь, по-вашему. Я…

Дон Жуан. Черт побери, господин Диманш, вид у вас на славу!

Г-н Диманш. Да, сударь, благодарю вас. Я пришел…

Дон Жуан. Здоровье у вас завидное: губы свежие, румянец на щеках, глаза такие живые.

Г-н Диманш. Я бы хотел…

Дон Жуан. Как поживает ваша супруга, госпожа Диманш?

Г-н Диманш. Хорошо, сударь, слава богу.

Дон Жуан. Славная женщина!

Г-н Диманш. Спасибо на добром слове, сударь. Я пришел…

Дон Жуан. А как поживает ваша дочка Клодина?

Г-н Диманш. Отлично.

Дон Жуан. Такая милая девочка! Я ее очень люблю.

Г-н Диманш. Слишком много чести для нее, сударь. Я вам…

Дон Жуан. А маленький Колен все играет на барабане?

Г-н Диманш. Играет, сударь. Я…

Дон Жуан. А ваша собачка Брюске все так же громко лает и кусает за ноги всех, кто к вам приходит?

Г-н Диманш. Пуще прежнего, сударь, не знаем, что с ней и делать.

Дон Жуан. Не удивляйтесь, что я так расспрашиваю вас о вашем семействе, — я принимаю в нем самое живое участие.

Г-н Диманш. Мы вам очень благодарны, сударь. Я…

143

Дон Жуан (протягивает ему руку). Дайте руку, господин Диманш. Ведь вы правда мой друг?

Г-н Диманш. Я, сударь, всегда к вашим услугам.

Дон Жуан. Черт возьми, я к вам так привязан!

Г-н Диманш. Слишком много чести для меня. Я…

Дон Жуан. Я все готов сделать для вас.

Г-н Диманш. Сударь! Вы слишком добры ко мне.

Дон Жуан. И притом, поверьте, совершенно бескорыстно.

Г-н Диманш. Право, я не заслужил такой милости. Но, сударь…

Дон Жуан. А что, господин Диманш, не хотите ли без всяких церемоний отужинать со мной?

Г-н Диманш. Нет, сударь; мне надо домой. Я…

Дон Жуан (встает). Эй, факел сюда, живо! Проводите господина Диманша! Пусть четверо или пятеро моих слуг возьмут мушкетоны и пойдут вместе с ним!

Ла Вьолет и Раготен уходят.

Г-н Диманш (тоже встает). Это лишнее, сударь, я и один дойду. Но…

Сганарель быстро убирает кресло.

Дон Жуан. Что такое? Нет, я хочу, чтобы вас проводили, я слишком вами дорожу. Я ваш покорнейший слуга, и к тому же я ваш должник.

Г-н Диманш. Ах, сударь!..

Дон Жуан. Я этого и не скрываю и говорю всем.

Г-н Диманш. Вот если бы…

Дон Жуан. Хотите, я сам вас провожу?

Г-н Диманш. Ах что вы, сударь! Я, сударь…

Дон Жуан. Так сделайте милость, давайте обнимемся. И еще раз прошу вас не сомневаться в моей преданности: нет такой услуги, которой я бы вам не оказал. (Уходит.)

144

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сганарель, г-н Диманш.

Сганарель. Надо признаться, мой господин очень вас любит.

Г-н Диманш. Это правда. Он так со мной учтив и столько говорит любезностей, что у меня язык не поворачивается спросить о деньгах.

Сганарель. Уверяю вас, мы все готовы отдать за вас жизнь. Мне бы хотелось, чтобы с вами что-нибудь приключилось, чтоб кому-нибудь вздумалось отколотить вас палкой, — тут бы вы увидели, как…

Г-н Диманш. Верю, но только я прошу вас, Сганарель: закиньте ему удочку насчет моих денег.

Сганарель. О, не беспокойтесь, он отдаст!

Г-н Диманш. Но вы-то сами, Сганарель, вы мне тоже кое-что должны.

Сганарель. Фуй! Не будем об этом говорить.

Г-н Диманш. Как так? Я…

Сганарель. Неужели я не знаю, что я вам должен?

Г-н Диманш. Да, но…

Сганарель. Идемте, господин Диманш, я вам посвечу.

Г-н Диманш. Но мои деньги?..

Сганарель (берет г-на Диманша под руку). Полно, полно!

Г-н Диманш. Я хочу…

Сганарель (тащит его). Да ну!

Г-н Диманш. Я полагаю…

Сганарель (толкает его к двери). Пустяки!

Г-н Диманш. Но…

Сганарель (снова толкает его). Фуй!

Г-н Диманш. Я…

Сганарель (выталкивает его). Фуй, говорят вам![32]

145

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Сганарель, Дон Жуан, Ла Вьолет.

Лa Вьолет (Дон Жуану). Сударь! Пришел ваш отец.

Дон Жуан. Куда как хорошо! Только этого недоставало, чтобы до вести меня до бешенства!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Сганарель, Дон Жуан, дон Луис.

Дон Луис. Я вижу, что помешал вам и что вы не в восторге от моего прихода. По правде сказать, и вы и я странным образом досаждаем друг другу: я надоел вам своими посещениями, а мне надоело ваше беспутство. Увы, до чего же мы опрометчивы! Мы не доверяем небу заботы о наших нуждах, — нет, мы хотим быть умнее его и докучаем ему нашими бессмысленными желаниями и необдуманными просьбами. Я страстно желал иметь сына, я неустанно воссылал к небу жаркие мольбы, и вот теперь этот сын, которого оно, уступая моей настойчивости, мне послало, этот сын, кроме горя и муки, ничего мне не принес, а между тем я надеялся, что он будет мне отрадой и утешением. Какими же глазами я, по-вашему, могу смотреть на бесчисленное множество ваших недостойных поступков, всю мерзость которых трудно преуменьшить в глазах света, на эту нескончаемую цепь злых дел, которые что ни час вынуждают нас злоупотреблять добротой короля и уже свели на нет в его мнении все мои заслуги и все влияние моих друзей?[33] Как низко вы пали! Неужели вы не краснеете оттого, что вы недостойны своего происхождения? Вправе ли вы гордиться им? Что вы сделали для того, чтобы оправдать звание дворянина? Или вы думаете, что достаточно имени и герба и что благородная кровь сама по себе уже возвышает нас, хотя бы мы поступали подло? Нет, нет, знатное происхождение без добродетели — ничто. Славе наших предков мы сопричастны лишь в той мере, в какой сами стремимся походить на них. Блеск их деяний, что озаряет и нас, налагает

146

на нас обязанность воздавать им такую же честь, идти по их стопам и не изменять их добродетели, если мы хотим считаться их истинными потомками. То, что вы происходите от доблестных предков, ровно ничего не значит: предки отказываются признать в вас свою кровь, и все те славные деяния, что ими совершены, не дают вам никаких преимуществ; напротив — блеск их, падая на вас, выставляет вас в еще более неприглядном виде, слава их — это факел, при свете которого всем бросается в глаза ваше позорное поведение. Поймите наконец, что дворянин, ведущий дурную жизнь, — это изверг естества, добродетель — это первый признак благородства, именам я придаю куда меньше значения, чем поступкам; сына какого-нибудь ключника, если он честный человек, я ставлю выше, чем сына короля, если он живет, как вы.

Дон Жуан. Если бы вы сели, вам было бы удобнее говорить.

Дон Луис. Нет, дерзкий, я не сяду и не буду больше говорить: я вижу, что все мои слова не западают тебе в душу. Но знай, недостойный сын, что своими поступками ты довел отца до край ности; раньше чем ты думаешь, я сумею положить предел твоему распутству, упрежу гнев небесный и, покарав тебя, смою с себя позор быть твоим отцом. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Сганарель, Дон Жуан.

Дон Жуан (вслед отцу). Ах, да умирайте вы поскорее — это лучшее, что вы можете сделать! Каждому свой черед. Меня бесит, когда отцы живут так же долго, как сыновья. (Садится в кресло.)

Сганарель. Сударь, вы не правы!

Дон Жуан (встает). Я не прав?

Сганарель (дрожа). Сударь!..

Дон Жуан. Я не прав?

Сганарель. Да, сударь, вы неправы[34], что выслушали все его речи, вам следовало вытолкать его в шею. Видана ли такая наглость?

147

Отец является к сыну с выговором, призывает его исправиться, вспомнить о своем происхождении, вести жизнь порядочного человека и говорит еще уйму всяких глупостей в том же роде! Может ли это вынести такой человек, как вы, который сам знает, как надо жить? Я удивляюсь вашему терпению: будь я на вашем месте, я бы его выгнал вон. (В сторону.) Ах, проклятая угодливость, что ты со мной делаешь!

Дон Жуан. Дождусь я сегодня ужина?

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Раготен.

Раготен. Сударь! Пришла какая-то дама под вуалью, хочет с вами поговорить. (Уходит.)

Дон Жуан. Кто бы это мог быть?

Сганарель. Посмотрим.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Сганарель, Дон Жуан, донья Эльвира под вуалью.

Донья Эльвира. Не удивляйтесь, Дон Жуан, что видите меня в такой час и в таком одеянии. Причина важная заставила меня прийти; то, что я хочу вам сказать, не терпит промедления. Сейчас я уже не пылаю гневом, как тогда, я теперь совсем иная, чем была утром. Перед вами уже не та донья Эльвира, что проклинала вас, чья возмущенная душа посылала лишь угрозы и дышала местью. Небо изгнало из моей души ту недостойную страсть, которую я испытывала к вам, все эти бурные порывы преступного увлечения, все эти постыдные крайности грубой земной любви. В моем сердце, все еще любящем вас, осталось лишь пламя, свободное от всякой чувственности, чистейшая нежность, бескорыстная привязанность, которая печется не о себе, а только о вашем благополучии.

Дон Жуан (Сганарелю, тихо). Ты, кажется, плачешь?

148

Сганарель. Простите.

Донья Эльвира. Эта любовь, чистая и совершенная, привела меня сюда ради вашего блага, чтобы от имени самого неба предостеречь вас и попытаться спасти вас от бездны, к которой вы стремитесь. Да, Дон Жуан, я знаю, как беспутна ваша жизнь. Небо, озарив мою душу и раскрыв мне глаза на мои заблуждения, внушило мне прийти к вам и сказать, что грехи ваши истощили его милосердие; грозный гнев его готов обрушиться на вас; в вашей воле избегнуть его немедленным раскаянием. Быть может, вам остался только один день, чтобы отвратить от себя величайшее несчастье. Меня уже никакие земные узы не связывают с вами. Хвала небесам, все мои безумные мысли развеялись, решение мое принято: я удаляюсь от мира; единственно, о чем я молюсь, — это прожить еще столько, чтобы я могла искупить мой грех, ту слепоту, в которую меня ввергли порывы греховной страсти, и суровым покаянием заслужить прощение. Но и удалившись от мира, я терзалась бы жестокой мукой при мысли, что человек, которого я нежно любила, послужил роковым примером небесного правосудия. И несказанной радостью было бы для меня, если бы я могла помочь вам отвести от себя страшный удар, угрожающий вам. Умоляю вас, Дон Жуан, окажите мне эту последнюю милость, доставьте мне это сладостное утешение. Ради меня не отказывайтесь от своего спасения, я прошу вас об этом со слезами, и, если вы равнодушны к собственному благу, не будьте равнодушны к моим мольбам и избавьте меня от лютой скорби — скорби при мысли, что вы осуждены на вечную муку[35].

Сганарель (про себя). Бедная женщина!

Донья Эльвира. Я любила вас бесконечно, вы были мне дороже всего на свете, ради вас я нарушила свой долг, я пошла на все, и теперь в награду прошу вас об одном: исправьтесь и отвратите от себя гибель. Молю вас, спасите себя из любви к себе или из любви ко мне. Еще раз, Дон Жуан, я со слезами прошу вас об этом. И если мало вам слез женщины, которую вы любили, то я заклинаю вас всем, что еще способно тронуть вас.

Сганарель (глядя на Дон Жуана, про себя). Да это тигр какой-то!

149

Донья Эльвира. Я ухожу. Это все, что я хотела вам сказать.

Дон Жуан. Сударыня! Время позднее, останьтесь! Вас здесь устроят со всеми удобствами.

Донья Эльвира. Нет, Дон Жуан, не удерживайте меня.

Дон Жуан. Вы доставите мне удовольствие, если останетесь, уверяю вас.

Донья Эльвира. Нет-нет, не будем терять время на пустые речи. Мне надо скорее идти, не пытайтесь меня провожать и думайте только о том, что я вам сказала. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Сганарель, Дон Жуан.

Дон Жуан. А знаешь ли, я опять что-то почувствовал к ней, в этом необычном ее виде я нашел особую прелесть: небрежность в уборе, томный взгляд, слезы — все это пробудило во мне остатки угасшего огня.

Сганарель. Иначе говоря, ее речи нисколько на вас не подействовали.

Дон Жуан. Ужинать, живо!

Сганарель. Слушаюсь.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Те же, Ла Вьолет и Раготен.

Дон Жуан (садится за стол). Надо все-таки подумать, Сганарель, как бы это исправиться.

Сганарель. Вот-вот!

Дон Жуан. Ей-богу, надо исправиться. Еще лет двадцать-тридцать поживем так, а потом и о душе подумаем[36].

Сганарель. Ох!

Дон Жуан. Ты что?

Сганарель. Да ничего. Вот ужин. (Берет кусок с одного из поданных блюд и кладет в рот.)

Дон Жуан. У тебя, кажется, щека распухла. Что это значит? Да отвечай: что с тобой?

150

Сганарель. Ничего.

Дон Жуан. Покажи-ка. Черт возьми! Да у него флюс. Живо ланцет, надо разрезать! Бедняге невмоготу, от этого нарыва он может задохнуться. Смотрите, нарыв совсем созрел. Ах ты мошенник этакий!

Сганарель. Ей-богу, сударь, я только хотел попробовать, не пересолил ли повар и не положил ли он слишком много перцу.

Дон Жуан. Ну, садись и ешь. Я займусь тобой, когда поужинаю. Ты, я вижу, голоден?

Сганарель (садясь за стол). Еще бы, сударь, с утра ничего не ел. Вот этого возьмите, вкуснее ничего нельзя придумать. (Раготену, который, после того как Сганарель положит себе чего-нибудь на тарелку, сейчас же убирает ее, едва лишь Сганарель отвернется.) Моя тарелка! Моя тарелка! Пожалуйста, не торопитесь! Черт возьми, и мастер же вы, дружок, подставлять чистые тарелки! А вы, мой миленький Лa Вьолет, до чего же вовремя подливаете вино!

Пока Ла Вьолет наливает Сганарелю, Раготен убирает его тарелку.

Дон Жуан. Кто это так стучит?

Сганарель. Что это еще за черт мешает нам ужинать?

Дон Жуан. Я хочу поужинать спокойно — не впускать!

Сганарель. Позвольте, я пойду посмотрю.

Дон Жуан (видя, что Сганарель возвращается испуганный). Что такое? Кто там?

Сганарель (кивая головой, как статуя). Это… он.

Дон Жуан. Пойду посмотрю — докажу, что я ничего не боюсь.

Сганарель. Ах, бедный Сганарель, куда бы тебе спрятаться?

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Те же и статуя командора.

Дон Жуан (слугам). Стул и прибор, живо!

Дон Жуан и статуя садятся за стол.

(Сганарелю.) Ну же, садись за стол!

151

Сганарель. Сударь! Мне больше есть не хочется.

Дон Жуан. Садись, говорят тебе! Дайте вина! За здоровье командора! Я хочу с тобой чокнуться, Сганарель. Налейте ему вина.

Сганарель. Сударь! Мне больше пить не хочется.

Дон Жуан. Пей и спой командору песенку.

Сганарель. У меня, сударь, голос пропал.

Дон Жуан. Не важно. Пой. А вы (обращаясь к слугам) идите сюда, подпевайте ему.

Статуя. Довольно, Дон Жуан. Я приглашаю вас завтра отужинать со мной. Хватит у вас смелости?

Дон Жуан. Да. Я возьму с собой одного Сганареля.

Сганарель. Покорно благодарю, завтра я пощусь.

Дон Жуан (Сганарелю). Бери факел.

Статуя. Кто послан небом, тому свет не нужен.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Сцена представляет открытую местность.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Дон Луис, Дон Жуан, Сганарель.

Дон Луис. Ужели, сын мой, благое небо вняло моим мольбам? Не обманываете ли вы меня? Не обольщаете ли вы меня ложной надеждой? Могу ли я верить ошеломляющей вести о вашем обращении?

Дон Жуан. Да, я расстался со всеми своими заблуждениями, я уже не тот, что был вчера вечером, небо внезапно совершило во мне перемену, которая поразит весь свет. Оно озарило мою душу, раскрыло мне глаза, и теперь я в ужасе от того ослепления, в котором так долго пребывал, и от преступной развратной жизни, которую я вел. Я вспоминаю все свои мерзкие дела и изумляюсь, как могло небо так долго их терпеть и уже двадцать раз не обрушило на мою голову грозные удары своего правосудия. Я вижу, какую милость явило мне благое небо, не наказав меня за мои преступления, и я намерен как должно воспользоваться этим, дать возможность всему свету убедиться в том, как внезапно переменилась моя жизнь, искупить мои прошлые поступки со всем их соблазном и постараться заслужить у неба полное прощение грехов. К этому я теперь приложу все усилия. Я прошу вас способствовать мне в исполнении моего замысла и помочь найти такого человека, который служил бы мне вожатым, чтобы я, руководимый им, мог неуклонно шествовать новою для меня стезею.

153

Дон Луис. Ах, сын мой, как легко возвращается отцовская любовь и как быстро исчезают из памяти при первом слове раскаяния обиды, которые нанес нам сын! Я уже не помню всех тех огорчений, какие вы мне причиняли, — все изгладили слова, которые я только что слышал от вас. Признаюсь, я сам не свой, я лью слезы радости, все мои чаяния сбылись, мне больше не о чем просить небо. Обнимите меня, сын мой! Прошу вас, будьте тверды в вашем похвальном намерении. А я поспешу к вашей матери, принесу ей радостную весть, разделю с ней сладостный восторг, который я испытываю, и возблагодарю небо за то благодатное решение, которое оно внушило вам. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Дон Жуан, Сганарель.

Сганарель. Ах, сударь, как я счастлив, что вы раскаялись! Давно я этого ждал, и вот, хвала небу, все мои желания исполнились.

Дон Жуан. Черт бы побрал этого дурака!

Сганарель. Как — дурака?

Дон Жуан. Неужели же ты за чистую монету принимаешь то, что я сейчас говорил, и думаешь, будто мои уста были в согласии с сердцем?

Сганарель. Вот как? Значит, нет… вы не… ваше… (В сторону.) Ох, что за человек, что за человек, что за человек!

Дон Жуан. Нет-нет, я нисколько не изменился, чувства мои все те же.

Сганарель. И вас не убеждает это изумительное чудо — движущаяся и говорящая статуя?

Дон Жуан. В этом, правда, есть что-то для меня непостижимое. Но что бы это ни было, оно не в силах ни убедить мой разум, ни поколебать мою душу, и если я сказал, что хочу изменить свое поведение и вести примерный образ жизни, то тут особый умысел, чистейшая политика, спасительная уловка, необходимое притворство, к которому я прибегаю, чтобы задобрить отца, ибо он мне нужен, и чтобы оградить себя от нападок чужих людей. Я говорю

154

с тобой начистоту, Сганарель, я рад, что есть свидетель, которому я могу открыть свою душу и истинные побуждения, заставляющие меня действовать так или иначе.

Сганарель. Стало быть, вы ни во что не верите, а хотите выдать себя за добродетельного человека?

Дон Жуан. А почему бы нет? Сколько людей занимается этим ремеслом и надевает ту же самую маску, чтобы обманывать свет!

Сганарель. Ах, что за человек! Что за человек!

Дон Жуан. Нынче этого уже не стыдятся: лицемерие — модный порок, а все модные пороки сходят за добродетели. Роль человека добрых правил — лучшая из всех ролей, какие только можно сыграть. В наше время лицемерие имеет громадные преимущества. Благодаря этому искусству обман всегда в почете: даже если его раскроют, все равно никто не посмеет сказать против него ни единого слова. Все другие человеческие пороки под лежат критике, каждый волен открыто нападать на них, но лицемерие — это порок, пользующийся особыми льготами: оно собственной рукой всем затыкает рот и преспокойно пользуется полнейшей безнаказанностью. Притворство сплачивает воедино тех, кто связан круговой порукой лицемерия. Заденешь одного — на тебя обрушатся все, а те, что поступают заведомо честно и в чьей искренности не приходится сомневаться, остаются в дураках: по своему простодушию они попадаются на удочку к этим кривлякам и помогают им обделывать дела. Ты не представляешь себе, сколько я знаю таких людей, которые подобными хитростями ловко загладили грехи своей молодости, укрылись за плащом религии, как за щитом, и, облачившись в этот почетный наряд, добились права быть самыми дурными людьми на свете[37]. Пусть козни их известны, пусть все знают, кто они такие, все равно они не лишаются доверия: стоит им разок- другой склонить голову, сокрушенно вздохнуть или закатить глаза — и вот уже все улажено, что бы они ни натворили. Под эту благодатную сень я и хочу укрыться, чтобы действовать в полной безопасности. От моих милых привычек я не откажусь, но я буду таиться от света и развлекаться потихоньку. А если меня накроют, я палец о палец не ударю: вся шайка вступится

155

за меня и защитит от кого бы то ни было. Словом, это лучший способ делать безнаказанно все, что хочешь. Я стану судьей чужих поступков, обо всех буду плохо отзываться, а хорошего мнения буду только о самом себе. Если кто хоть чуть-чуть меня заденет, я уже вовек этого не прощу и затаю в душе неутолимую ненависть. Я возьму на себя роль блюстителя небесных законов и под этим благовидным предлогом буду теснить своих врагов, обвиню их в безбожии и сумею натравить на них усердствующих простаков, а те, не разобрав, в чем дело, будут их поносить перед всем светом, осыплют их оскорблениями и, опираясь на свою тайную власть, открыто вынесут им приговор. Вот так и нужно пользоваться людскими слабостями, и так-то умный человек приспосабливается к порокам своего времени[38].

Сганарель. О небо, что я слышу? Ко всему прочему вам только еще недоставало сделаться лицемером — это уж верх гнусности. Ваша последняя затея, сударь, выводит меня из себя, и я не могу молчать. Делайте со мной все, что угодно: колотите меня, осыпайте ударами, убейте, если хотите, но я должен выложить все, что у меня на душе, и как верный слуга высказать вам все, что считаю нужным. Было бы вам известно, сударь: повадился кувшин по воду ходить — там ему и голову сломить, и, как превосходно говорит один писатель, не знаю только какой, человек в этом мире — что птица на ветке; ветка держится за дерево; кто держится за дерево, тот следует хорошим советам; хорошие советы дороже хороших речей; хорошие речи говорят при дворе; при дворе находятся придворные; придворные подражают моде; мода происходит от воображения; воображение есть способность души; душа — это то, что дает нам жизнь; жизнь кончается смертью; смерть заставляет нас думать о небе; небо находится над землей; земля — это не то, что море; на море бывают бури; бури треплют корабль; кораблю нужен добрый кормчий; добрый кормчий благоразумен; благоразумия лишены молодые люди; молодые люди должны слушаться стариков; старики любят богатство; богатство делает людей богатыми; богатые — это не то, что бедные; бедные терпят нужду; нужде закон не писан; кому закон не писан, тот живет, как скотина, а значит, вы попадете к чертям в пекло.

156

Дон Жуан. Чудесное рассуждение!

Сганарель. Если вы все еще стоите на своем, то тем хуже для вас.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и дон Карлос.

Дон Карлос. Как хорошо, что я вас встретил, Дон Жуан! Поговорить с вами и узнать ваше решение гораздо удобнее здесь, чем у вас. Вы знаете, что эту заботу я взял на себя и объявил о том в вашем присутствии. Что до меня, не скрою — я горячо желал бы мирного исхода и чего бы только я не сделал, чтобы и вас побудить к тому же и услышать, как вы перед всеми назовете мою сестру своей женой!

Дон Жуан (лицемерно). Увы! Я искренне хотел бы дать вам удовлетворение, которого вы желаете, но небо явно этому противится: оно внушило мне намерение изменить мою жизнь, и все мои помыслы сейчас только о том, что я должен совершенно отрешиться от всех мирских привязанностей, как можно скорее отречься от всяческой суеты и стараться отныне строгой жизнью искупить распутство, порожденное пылом безрассудной юности.

Дон Карлос. Ваше намерение, Дон Жуан, нисколько не противоречит тому, о чем я говорил: общество законной жены прекрасно может сочетаться с благими помыслами, внушенными вам небом.

Дон Жуан. Увы, нет! Такое же решение приняла и ваша сестра: она намерена уйти в монастырь, благодать коснулась нас одно временно.

Дон Карлос. Ее пострижение не может нас удовлетворить; его можно объяснить тем, что вы пренебрегли ею и нашим родством, а честь наша требует, чтобы она жила с вами.

Дон Жуан. Уверяю вас, это невозможно. Я об этом только и мечтал и еще сегодня спрашивал у неба совета, но тут же услышал голос, возвестивший мне, что я не должен помышлять о вашей сестре и что с ней вместе я не спасу свою душу.

Дон Карлос. Неужели, Дон Жуан, вы надеетесь обмануть нас подобными отговорками?

157

Дон Жуан. Я повинуюсь голосу неба.

Дон Карлос. И вы хотите, чтобы я удовлетворился вашими речами?

Дон Жуан. Так хочет небо.

Дон Карлос. Значит, вы похитили мою сестру из монастыря только для того, чтобы потом ее бросить?[39]

Дон Жуан. Такова воля неба.

Дон Карлос. И мы потерпим такой позор в нашей семье?

Дон Жуан. Спрашивайте с неба.

Дон Карлос. Да что же это, наконец? Все небо да небо!

Дон Жуан. Небу угодно, чтоб это было так.

Дон Карлос. Довольно, Дон Жуан, я понял вас. Рассчитаюсь я с вами после — здесь для этого неподходящее место, но в скором времени я вас разыщу.

Дон Жуан. Вы поступите, как вам будет угодно. Вам известно, что я не из трусливых и, когда нужно, шпагу держать умею. Вскоре я направлю свои стопы по узкой и безлюдной улице, ведущей к монастырю, но знайте, что хотя я и не желаю драться, так как небо запрещает мне самую мысль об этом, однако, если вы на меня нападете, мы еще посмотрим, что получится.

Дон Карлос. Мы еще посмотрим. Это верно, мы еще посмотрим. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Дон Жуан, Сганарель.

Сганарель. Что это за чертовская манера выражаться появилась у вас, сударь? Это куда хуже, чем все прежнее; по мне, лучше бы уж вы оставались каким были. Я все надеялся на ваше спасение, но теперь отчаялся: до сих пор небо вас терпело, но такой гадости оно уж, думается мне, не потерпит.

Дон Жуан. Полно, полно, небо не так щепетильно, как ты думаешь, и если бы всякий раз, когда люди…

158

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и призрак в образе женщины под вуалью.

Сганарель (замечает призрак). Ах, сударь, это само небо хочет с вами говорить и посылает вам предостережение!

Дон Жуан. Если небо посылает мне предостережение и хочет, чтобы я понял его, пусть говорит яснее.

Призрак. Дон Жуану осталось одно мгновение, чтобы воззвать к небесному милосердию. Если же он не раскается, гибель его неминуема.

Сганарель. Слышите, сударь?

Дон Жуан. Кто смеет так говорить со мной? Я как будто узнаю этот голос.

Сганарель. Ах, сударь, это призрак — я узнаю по походке!

Дон Жуан. Призрак ли, наваждение или сам дьявол — я хочу понять, что это такое.

Призрак меняет облик и предстает в образе Времени с косою в руке.

Сганарель. О небо! Видите, сударь, какое превращение?

Дон Жуан. Нет-нет, ничто меня не устрашит, я проверю моей шпагой, тело это или дух.

Дон Жуан хочет нанести призраку удар, но тот исчезает.

Сганарель. Ах, сударь, склонитесь перед столькими знамениями и скорее покайтесь!

Дон Жуан. Нет-нет, что бы ни случилось, никто не посмеет сказать, что я способен к раскаянию. Идем, следуй за мной.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Дон Жуан, Сганарель, статуя командора.

Статуя. Стойте, Дон Жуан! Вчера вы дали мне слово отужинать со мной.

Дон Жуан. Да. Куда прикажете?

159

Статуя. Дайте мне руку.

Дон Жуан. Вот моя рука.

Статуя. Дон Жуан! Кто закоснел в грехе, того ожидает страшная смерть; кто отверг небесное милосердие, над тем разразятся громы небесные.

Дон Жуан. О небо! Что со мной? Меня сжигает незримый пламень, я больше не в силах его терпеть, все мое тело как пылающий костер. О!

Сильный удар грома; ослепительно яркие молнии падают на Дон Жуана. Земля разверзается и поглощает его, а из того места, где он исчез, вырываются языки пламени.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Сганарель один.

Сганарель. Ах, мое жалованье, мое жалованье! Смерть Дон Жуана всем на руку. Разгневанное небо, попранные законы, соблазненные девушки, опозоренные семьи, оскорбленные родители, погубленные женщины, мужья, доведенные до крайности, — все, все довольны. Не повезло только мне. Мое жалованье, мое жалованье, мое жалованье!

К ЧИТАТЕЛЮ

Перед вами всего лишь набросок, экспромт, которым королю угодно было развлечься. Это самая скороспелая из всех работ, заказанных мне его величеством. Она была задумана, написана и разучена в пять дней — это истинная правда. Нет необходимости предупреждать, что многое тут зависит от игры. Известно, что комедии пишутся только для того, чтобы их играли, вот почему я советую читать эту пьесу только тем, у кого достаточно зоркие глаза, способные за текстом увидеть представление. Считаю нужным добавить: желательно, чтобы такого рода произведения всегда являлись с теми же украшениями, какими их обставляют в королевском дворце. Тогда они предстали бы перед вами в более выгодном свете. Арии и симфонии несравненного г-на Люлли, в сочетании с прекрасными голосами и изяществом танцовщиков, несомненно сообщают подобным пьесам ту прелесть, без которой им, в сущности, нельзя обойтись.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ПРОЛОГА

КОМЕДИЯ.

МУЗЫКА.

БАЛЕТ.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА КОМЕДИИ

СГАНАРЕЛЬ.

ЛЮСИНДА

дочь Сганареля.

КЛИТАНДР

молодой человек, влюбленный в Люсинду.

ЛУКРЕЦИЯ

племянница Сганареля.

AMИНТА

соседка Сганареля.

ЛИЗЕТТА

служанка Люсинды.

ШАМПАНЬ

слуга Сганареля.

Г-Н ГИЙОМ

торговец коврами.

Г-Н ЖОС

золотых дел мастер.

Г-Н TOMEC

Г-Н ДЕФОНАНДРЕС

Г-Н МАКРОТОН

Г-Н БАИС

Г-Н ФИЛЕРЕЙ

врачи.

АПТЕКАРЬ.

НОТАРИУС.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА БАЛЕТА

Первый балетный выход

ШАМПАНЬ

слуга Сганареля (танцует).

ЧЕТВЕРО ВРАЧЕЙ (танцуют).

Второй балетный выход

АПТЕКАРЬ (поет).

ШУТЫ, АРЛЕКИНЫ, ПОМОЩНИКИ АПТЕКАРЯ (танцуют).

Третий балетный выход

КОМЕДИЯ.

МУЗЫКА.

БАЛЕТ.

ИГРЫ, УТЕХИ, ЗАБАВЫ (танцуют).

Действие происходит в Париже.

ПРОЛОГ

Комедия, Музыка, Балет.

Комедия.

Друзья! К чему поодиночке славу

Оспаривать на поприще утех?

Не лучше ли стяжать себе по праву

Иной, достойнейший успех?

Чтоб короля великого развлечь,

Давайте Танец, Музыку и Речь…

Все трое.

Объединим!

Комедия.

Когда он от забот отдохновенье

Находит в нашем обществе подчас,

То в этом и награда, без сомненья,

И честь великая для нас.

Чтоб государя славного развлечь,

Давайте Танец, Музыку и Речь…

Все трое.

Объединим!

165

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сганарелъ, Аминта, Лукреция, г-н Гийом, г-н Жос.

Сганарель. Жизнь — сложная штука, друзья мои! Я вправе повторить вслед за великим философом древности, что, у кого добра горы, у того и воры, и что скорби за бедой ходят чередой. Была у меня одна жена, да и та скончалась!

Г-н Гийом. А сколько же вам их надо?

Сганарель. Скончалась она, сударь мой, и столь чувствительна для меня эта потеря, что стоит только о ней вспомнить — и слезы градом. Правда, поведение покойной не весьма меня удовлетворяло, и частенько мы с ней бранились, ну да смерть все загладила. Мертвую я ее оплакиваю, а останься она жива — не миновать бы нам ссориться. Из всех детей, дарованных мне небом, оно сохранило в живых дочь, но в ней, увы, источник всех моих скорбей: я вижу, что она впала в глубокое уныние и снедаема ужасными душевными муками, и в то же время я не в состоянии помочь ее горю, даже не знаю причину, его породившую. Я близок к помешательству и как никогда нуждаюсь в добром совете. Вы — моя племянница, вы — соседка, а вы — кумовья мои и приятели. Прошу вас всех: посоветуйте, как мне быть?

Г-н Жос. Я полагаю, что нет для девицы большей отрады, нежели всякие безделушки и украшения. Я на вашем месте, не теряя ни одного дня, купил бы ей красивый убор из алмазов, либо рубинов, либо изумрудов.

Г-н Гийом. Будь я ее отцом, я поспешил бы приобрести роскошный

166

гобелен с цветами или фигурами и повесил бы к ней в комнату, чтоб радовал ее взор и душу.

Аминта. А мне бы и в голову не пришло разводить подобные церемонии. Выдать бы ее не мешкая замуж за того человека, который, говорят, не так давно за нее сватался, да и дело с концом!

Лукреция. А по-моему, дочь ваша не создана для брака. Здоровья она слабого, сложения самого хрупкого. Подвергать ее, такую как она есть, опасности рожать детей — значит отправить бедняжку прямиком на тот свет. Как хотите, а мирская жизнь — не для вашей дочери. Я вам советую поместить ее в монастырь, где она найдет развлечения более соответствующие ее наклонностям.

Сганарель. Все эти советы, без сомнения, превосходны, однако, сдается мне, небескорыстны и хороши лишь для тех, кто их дает. Вы — золотых дел мастер, господин Жос, и от совета вашего отдает желаньем пристроить собственные изделия. Вы торгуете коврами, господин Гийом, и у вас вид человека, который не прочь расстаться с залежавшейся драпировкой. Тот, к кому вы питаете склонность, соседушка, неравнодушен, говорят, к моей дочери, и вы бы не огорчились, выйди она замуж за другого. Вам же, любезная моя племянница, я отвечу, что, как известно, я не намереваюсь выдавать свою дочь за кого бы то ни было — у меня есть на то свои причины. Боюсь, что совет ваш постричь ее в монахини исходит от женщины, готовой простереть свое милосердие на все мое наследство. Итак, милостивые мои государыни и государи, не посетуйте на то, что, отдавая должное превосходным вашим советам, я все же почту за благо не воспользоваться ни одним из них.

Аминта, Лукреция, г-н Гийом и г-н Жос уходят.

Сганарель (один). Вот они, нынешние-то советчики!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Сганарель, Люсинда.

Сганарель (про себя). Ах, вот и доченька моя вышла немножко поразмяться! Не видит меня… Вздохнула… Подняла глазки к небу. Храни ее господь!.. (Громко.) Здравствуй, голубушка

167

моя! Ну что? Как ты себя чувствуешь? Ужель по-прежнему печальна и грустна? И не хочешь мне сказать, что с тобой? Открой мне свое сердечко, бедняжечка моя, говори, ну говори же! Поведай свои думки милому своему папочке! Ну, смелее! Хочешь, я тебя поцелую? Подойди же! (Про себя.) Нет, ее состояние сведет меня с ума!.. (Громко.) Послушай! Неужели тебе хочется, чтобы я умер с горя? Неужели я не вправе узнать, отчего ты сохнешь и томишься? Откройся мне, и я обещаю, что горы сдвину для тебя. Поведай мне причину своей скорби, и заверяю тебя, клянусь тебе, что нет такой вещи, которой я не сделал бы ради твоего успокоения. Этим все сказано. Может, ты завидуешь нарядам какой-нибудь подружки и тебе захотелось сшить что-нибудь такое из модной материи?.. Нет? Или, может, убранство твоей комнаты заставляет желать лучшего и хорошенький шкафик с ярмарки Святого Лаврентия обрадовал бы тебя?.. Тоже нет. Может, тебе охота чему-нибудь поучиться? Давай приглашу учителя музыки, и он покажет тебе, как играть на клавесинах… Опять не то? Послушай: а не влюблена ли ты, часом, не захотелось ли тебе замуж?

Люсинда утвердительно кивает головой.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Лизетта.

Лизетта. Ну вот, сударь, вы и побеседовали с дочкой. Удалось вам узнать причину ее тоски?

Сганарель. Нет. Негодница довела меня до белого каления.

Лизетта. Предоставьте дело мне, сударь, уж я у нее выпытаю!

Сганарель. Это ни к чему. Коли ей нравится унывать, пусть себе унывает — таково мое мнение.

Лизетта. Положитесь на меня, говорят вам! Возможно, мне она доверится охотнее… Ах, сударыня! Ужели вы так нам и не скажете, что на вас нашло, так и будете терзать всех нас? По-моему, это никуда не годится. Коли вам неловко объясняться с отцом, так уж мне-то можете открыться без всякого стеснения. Нет ли у вас какого неисполненного желания? Отец ваш не раз говорил, что

168

ничего не пожалеет, лишь бы доставить вам удовольствие. Или он вам воли не дает, а вам охота погулять и поразвлечься?.. Гм! Может, кто обидел вас?.. Гм! А не завелась ли у вас какая-нибудь тайная привязанность и не вздыхаете ли вы по родительскому благословению?.. Ах вот оно что, вот в чем дело! Стоило из-за этого разводить такую канитель… Сударь! Тайна раскрыта: дочка ваша…

Сганарель. Прочь с глаз моих, неблагодарная девчонка! Не желаю я больше с тобой разговаривать и оставляю тебя с твоим упрямством!

Люсинда. Раз вы настаиваете, отец, на моем признании…

Сганарель. Да, теперь у нас дружба врозь.

Лизетта. Сударь! Ее печаль…

Сганарель. Негодница жаждет моей смерти!

Люсинда. Отец! Я готова…

Сганарель. Вот мне награда за то, что я вырастил тебя!

Лизетта. Но, сударь…

Сганарель. Она меня просто взбесила!

Люсинда. Но, отец…

Сганарель. Нет у меня больше к тебе никаких чувств!

Лизетта. Но…

Сганарель. Продувная бестия!

Люсинда. Но…

Сганарель. Неблагодарная!

Лизетта. Но…

Сганарель. Паршивка! Так и не соизволила сказать мне, что с ней!

Лизетта. Она замуж хочет!

Сганарель (притворяясь, что не слышит). Я от нее отказываюсь!

Лизетта. Замуж!

Сганарель. Ненавижу ее!

Лизетта. Замуж!

Сганарель. Она мне не дочь!

Лизетта. Замуж!

Сганарель. Чтоб я о ней больше не слышал!

Лизетта. Замуж!

Сганарель. Чтоб я о ней больше не слышал!

Лизетта. Замуж!

169

Сганарель. Чтоб я о ней больше не слышал!

Лизетта. Замуж! Замуж! Замуж!

Сганарель уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Люсинда, Лизетта.

Лизетта. Верно говорят: нет хуже глухого, чем тот, кто не хочет слышать.

Люсинда. Ну что, Лизетта? Кто был прав? Выходит, напрасно таила я свои страдания? Стоило поговорить с отцом — и он, как видишь, все уладил?

Лизетта. Вот скверный человек, честное слово! С радостью насолила бы ему! Но как могло случиться, сударыня, что вы до этих пор скрывали от меня свой недуг?

Люсинда. Увы! Какую пользу принесла бы мне откровенность? Не лучше ли было мне молчать до самой смерти? Ужели ты думаешь, что, наизусть изучив отцовские причуды, я не предвидела всего, чему ты сейчас была свидетельницей? Отец, отказав человеку, сватавшему меня через посредство своего друга, убил в душе моей последние надежды.

Лизетта. Как! Вот в этого незнакомца, который искал вашей руки, вы и…

Люсинда. Возможно, девушке и не пристало говорить столь вольные речи, но все же должна тебе признаться: будь мне предоставлено право выбора, я выбрала бы только его. Пусть мы с ним и словом не обменялись и уста его не высказали страсти, которую он ко мне питает, однако, где бы он меня ни встретил, взоры его и поступки изъявляли такую нежность, а сватовство его показалось мне свидетельством приязни столь порядочного человека, что сердце мое не смогло остаться безучастным. Но ты сама видишь, как жестоко отец расправился с нашими чувствами…

Лизетта. Пора мне самой к этому руки приложить. Сколько бы я ни обижалась, что вы от меня секреты завели, я все равно помогу вам добиться своего, только бы у вас самой хватило решимости.

170

Люсинда. Да разве я осмелюсь противиться воле отца? Если он столь непреклонен…

Лизетта. Полноте, полноте! Зачем вы разрешаете помыкать собой, ровно несмышленыш? Лишь бы не погрешить против чести, а отцовские вожжи не грех и ослабить. Чего он от вас добивается? Разве вам не самая пора замуж? Он что, думает — вы каменная? Повторяю: я готова верой и правдой служить вашей любви и с этой минуты беру на себя все заботы о ней. Посмотрите: папашу вашего вокруг пальца обведу… Да вот и он. Идем! Предоставьте действовать мне.

Люсинда и Лизетта уходят.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Сганарель один.

Сганарель. Иной раз недурно и глухим прикинуться, чтобы не слышать того, что само в уши лезет. Мудро я поступил, не ответив на изъявление желания, раз я не намерен его исполнять. Нет на свете большего тиранства, чем нелепый обычай замужества, он словно нарочно придуман для того, чтобы поработить отцов. В сколь унизительное и смешное положение попадаешь, когда, с неимоверным трудом нажив состояние, с великой нежностью и тщанием воспитав дочь, ты вынужден лишить себя и того, и другой, сунув их в руки первого встречного! Нет-нет, наплевать мне на этот обычай. Я хочу сохранить и свое добро, и свое дитя для себя одного.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Сганарель, Лизетта.

Лизетта (будто бы не видя Сганареля). О горе! О несчастье! О бедный господин Сганарель! Где же мне найти тебя?

Сганарель. О чем это она?

171

Лизетта. О злополучный отец! Что с тобой станется, когда ты узнаешь эту новость?

Сганарель. Что еще за новость?

Лизетта. Несчастная моя барышня!

Сганарель. Я погиб!

Лизетта. Ах!

Сганарель. Лизетта!

Лизетта. Что за напасть!

Сганарель. Лизетта!

Лизетта. Вот беда!

Сганарель. Лизетта!

Лизетта. О злая доля!

Сганарель. Лизетта!

Лизетта. Ах, это вы, сударь!

Сганарель. Что такое?

Лизетта. Сударь!..

Сганарель. Что случилось?

Лизетта. Ваша дочь…

Сганарель. Ай-ай-ай!

Лизетта. Да не плачьте так — вы меня рассмешите!

Сганарель. Ну говори же скорей!

Лизетта. Дочь ваша, потеряв голову от тех слов, что вы ей изволили сказать, и от ярости, в которую она вас привела, побежала наверх, в свою комнату, и в полном отчаянье распахнула окно, то, что смотрит на реку…

Сганарель. Ну и…

Лизетта. Тут она возвела очи к небу и воскликнула: «Нет, я не в состоянии пережить гнев отца, и, коль скоро он отказался от своей дочери, ей остается умереть…»

Сганарель. Она бросилась в окно?..

Лизетта. Нет, сударь… Тихонечко прикрыв его, она села на кровать и принялась так горько плакать!.. Вдруг личико ее побледнело, глазки закатились, сердечко замерло… Еле-еле я успела ее подхватить…

Сганарель. Дитя мое!

Лизетта. Тормошила я ее, тормошила и наконец привела в чувство.

172

Однако время от времени ее опять схватывает. Чует мое сердце, не дотянуть ей до вечера!

Сганарель. Шампань! Шампань! Шампань! Беги за лекарями! Живо! Чем больше приведешь, тем лучше — каши маслом не испортишь… Ах, дочь моя! Несчастная моя дочь!

Первый балетный выход

Шампань, танцуя, стучится в дверь к четырем врачам. Врачи, танцуя, с разными церемониями направляются в дом Сганареля.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сганарель, Лизетта.

Лизетта. На что вам, сударь, сразу четыре лекаря? И одного хватит, чтоб убить человека.

Сганарель. Замолчи! Четыре совета лучше, нежели один.

Лизетта. Или дочь ваша не сумеет отправиться на тот свет без помощи этих господ?

Сганарель. Как будто лекари убивают людей!

Лизетта. А то нет? Я знавала одного человека, который преотлично доказывал, почему не следует говорить: «Такой-то скончался от лихорадки и воспаления в легких», а надо: «Помер от четырех лекарей и двух аптекарей»[40].

Сганарель. Ну-ну! Не смей оскорблять этих господ!

Лизетта. Вот ей-богу, сударь! Взять, к примеру, нашего кота, что свалился с крыши на мостовую. Целых три дня он не ел, не пил и пошевелить не мог ни задней, ни передней лапкой — и что же? Взял да очухался. А почему, спрашивается? Да потому, что, на его счастье, еще не развелись коты-лекари, не то песенка его была бы спета. Уж они бы его доконали своими клистирами да кровопусканиями!

Сганарель. Да замолчишь ты наконец? Видали нахалку?.. Ах, вот и они!

Лизетта. Держитесь! Сейчас они вам напустят туману по-латыни!

174

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же, г-н Томес, г-н Дефонандрес, г-н Макротон и г-н Баис.

Сганарель. Я вас слушаю, господа.

Г-н Томес. Внимательно осмотрев больную, мы определили, что она полна нечистых элементов. Тут, однако, нужно не дивиться…

Сганарель. Как! Она не девица?

Г-н Томес. Я хочу сказать: нет ничего удивительного в том, что в теле ее содержится множество нечистых веществ и застойных жидкостей.

Сганарель. Ах вот оно что!

Г-н Томес. Но мы сейчас посовещаемся.

Сганарель. Подайте кресла! Живо!

Лизетта (г-ну Томесу). Как сударь, и вы здесь?

Сганарель. Откуда ты знаешь доктора?

Лизетта. Я видела его намедни у подруги вашей племянницы.

Г-н Томес. Кстати, как чувствует себя ее кучер?

Лизетта. Как нельзя лучше: он помер.

Г-н Томес. Помер?

Лизетта. Помер.

Г-н Томес. Быть не может!

Лизетта. Не знаю, может ли, но так оно и есть.

Г-н Томес. А я вам говорю, что не мог он помереть!

Лизетта. А я вам говорю, что помер и похоронен!

Г-н Томес. Вы заблуждаетесь!

Лизетта. Своими глазами видела.

Г-н Томес. Да нет, так не бывает! Гиппократ говорит, что подобные болезни приходят к своему завершению лишь на четырнадцатые или на двадцать первые сутки, больной же занемог всего шесть дней тому назад.

Лизетта. Пусть Гиппократ говорит себе что хочет, а только кучер помер.

Сганарель. Молчать, спорщица! И ступай отсюда!

Лизетта уходит.

175

Сганарель. Господа! Умоляю вас провести консилиум по всем правилам. Хоть и не принято платить вперед, но, чтобы не позабыть и к этому больше не возвращаться, вот вам…

Сганарель дает врачам деньги — каждый принимает их на свой манер — и уходит.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Г-н Томес, г-н Дефонандрес, г-н Макротон и г-н Баис усаживаются и откашливаются.

Г-н Дефонандрес. Париж — огромный город. Коли у тебя обширная практика, волей-неволей приходится преодолевать порядочные расстояния.

Г-н Томес. Должен признаться, что мул мой замечательно с этим справляется. Куда он только не возит меня каждый день — трудно даже вообразить!

Г-н Дефонандрес. А у меня прекрасная верховая лошадь, неутомимая.

Г-н Томес. Знаете, куда меня возил сегодня мой мул? Сперва он доставил меня к Арсеналу; от Арсенала — в конец Сен-Жерменского предместья; из Сен-Жерменского предместья — на Болотную площадь; от Болотной площади — к Воротам Сент-Оноре; от Ворот Сент-Оноре — в предместье Сен-Жак; из предместья Сен-Жак к Воротам Ришелье; от Ворот Ришелье — сюда. А отсюда мне еще предстоит заехать на Королевскую площадь.

Г-н Дефонандрес. И моя лошадка пробежала нынче не менее долгий путь. Кроме того, мне пришлось навестить больного еще и в Рюэле.

Г-н Томес. Да, кстати, чью сторону изволили вы принять в споре между доктором Теофрастом и доктором Артемием? История эта вызвала разногласия между членами нашей корпорации.

Г-н Дефонандрес. Я за Артемия.

Г-н Томес. Я тоже. Не в том суть, что диагноз его, оказавшийся, как известно, роковым для больного, уступает куда более совершенному определению Теофраста, а в том, что Теофраст при данных

176

обстоятельствах допустил ошибку, опровергая мнение старшего собрата. Что вы на это скажете?

Г-н Дефонандрес. Вы совершенно правы. Как бы ни складывались обстоятельства, формальности соблюдать нужно.

Г-н Томес. Вообще я в этих вопросах чрезвычайно требователен, особенно когда приходится иметь дело с чужими. Не так давно нас пригласили на консилиум — троих наших и одного лекаря-провинциала, — так я сорвал эту затею: я не допускаю никаких высказываний не по правилам. Домашние в это время делали что могли, так как болезнь развивалась бурно, однако я твердо стоял на своем, и больной пришлось мужественно испустить дух в самый разгар дискуссии.

Г-н Дефонандрес. Правильно вы поступили. Надо учить людей жить, надо уметь ставить их на место.

Г-н Томес. Покойник — всего лишь покойник, и неприятностей от него никаких, в то время как любое нарушение формальностей наносит ущерб всему медицинскому сословию.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Сганарель.

Сганарель. Господа! Состояние моей дочери ухудшается. Будьте столь добры, скажите скорее, на чем вы порешили?

Г-н Томес (г-ну Дефонандресу). Прошу вас, сударь!

Г-н Дефонандрес. Нет, сударь, говорите вы, сделайте милость.

Г-н Томес. Да вы шутите!

Г-н Дефонандрес. Высказываться первым я не берусь.

Г-н Томес. Сударь!

Г-н Дефонандрес. Сударь!

Сганарель. Ради бога, господа, поменьше церемоний, время-то не ждет!

Все четыре лекаря говорят одновременно.

Г-н Томес. Болезнь вашей дочери…

Г-н Дефонандрес. Общее мнение врачей…

Г-н Макротон. Посовещавшись, как следует быть…

177

Г-н Баис. Дабы рассудить со всей…

Сганарель. Не все сразу, господа, умоляю!

Г-н Томес. Мы обсудили состояние вашей дочери, сударь. Мое заключение — недуг ее вызван чрезмерным жаром в крови, поэтому я предписываю отворить больной кровь, и чем скорее, тем лучше.

Г-н Дефонандрес. Ая утверждаю, что болезнь ее — это загнивание соков, причина коего — в переполнении желудка, из чего заключаю, что тут следует применить рвотное.

Г-н Томес. Мое мнение — что рвотное ее погубит.

Г-н Дефонандрес. А мое — что кровопускание ее убьет.

Г-н Томес. Хорош ученый!

Г-н Дефонандрес. Да, хорош. Я вам сто очков вперед дам в любой отрасли знаний.

Г-н Томес. Припомните господина, которого вы только что прикончили.

Г-н Дефонандрес. А вы припомните даму, которую третьего дня отправили на тот свет.

Г-н Томес (Сганарелю). Я вам выразил свое мнение.

Г-н Дефонандрес. Я вам изложил свою мысль.

Г-н Томес. Ежели вы сейчас же не пустите кровь своей дочери, она погибла. (Уходит.)

Г-н Дефонандрес. Ежели вы ей пустите кровь, она не проживет и пятнадцати минут. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Г-н Макротон, г-н Баис, Сганарель.

Сганарель. Кому из них верить? На что решиться, когда мнения столь противоречивы?.. Господа! Заклинаю вас, направьте мой ум, скажите беспристрастно: что именно, как вы полагаете, может принести облегчение больной?

Г-н Макротон (растягивая слова). В э-тих во-про-сах, су-дарь мой, сле-ду-ет дей-ство-вать ос-мот-ри-тель-но, а не, так ска-зать, на-о-бум, тем бо-ле-е что·о-шиб-ки, ко-то-ры-е ты спо-со-бен до- пус-тить, мо-гут, по сви-де-тель-ству у-чи-те-ля на-ше-го Гип-по- кра-та, и-меть па-губ-ны-е по-след-стви-я.

178

Г-н Баис (скороговоркой). И правда, действия свои надлежит взвешивать, ибо речь тут идет не о детских забавах: ведь, однажды оступившись, выровняться нелегко, равно как и исправить допущенный промах — experimentum periculosum1. Вот почему необходимо прежде всего основательно взвесить все данные, исследовать физические свойства больного, изучить первопричины недуга, а также изыскать целебные средства.

Сганарель. Один тащится как черепаха, другой летит на почтовых!

Г-н Макротон. Но вер-нем-ся к де-лу, су-дарь мой! Я на-шел, что дочь ва-ша стра-да-ет хро-ни-чес-кой бо-лез-нью, от ко-ей мо-жет за-хи-реть, е-же-ли ей не бу-дет о-ка-за-на по-мощь, и-бо бес-спор-ны-е приз-на-ки у-ка-зы-ва-ют на при-сут-стви-е в ее ор-га-низ-ме не-ко-ей чер-ной и ед-кой суб-стан-ци-и, ще-ко-чу-щей моз-го-вы-е о-бо-лоч-ки, ка-ко-ва-я суб-стан-ци-я, по-гре-чес-ки и-ме-ну-е-ма-я ат-мос, по-рож-де-на гни-лост-ной, вяз-кой и не-раст-во- ри-мой жид-кость-ю, о-бра-зу-ю-щей-ся в под-же-лу-доч-ной об-лас-ти.

Г-н Баис. Так как данная жидкость застарелого происхождения, то она запеклась и приобрела злокачественную способность испаряться в направлении мозга.

Г-н Макротон. Да-бы у-ка-зан-ную жид-кость из-влечь, изъ-ять, из-гнать, ис-торг-нуть и из-верг-нуть, тре-бу-ет-ся при-ме-не-ни-е мощ-но-го сла-би-тель-но-го, ка-ко-во-е ле-че-ни-е мож-но пред-ва-рить при-ме-не-ни-ем про-чи-ща-ю-щих, мяг-ча-щих и ус-по-ка-и-ва-ю-щих клиз-мо-чек, а так-же вве-де-ни-ем мик-стур, ос-ве-жа-ю-щих си-ро-пов и от-ва-ров.

Г-н Баис. Впоследствии можно будет перейти и к слабительным и к кровопусканиям, каковые при надобности придется повторять.

Г-н Макротон. При всем том дочь ва-ша не обя-за-тель-но вы- жи-вет, но вы хоть бу-де-те знать, что при-ня-ли кое-ка-кие ме-ры, и об-ре-те-те уте-ше-ние в том, что скон-ча-лась o-на по всем пра-ви-лам.

Г-н Баис. Ибо лучше умереть по всем правилам, нежели выздороветь против правил.

179

Г-н Макротон. Мы вы-ра-зи-ли вам сво-е не-пред-взя-то-е мне-ни-е.

Г-н Баис. Мы были с вами откровенны, как с родным братом.

Сганарель (г-ну Макротону). Пре-мно-го вам бла-го-да-рен. (Г-ну Баису.) Бесконечно вам обязан за ваши труды.

Г-н Макротон и г-н Баис уходят.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Сганарель один.

Сганарель. Теперь уж я совсем растерялся… Однако, черт побери, меня осенила мысль: а что если я схожу, куплю дочке орвиетану и полечу ее сам? Ведь орвиетан исцелил немало больных!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Сганарель, аптекарь.

Сганарель. Господин аптекарь! Отпустите мне пузыречек орвиета ну — я вам хорошо заплачу,

Аптекарь (поет).

Всем золотом заокеанским вам

Не оплатить секрета исцеленья.

Ведь мой бальзам, врачам на удивленье,

От всех недугов избавляет сам:

От оспы,

Поноса,

Холеры,

Запора,

Чахотки,

Прострела,

Сухотки,

Проказы,

Чесотки

Спасает чудодейственный бальзам!

Сганарель. Я верю вам, сударь, что всем золотом мира не оплатить

180

вашего лекарства, однако прошу вас все же принять вот эту монету в тридцать су.

Атекарь (поет).

Почти задаром вам его отдам,

Он оградит болящих, без сомненья,

От кары, что благое провиденье

Шлет человеку по его грехам:

От оспы,

Поноса,

Холеры,

Запора,

Чахотки,

Прострела,

Сухотки,

Проказы,

Чесотки

Спасает чудодейственный бальзам!

Второй балетный выход

Шуты, арлекины и помощники аптекаря исполняют веселый танец.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Г-н Филерен, г-н Томес, г-н Дефонандрес.

Г-н Фидерен. И не совестно вам, господа, выказывать безрассудство не по возрасту и ссориться подобно юным вертопрахам? Или вы не видите, какой вред причиняет нам во мнении окружающих подобная грызня? Не достаточно ли поводов для раздумий предоставляют ученым расхождения и разногласия между древними нашими наставниками и авторами нынешних медицинских трудов, чтобы еще и людям несведущим мы сами своими спорами да раздорами доказывали, что наше искусство — шарлатанство? Я не в состоянии постичь вредоносную тактику некоторых своих собратьев. Признаться, все эти пререкания начали серьезно подрывать доверие к нам, и коли мы вовремя не образумимся, то сами подрубим сук, на котором сидим. Поймите: я пекусь не о собственной выгоде — дела мои, слава богу, устроены; коли гром грянет, так не на мою голову; мертвые не воскресают, а сбережения помогут мне обойтись без живых. Но не в одних деньгах дело — все эти склоки бросают тень на медицину. Уж коли провидение в течение стольких веков ниспосылает нам благодать человеческого легковерия, то не отпугивать людей должны мы своим сумасбродством, а с величайшей деликатностью извлекать выгоду из их недомыслия. Как вам известно, не одни мы пытаемся наживаться на слабостях наших ближних — в этом совершенствуется почти весь род людской; каждый из нас норовит из этого извлечь свою выгоду. Льстецы, например, стараясь извлечь ее из любви, питаемой иными к похвалам, курят неверный свой фимиам чело-

182

веческому тщеславию; как мы знаем, овладев искусством лицемерия, легко сколотить себе немалое состояние. Алхимики стремятся воспользоваться притягательной силой богатства, суля златые горы тем, кто развешивает уши на их посулы. Составители гороскопов при помощи обманных своих предсказаний наживаются на суетности и честолюбии некоторых скудоумцев. Но основная слабость человека — это привязанность его к жизни, и мы, врачи, пользуясь этим, забиваем людям головы напыщенной своей галиматьей и строим собственное благополучие на уважении, которое страх смерти внушает им к нашей профессии. Не посрамим же достоинства, в которое возвело нас чужое слабодушие, и обретем согласие перед лицом больного, дабы приписать благополучное течение болезни себе, а собственные упущения — природе. Итак, повторяю: не будем опрометчиво разрушать отрадные заблуждения, благодаря которым столь многие из нас зарабатывают себе на пропитание.

Г-н Томес. Все, что вы говорите, — справедливо. Но не так-то легко сдержаться, когда кровь ударила тебе в голову.

Г-н Филерен. Итак, господа, не пора ли покончить с раздорами и пойти на мировую?

Г-н Дефонандрес. Согласен. Пусть только он не вмешивается в мое рвотное, и я закрою глаза на любое его предписание.

Г-н Филерен. Золотые слова! Можно ли надеяться, что вы образумились?

Г-н Дефонандрес. Безусловно.

Г-н Филерен. Пожмите же друг другу руки. Прощайте! В следующий раз будьте осмотрительней. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Г-н Томес, г-н Дефонандрес, Лизетта.

Лизетта. Что же это вы, господа, сидите и в ус себе не дуете, покуда там ущемляют медицину?

Г-н Томес. Что случилось? В чем дело?

Лизетта. А в том, что какой-то нахал позволил себе заняться врачеванием и только что, не спросясь вашего на то соизволения, убил человека, проткнув его насквозь шпагой!

183

Г-н Томес. Смейтесь, смейтесь до поры до времени, все равно и вам наших рук не миновать.

Лизетта. Разрешаю вам убить меня, если только я обращусь к вам за помощью.

Г-н Томес и г-н Дефонандрес уходят.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Лизетта, Клитандр, переодетый врачом.

Клитандр. Что скажешь, Лизетта? Нравится тебе мой наряд? Как, по-твоему, сумею я обвести старика вокруг пальца? Хорош у меня вид?

Лизетта. Лучше быть не может! Я никак дождаться вас не могла. У меня натура чувствительная: стоит мне только приметить, что двое влюбленных вздыхают друг по дружке, как я уже охвачена нежным к ним состраданием и горю желанием облегчить их муки. Во что бы то ни стало я хочу вызволить Люсинду из рабства и вверить ее вам. Недаром вы мне понравились с первого взгляда. Я в людях разбираюсь и вижу, что барышня моя не могла сделать лучшего выбора. Мы с ней — любовь способна на самые смелые поступки! — затеяли тут одно дело; бог даст, оно у нас выгорит. У нас уже все подготовлено; человек, которого нам предстоит провести, умом не блещет. А коли затея наша сорвется, мы найдем еще тысячу ходов, чтобы добиться своего. Подождите немножко, я сейчас за вами приду. Клитандр отходит в глубину сцены.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Сганарель.

Лизетта. Какая удача, сударь, какая удача!

Сганарель. Что случилось?

Лизетта. Радуйтесь и веселитесь.

Сганарель. С какой это стати?

Лизетта. Радуйтесь и веселитесь, говорят вам!

Сганарель. Скажи сначала, в чем дело, может, я тогда и развеселюсь.

184

Лизетта. Нет, я хочу, чтоб вы сперва развеселились, чтоб вы спели, чтоб вы сплясали!

Сганарель. Как тебе поверить?

Лизетта. Уж поверьте на слово!

Сганарель. Так и быть… Тра-ла-ла, тра-ла-ла!.. Ну, черт побери?

Лизетта. Сударь! Дочь ваша, можно сказать, поправилась!

Сганарель. Дочь моя поправилась?

Лизетта. Да-да! Я привела вам лекаря, но уж на этот раз самого что ни на есть настоящего. Он истинный чудодей и всех прочих докторов за пояс заткнет.

Сганарель. Где же он?

Лизетта. Сейчас приведу.

Сганарель. Посмотрим, ловчее ли он остальных.

Лизетта (подводит к Сганарелю Клитандра). Вот он!

Сганарель. Да у этого лекаря и бороды-то не больше, чем у младенца!

Лизетта. Ученость не измеряется длиной бороды, сила лекаря не в подбородке.

Сганарель. Говорят, сударь, у вас есть замечательные средства, чтобы вызвать стул?

Клитандр. Мои средства, сударь, иные, чем у остальных врачей. Те предписывают рвотные, кровопускания, клистиры и порошки, я же исцеляю при помощи слов, звуков, знаков, талисманов и астрологических колец.

Лизетта (Сганарелю). Ну? Что я вам говорила?

Сганарель. Да, это, без сомнения, великий человек.

Лизетта. Сударь! Дочь ваша совсем одета, сидит в креслах. Привести ее?

Сганарель. Что ж, приведи!

Лизетта уходит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Клитандр. Сганарель.

Клитандр (щупая Сганарелю пульс). Ваша дочь опасно больна.

Сганарель. И вы об этом узнали на расстоянии?

Клитандр. Да, по взаимосвязи отцовского и дочернего организмов.

185

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, Люсинда и Лизетта.

Лизетта. Вот вам кресло, господин лекарь, садитесь поближе к ней. А вы, сударь, оставьте-ка их одних.

Сганарель. Это еще зачем? Никуда я не пойду.

Лизетта. Шутить изволите? Как не удалиться, если лекарь обязан расспросить больную о таких вещах, которые мужчине слушать негоже?

Сганарель и Лизетта отходят в сторону.

Клитандр. Ах сударыня, я так счастлив вас видеть, что растерял все слова, не знаю, с чего и начать… Покуда я беседовал с вами лишь при помощи глаз, я сгорал от желания высказать вам очень многое. Теперь же, обретя возможность говорить как мне хочется, я растерян… Восторг лишил меня дара речи.

Люсинда. В этом же могу признаться и я. Мне, как и вам, радость не дает слова вымолвить.

Клитандр. Ах, сударыня, как я был бы рад, если бы вы действительно испытывали те же чувства, что и я, если бы мне было дано судить о вашей душе по моей собственной! Но скажите: могу ли я хотя бы надеяться, что именно вам обязан столь удачной уловкой, благодаря которой я наслаждаюсь вашим обществом?

Люсинда. Вы обязаны мне если не самым замыслом, то по крайней мере тем, что я с великой охотой одобрила его.

Сганарель (Лизетте). Очень уж он к ней льнет!

Лизетта (Сганарелю). Потому что обследует ее физиономию, черты и выражения.

Клитандр (Люсинде). Проявите ли вы постоянство в своем расположении ко мне?

Люсинда. А вы? Будете ли вы постоянны в своих намерениях?

Клитандр. До гробовой доски! Самое мое заветное желание — стать вашим супругом, и я докажу вам это своими поступками[41].

186

Сганарель (Клитандру). Ну как? Больная наша, сдается мне, немного повеселела?

Клитандр. Это потому, что я уже подверг ее воздействию одного из средств, предписываемых мне искусством врачевания. Поскольку дух оказывает значительное влияние на плоть и именно в нем зачастую причина многих болезней, я придерживаюсь обычая исцелять недуги духовные прежде, нежели телесные. Изучив взоры больной, черты ее лица, линии обеих рук, я с помощью знаний, дарованных мне небесами, определил, что болезнь ее — душевная и происходит она от разнузданного воображения, от порочного стремления выйти замуж. Я, например, и представить себе не могу ничего сумасброднее и нелепее, чем это самое тяготение к браку.

Сганарель. Вот это искусник!

Клитандр. Всю свою жизнь я испытывал и буду испытывать глубочайшее отвращение к женитьбе.

Сганарель. Вот великий медик!

Клитандр. Но так как фантазиям больных необходимо потакать, а у дочери вашей я нашел помрачение рассудка, грозящее опасными последствиями, коли ей не будет оказана немедленная помощь, я сыграл на ее слабой струнке и объявил, что пришел просить у вас ее руки. Выражение ее лица тотчас же изменилось, на щеках заиграл румянец, глаза оживились. Если вам будет угодно в течение нескольких дней поддерживать больную в этом заблуждении, то она спасена.

Сганарель. Ну что ж, согласен!

Клитандр. Впоследствии мы применим другие средства, дабы полностью избавить ее от этой блажи.

Сганарель. Отлично, лучше не придумаешь… Послушай, дочка: вот этот господин желает на тебе жениться, и я ему дал свое согласие.

Люсинда. Отец! Возможно ли…

Сганарель. Да, дитя мое.

Люсинда. Неужели правда…

Сганарель. Да-да!

Люсинда (Клитандру). Вы в самом деле имеете намерение стать моим супругом?

187

Клитандр. Да, сударыня!

Люсинда. И отец мой одобряет это?

Сганарель. Одобряет, дочка.

Люсинда. Ах, как же я буду счастлива, если все это сбудется!

Клитандр. Можете не сомневаться, сударыня. Не первый день я люблю вас и горю желанием назвать вас своей. Только за этим я сюда и пришел. И если вы позволите мне назвать вещи своими именами, то знайте: и облачение мое и врачебное мое звание — все это лишь предлоги, которыми я воспользовался, дабы проникнуть к вам и добиться своего.

Люсинда. Я вам признательна от всей души за эти проявления истинной любви.

Сганарель. Ах, безумная! Ах, безумная! Ах, безумная!

Люсинда. Итак, отец, вы действительно решили выдать меня за этого господина?

Сганарель. Ну конечно! Дай руку… И вы, сударь, дайте свою для виду.

Клитандр. Однако, сударь…

Сганарель (давясь от смеха). Ничего, ничего! Это чтобы… чтобы ей успокоить… дух!

Клитандр. Примите, сударыня, в залог моей верности вот это кольцо. (Сганарелю.) Это кольцо астрологическое, исцеляющее от помрачения рассудка.

Люсинда. Надо и брачный договор составить, чтобы все было, как полагается.

Клитандр. Я только об этом и мечтаю. (Сганарелю.) Сейчас позову своего помощника, который у меня рецепты пишет, а ей скажу, что это нотариус.

Сганарель. Отлично.

Клитандр. Эй, позовите нотариуса! Я его привел.

Люсинда. Как! Вы и об этом позаботились?

Клитандр. Позаботился, сударыня.

Люсинда. Вот хорошо!

Сганарель. Ах, безумная! Ах, безумная!

188

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и нотариус.

Клитандр шепчется с нотариусом.

Сганарель (нотариусу). Ну вот, сударь, придется вам составить брачный договор на этих двух лиц. Пишите… (Люсинде.) Вот уже и контракт составляют. (Нотариусу.) Я даю за ней двадцать тысяч экю приданого. Записали?

Люсинда. Ах, как я вам признательна, отец!

Нотариус. Готово. Остается только поставить подписи.

Сганарель. Быстро мы с этим разделались!

Клитандр. Только чтоб не было…

Сганарель. Что вы, что вы, не беспокойтесь, разве я не знаю? (Нотариусу.) Дайте ему перо. (Люсинде.) Подписывайся, подписывайся! А я потом!

Люсинда. Нет-нет, мне нужен настоящий документ!

Сганарель. Будь по-твоему. (Подписывается.) Ну что, довольна?

Люсинда. Больше, чем вы можете вообразить.

Сганарель. Вот и славно, вот и славно.

Клитандр. А ведь я позаботился не только о нотариусе — я пригласил еще и певцов и музыкантов, чтоб повеселить и украсить наш праздник. Позовите их сюда! Я вожу этих людей с собой в дома своих пациентов и каждый божий день пользуюсь их услугами, чтобы вносить гармонию в расстроенные души.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же, Комедия, Балет, Музыка, Игры, Утехи и Забавы.

Комедия, Балет, Музыка (вместе).

Вас бы загубили

Желчь, подагра, корь,

Если б не лечили

Мы любую хворь!

Комедия.

Наши препараты

Помогают вам

189

Лучше, чем когда-то

Клизма и бальзам.

Бросьте Гиппократа,

Обращайтесь к нам!

Все трое вместе.

Вас бы загубили

Желчь, подагра, корь,

Если б не лечили

Мы любую хворь![42]

Пока они поют, а Игры, Утехи и Забавы танцуют, Клитандр уводит Люсинду.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же, без Клитандра и Люсинды.

Сганарель. Презабавный способ лечения! А где же дочка и лекарь?

Лизетта. Ушли доигрывать свадьбу.

Сганарель. То есть как — свадьбу?

Лизетта. Ничего не поделаешь, сударь мой, попалась птичка в сеть. То, что вы приняли за шутку, — истинная правда.

Сганарель. Ах, черт побери! (Хочет бежать за Люсиндой и Клитандром, но танцующие преграждают ему путь.) Пустите меня! Пустите, говорю! (Те продолжают удерживать его.) Да что же это такое! (Танцующие пытаются заставить его танцевать.) Пропасти на вас нет!

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АЛЬЦЕСТ

молодой человек, влюбленный в Селимену.

ФИЛИНТ

друг Альцеста.

ОРОНТ

молодой человек, влюбленный в Селимену.

СЕЛИМЕНА

возлюбленная Альцеста.

ЭЛИАНТА

кузина Селимены.

АРСИНОЯ

подруга Селимены.

АКАСТ

КЛИТАНДР

маркизы.

ДЮБУА

слуга Альцеста.

БАСК

слуга Селимены.

ЖАНДАРМ.

Действие происходит в Париже.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Филинт, Альцест.

Филинт.

Что с вами наконец? Скажите, что такое?

Альцест.

Оставьте вы меня, пожалуйста, в покое!

Филинт.

Что это за каприз?

Альцест. Уйдите — мой совет.

Филинт.

Дослушать не сердясь у вас терпенья нет?

Альцест.

Хочу сердиться я и слушать не желаю.

Филинт.

Я ваших странностей совсем не понимаю.

Хоть с вами мы друзья, но первый я готов…

Альцест.

Я — друг вам? Вот еще!.. Скажу без дальних слов:

Я с вами до сих пор действительно был дружен,

Но знайте: больше мне подобный друг не нужен.

Повязка спала с глаз: я вас узнал вполне;

В испорченных сердцах не нужно места мне.

Филинт.

Но чем я вызвать мог подобный гнев в Альцесте?

Альцест.

Я б умер со стыда, будь я на вашем месте!

193

Поступку вашему нет оправданья, нет!..

В ком капля совести, тот будет им задет

Помилуйте! Я был свидетель вашей встречи:

Какие тут пошли восторженные речи,

Как расточали вы объятья, и слова,

И клятвы в верности!.. Ваш друг ушел едва,

На мой вопрос: «Кого так рады были встретить?» —

Вы равнодушно мне изволили ответить,

Что, в сущности, он вам почти что незнаком,

И имя вы его припомнили с трудом!

Так душу унижать и подло, и бесчестно,

Отнюдь с достоинством душевным несовместно.

Случись бы мне, на грех, так поступить когда…

Да я б повесился сейчас же со стыда!

Филинт.

Вы не находите, что это слишком строго?

Я умоляю вас: смягчите, ради бога,

Суровый приговор, и хоть вина тяжка,

Позвольте мне еще не вешаться пока.

Альцест.

Как вы не вовремя становитесь шутливы!

Филинт.

Но как нам поступать? Ну будьте справедливы!

Альцест.

Как? Быть правдивыми, и знать прямую честь,

И говорить лишь то, что в вашем сердце есть.

Филинт.

Но если кто-нибудь нас встретит так сердечно,

Мы тем же заплатить должны ему, конечно.

Его радушию по мере сил в ответ

За ласку ласку дать и за привет — привет.

Альцест.

Нет! Я не выношу презренной той методы.

Которой держатся рабы толпы и моды.

И ненавижу я кривлянья болтунов,

Шутов напыщенных, что не жалеют слов,

194

Объятий суетных, и пошлостей любезных,

И всяких громких фраз, приятно-бесполезных.

Друг друга превзойти в учтивости спешат;

Где честный человек, не разберу, где фат.

Какая ж польза в том, когда вам «друг сердечный»

Клянется в верности, в любви и дружбе вечной,

Расхваливает вас, а сам бежит потом

И так же носится со всяким наглецом,

На торжище несет любовь и уваженье?..

Для благородных душ есть в этом униженье!

И даже гордецам какая ж это честь —

Со всей вселенною делить по-братски лесть?

Лишь предпочтение в нас чувства усугубит,

А тот, кто любит всех, тот никого не любит.

Но раз вам по душе пороки наших дней,

Вы, черт меня возьми, не из моих людей.

То сердце, что равно всем безразлично радо,

Просторно чересчур, и мне его не надо.

Хочу быть отличён и прямо вам скажу:

Кто общий друг для всех, тем я не дорожу!

Филинт.

Вращаясь в обществе, мы данники приличий,

Которых требуют и нравы и обычай.

Альцест.

Нет! Мы должны карать безжалостной рукой

Всю гнусность светской лжи и пустоты такой.

Должны мы быть людьми; пусть нашим отношеньям

Правдивость честная послужит украшеньем;

Пусть сердце говорит свободно, не боясь,

Под маской светскости трусливо не таясь[43].

Филинт.

Но есть же случаи, когда правдивость эта

Явилась бы смешной иль вредною для света.

Порою — да простит суровость ваша мне! —

Должны мы прятать то, что в сердца глубине.

Ужели было бы и кстати, и пристойно

195

Все, что мы думаем, высказывать спокойно?

Тем, кто противен нам иль нами не любим,

Вот так и объявлять должны мы это им?

Альцест.

Да.

Филинт.

Как?.. Сказали б вы Эмилии прекрасной,

Что в возрасте ее кокетство — труд напрасный

И что не следует так много класть белил?

Альцест.

О да!

Филинт.

Что Дорилас всем очень насолил

И при дворе давно у всех завяли уши

От хвастовства его и всевозможной чуши?

Альцест.

Еще бы!

Филинт. Шутите!

Альцест. Нимало не шучу

И никого щадить отныне не хочу.

Все, что нас при дворе и в свете окружает,

Все то, что вижу я, глаза мне раздражает.

Впадаю в мрачность я и ощущаю гнет,

Лишь посмотрю кругом, как род людской живет!

Везде предательство, измена, плутни, льстивость,

Повсюду гнусная царит несправедливость.

Я в бешенстве, нет сил мне справиться с собой,

И вызвать я б хотел весь род людской на бой![44]

Филинт.

Философ! Этот гнев слегка преувеличен,

И приступ мрачности, поверьте мне, комичен.

Как будто выбрали двух братьев мы в пример,

Что в Школе для мужей изобразил Мольер.

Наш спор…

Альцест. Сравнения ненужные вы бросьте.

196

Филинт.

Нет, лучше даром вы не тратьте вашей злости.

Старанья ваши свет не могут изменить!..

Раз откровенность так вы начали ценить,

Позвольте мне тогда сказать вам откровенно:

Причуды ваши все вредят вам несомненно;

Ваш гнев, обрушенный на общество, у всех

Без исключения лишь вызывает смех.

Альцест.

Тем лучше, черт возьми, мне этого и надо:

Отличный это знак, мне лучшая награда!

Все люди так гнусны, так жалки мне они!

Быть умным в их глазах — да боже сохрани!

Филинт.

Так вы хотите зла всему людскому роду?

Альцест.

Возненавидел я безмерно их породу.

Филинт.

Но неужели вам внушает гнев такой

Без исключения весь бедный род людской?

И в нашем веке есть…

Альцест. Нет, все мне ненавистны!

Одни за то, что злы, преступны и корыстны;

Другие же за то, что поощряют тех,

И ненависти в них не возбуждает грех,

А равнодушие царит в сердцах преступных

В замену гнева душ, пороку недоступных.

Примеров налицо немало вам найду.

Хотя бы тот злодей, с кем тяжбу я веду.

Предательство сквозит из-под его личины,

Его слащавый тон и набожные мины

Еще кого-нибудь чужого проведут,

Но тут известно всем, какой он низкий плут,

Да-да! Все в обществе отлично знают сами,

Какими грязными пробился он путями.

Одна лишь мысль о том, как в настоящий миг

197

Всей этой роскоши, богатства он достиг, —

Честь возмущается! Краснеет добродетель!

И где хотите вы — да при дворе ли, в свете ль, —

Зовите вы его злодеем, подлецом,

Себе защитника он не найдет ни в ком.

И тем не менее он всюду мило принят,

Никто в лицо ему презрения не кинет,

В чинах и должностях ему всегда успех,

Порядочных людей он перегонит всех.

Я видеть не могу без горького презренья

Коварным проискам такого поощренья,

И, право, иногда мне хочется скорей

В пустыню убежать от близости людей.

Филинт.

О боже мой, к чему такое осужденье!

К людской природе вы имейте снисхожденье;

Не будем так строги мы к слабостям людским,

Им прегрешения иные извиним!

И добродетельным быть надо осторожно,

Излишней строгостью испортить дело можно:

Благоразумие от крайности бежит

И даже мудрым быть умеренно велит.

Суровость доблести минувших поколений

Не в духе наших дней, привычек и стремлений.

Где совершенство нам в угоду ей найти?

За веком мы должны с покорностью идти.

Безумна эта мысль, ее пора оставить —

Не вам, поверьте мне, заблудший свет исправить.

Я вижу множество, как вы, вещей и дел,

Которых видеть бы иными я хотел,

Но, что бы ни было, не разражаюсь бранью

И волю не даю, как вы, негодованью.

Людей, как есть они, такими я беру,

Терплю безропотно их жалкую игру.

Иное ни к чему меня на привело бы,

И, право, мне покой милее вашей злобы.

198

Альцест.

Покоем, сударь мой, вы хвалитесь своим.

Ужели ваш покой ничем не возмутим?

А если б изменил ваш друг вам очевидно,

А если б разорить старались вас постыдно,

А если б гибли вы от клеветы людской,

Все ненарушенным остался б ваш покой?

Филинт.

На все, что будит в вас такое беспокойство,

Смотрю спокойно я как на людские свойства.

И так же оскорбить меня бы не могло,

Когда б увидел я порок, и ложь, и зло,

Как ястреба найти не странно плотоядным,

Мартышку — хитрою, а волка — кровожадным.

Альцест.

Так все переносить — измену, воровство —

И даже не сказать и слова одного?

Ну нет! Мне эта речь — прямое оскорбленье.

Филинт.

По чести, лучше б вам умерить возмущенье,

Поменьше своего противника хулить

И делу своему вниманье уделить.

Альцест.

Не стану уделять, и кончим мы на этом!

Филинт.

Кого возьмете вы, чтоб вам помог советом?

Альцест.

Я? Правосудие и правоту мою.

Филинт.

Не навестите ль вы заранее судью?

Альцест.

Зачем? Иль мой процесс сомнительный, неправый?

Филинт.

Согласен с вами я, но в происках лукавый

Ваш враг…

Альцест. Нет. Я решил спокойно ждать суда,

Хоть прав я, хоть не прав.

199

Филинт. Боюсь я, что тогда...

Альцест.

Не сдвинусь с места я.

Филинт. Но ваш противник лично

Готовит козни вам.

Альцест. Мне это безразлично.

Филинт.

Вам неприятности, наверное, грозят.

Альцест.

И пусть себе грозят — мне важен результат.

Филинт.

Но…

Альцест.

С удовольствием я проиграю дело.

Филинт.

Однако…

Альцест. Вот когда судить смогу я смело,

Довольно ль низости и злобы у людей,

Чтоб подлость сделать мне в глазах вселенной всей!

Филинт.

О, что за человек!

Альцест. Факт был бы так прекрасен,

Что проиграть процесс заране я согласен.

Филинт.

Кто ни услышал бы ваш яростный протест,

Смеяться стали бы над вами все, Альцест!

Альцест.

Для них же хуже.

Филинт. Так! Но эта честь, правдивость,

Прямая искренность, святая справедливость,

Что в мире вы всему готовы предпочесть, —

В том, кого любите, ужель все это есть?

Я должен вам сказать, что я дивлюсь немало:

Гоненье на весь мир вам все ж не помешало,

Хоть гнусен род людской и так уж вам постыл,

200

Найти в нем кое-что, чем он и вас прельстил.

И вот что кажется особенно мне странным:

Ваш выбор для меня является нежданным.

Две женщины дарят вас склонностью своей:

Одна — так искренна, другая — всех скромней,

Но вызволить ничто не может вас из плена,

В котором держит вас кокетка Селимена.

Нрав легкомысленный… злословие… Она

Для нравов нынешних как будто создана.

Так как же примирить с тем ваши все нападки,

Что в ней вы терпите такие недостатки?

Пред милым существом ужель ваш гнев затих?

Вы их не видите или простили их?

Альцест.

О нет! Моя любовь не знает ослепленья.

Все недостатки в ней мне ясны, без сомненья,

И как бы ни горел во мне любовный пыл,

Я первый вижу их и первый осудил.

Но, несмотря на все, я перед вами каюсь

И слабость признаю: я ею увлекаюсь,

И вижу слабости ее, о них скорблю,

Но все ж она сильней, и я ее люблю

Огонь моей любви — в то верю я глубоко —

Очистит душу ей от накипи порока.

Филинт.

Ого! Придется вам не пожалеть труда.

Так думается вам, что вы любимы?

Альцест.

Я б не любил ее, не будь я в том уверен.

Филинт.

Но почему ж тогда весь ваш покой утерян?

Коль любят вас, к чему завидовать другим?

Альцест.

Когда любовь сильна, мы всем владеть хотим!

И я пришел сюда, чтоб все сказать ей смело,

Что мне внушила страсть, что в сердце накипело.

201

Филинт.

Нет, если б выбора вы ждали моего,

На Элианте я б остановил его.

Да, с чувством искренним, с душою благородной,

Она-то более была б для вас пригодной.

Альцест.

Да, это часто мне рассудок говорит,

Но над любовью ведь не он, увы, царит.

Филинт.

А я боюсь за вас, надежды ваши хрупки…

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Оронт.

Оронт (Альцесту).

Хозяек увлекли какие-то покупки,

Ни Селимены нет, ни Элианты нет.

Но, слышу я, вы здесь. Примите мой привет.

Хотелось мне давно сказать вам откровенно,

Что для меня весьма знакомство ваше ценно,

Что ваши качества я так высоко чту

И другом вас назвать давно таю мечту.

Вам должное воздать умею по заслугам

И жажду страстно я, чтоб вы мне стали другом.

И смею думать я ввиду моих заслуг,

Что быть отвергнутым такой не может друг!

Во время речи Оронта Альцест стоит задумавшись и не слышит, что Оронт обращается к нему.

К вам, сударь, речь моя относится всецело.

Альцест. Как, сударь мой?..

Оронт. Да, к вам. Иль это вас задело?

Альцест.

Нет, что вы, сударь мой! Но так сюрприз велик…

Такая честь меня поставила в тупик.

202

Оронт.

Пускай вас не дивит порыв мой откровенный,

Почета вправе ждать от целой вы вселенной.

Альцест.

Но, сударь…

Оронт. Выше вас нет никого в стране,

И ваши доблести для всех ясны вполне.

Альцест. Но, сударь…

Оронт. Лично я, признаюсь без смущенья,

Пред всеми оказать готов вам предпочтенье.

Альцест. Но, сударь…

Оронт. Разрази меня небесный гром,

Коль с вами покривил хоть в слове я одном!

Позвольте ж вас обнять, сказать с сердечным жаром,

Что вашу дружбу я считал бы ценным даром.

Вот вам моя рука, ее от сердца дам.

Я — друг ваш!

Альцест. Сударь мой!..

Оронт. Как? Неугодно вам?

Альцест.

Я повторяю вновь: мне слишком много чести.

Вы предложение свое получше взвесьте.

Ведь дружба — таинство, и тайна ей милей;

Так легкомысленно играть не должно ей.

Союз по выбору — вот дружбы выраженье;

Сперва — познание, потом уже — сближенье.

Мы ж с вами, может быть, друг другу так чужды,

Что как бы не дойти от дружбы до вражды.

Оронт.

Вот, право, мудрости суждение прямое,

И я за ваш ответ вас уважаю вдвое.

Пусть время сблизит нас, я жду названья «друг».

Пока ж молю моих не отвергать услуг!

Быть может, при дворе могу вам быть пригоден?

203

Известно, верно, вам, что там я всем угоден,

Что слушает меня внимательно король

И я немалую при нем играю роль.

Я ваш, всецело ваш. Располагайте мною!

Но я за то взамен и вас побеспокою.

Порукой мне ваш вкус, мне нужен ваш совет:

Прошу, послушайте последний мой сонет —

Могу ль я публике на суд его представить?

Альцест.

Я в этом не судья, прошу меня избавить.

Оронт.

Но, сударь, почему?

Альцест. Суждения мои

Все слишком искренни, что[45] плохо для судьи.

Оронт.

Напротив! Выслушать готов я вас покорно

И был бы огорчен, поверьте, непритворно,

Когда бы от меня вы скрыли хоть пустяк.

Я жажду истины!

Альцест. Извольте, если так.

Оронт.

Итак, сонет, Сонет Надежда… Посвящаю

Той, что едва лишь дверь мне приоткрыла к раю.

Надежда… Пышности трескучей далеки,

Простые, скромные и нежные стишки.

Альцест.

Посмотрим, сударь мой.

Оронт. Надежда… Я в волненье —

Не строго ль будете судить об исполненье,

Одобрите ли слог, что вы найдете тут?..

Альцест.

Увидим.

Оронт. Сочинил я в несколько минут —

Счастливейшая мысль ко мне тогда слетела!

Альцест.

Количество минут — не главное для дела.

204

Оронт.

Надежда ласкою своею

На миг дарит нам счастья свет,

Но ах! Как грустно, коль за нею,

Филида, ничего уж нет!

Филинт.

Мне нравится уже и первый ваш куплет.

Альцест (Филинту, тихо).

Вам это нравится? Стыда в вас вовсе нет!

Оронт.

Вы проявили состраданье,

Но я вас в этом упрекну:

Не стоит тратить подаянья,

Чтобы надежду дать одну.

Филинт.

Вы мысль облечь смогли в изящнейшую форму.

Альцест ( Филинту у тихо).

Льстец! Хвалит глупости, превысившие норму!

Оронт.

Но если вечность ожиданья

Не даст мне вынести страданья,

Тогда прерву я жизни нить.

Мое решенье неизбежно:

Краса Филида! Безнадежно

Одной надеждой только жить!

Филинт.

Как неожиданно прелестна мысль финала!

Альцест (в сторону).

Чтоб на него чума, черт побери, напала!

Сломать нахалу нос — отличный бы финал!

Филинт.

Изящнее стиха нигде я не слыхал.

Альцест (в сторону).

О черт!

Оронт. Вы льстите мне, однако ваш приятель…

205

Филинт.

О нет, я вам не льщу!

Альцест (Филинту, тихо).

Что делаешь, предатель?

Оронт (Альцесту).

Но с вами уговор у нас ведь был иной:

Вы обещали мне быть искренним со мной.

Альцест.

Подобные дела чрезмерно деликатны.

Конечно, похвалы для нас всегда приятны,

Но вздумал одному поэту как-то раз

Я правду высказать взамен учтивых фраз:

Сказал я, что нужны усердные старанья,

Чтоб сдерживать в себе ненужный зуд писанья,

Что надобно, себя покрепче в руки взяв,

Не выносить на свет плоды своих забав

И что желанье всем читать творенья эти

Способно выставить творца в печальном свете.

Оронт.

Ужели этим вы хотите намекнуть,

Что мне рассчитывать не следует…

Альцест. Отнюдь.

Но я ему сказал: пусть нудный вздор оставит,

Иль всем он надоест, себя же обесславит!

Пусть полон разными достоинствами он,

Но люди судят ведь сперва с дурных сторон. Оронт.

Что ставите в вину вы моему сонету?

Альцест.

Нет, я ему сказал, чтоб страсть он бросил эту,

Что в наши дни она немало, ей-же-ей,

Вконец испортила порядочных людей.

Оронт.

Так плохо я пишу? И это ваше мненье?

Альцест.

Нисколько! Но ему сказал я без стесненья:

206

«Какая же нужда вам рифмы расточать?

Какого дьявола стремитесь вы в печать?

Подчас бездарное прощаем мы маранье,

Но тем лишь, для кого стишонки — пропитанье.

Нет, право, победить старайтесь этот зуд,

Не пробуйте идти к читателю на суд.

Издатель ведь торгаш, доставит вам с охотой

Он славу жалкого смешного стихоплета.

Останьтесь лучше тем, чем были до сих пор,

Чье имя честное так уважает двор!»

Но, кажется, я с ним пускался тщетно в пренья.

Оронт.

Отлично понял я такую точку зренья.

Но относительно сонета самого…

Альцест.

Он годен лишь на то, чтоб выбросить его!

Плохие образцы вам подали идею.

В нем нету простоты, я указать вам смею.

Что это, а? «На миг дарит нам счастья свет…».

Иль это: «Ничего за нею больше нет».

А это: «Тратить подаянье,

Чтобы надежду дать одну…»?

Или: «Филида! Безнадежно

Одной надеждой только жить!..»

И стиль напыщенный изящных ваших строк

Невыразителен, от правды он далек,

Игра пустая слов, рисовка или мода.

Да разве, боже мой, так говорит природа?

Мне страшен вкус плохой, манерность наших дней;

У дедов много он был лучше, хоть грубей,

И, право, ничего не знаю я прелестней

Хотя бы этой вот старинной милой песни:

Когда б король мне подарил

Париж, свою столицу,

Чтоб я покинуть должен был

Красавицу-девицу,

207

Тогда б сказал я королю:

«Возьмите свой Париж обратно,

Мою красотку я люблю,

Лишь с нею мне приятно».

Пусть слог здесь устарел, пусть рифма здесь бедна,

Вы не находите — стократ милей она,

Чем то кривляние, что разуму противно?

Сама живая страсть в ней говорит наивно.

Когда б король мне подарил

Париж, свою столицу,

Чтоб я покинуть должен был

Красавицу-девицу,

Тогда б сказал я королю:

«Возьмите свой Париж обратно,

Мою красотку я люблю,

Лишь с нею мне приятно».

Так говорит любовь — простая, без прикрас.

(Филинту.)

Да, смейтесь, сударь мой, но уверяю вас,

Что это мне милей, чем вычурные фразы

И ходкие у нас поддельные алмазы.

Оронт.

И все ж мои стихи отменно хороши.

Альцест.

У вас причины есть хвалить их от души,

Но я прошу у вас о малом снисхожденье:

Дозволить при своем остаться мне сужденье.

Оронт.

Мне лестных отзывов довольно от других!

Альцест.

От тех, кто лжет, но ложь — не в правилах моих.

Оронт.

Вы так уверены, что вы умны безмерно…

Альцест.

Когда б я вас хвалил, я б был умнее, верно.

208

Оронт.

Поверьте, обойдусь без ваших я похвал!

Альцест.

Придется, сударь мой, я вас предупреждал.

Оронт.

Хотел бы я, чтоб вы в ином и лучшем стиле

На этот же предмет стихи бы сочинили.

Альцест.

Ну, скверные стихи я сочинить бы мог,

Но их кому-нибудь читать — помилуй бог!

Оронт.

Однако, сударь мой, вы высказались прямо.

Альцест.

Да, сударь, у других ищите фимиама.

Оронт.

Потише, сударь мой, нельзя ль умерить тон?

Альцест.

Мой тон? Нет, сударь мой, вполне приличен он.

Филинт (становясь между ними).

Прошу вас! Господа! Не заводите ссоры!

Оронт.

Вы правы. Я вспылил. Оставим эти споры.

Я верный ваш слуга, поверьте, сударь мой.

Альцест. Я также остаюсь покорным вам слугой.

Оронт уходит.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Филинт, Альцест.

Филинт.

Вот вам и искренность! Опаснейшая штука!

Вы нажили врага! Ну что ж, вперед наука.

А стоило б слегка вам похвалить сонет…

Альцест. Ни слова больше!

209

Филинт. Но...

Альцест. Не нужен мне ваш свет!

Филинт.

Однако…

Альцест. Полно!

Филинт. …я…

Альцест. Я слушать вас не буду.

Филинт.

Но что же…

Альцест. Вы опять?

Филинт. ...подобную причуду...

Альцест.

Но это чересчур! Не следуйте за мной!

Филинт. Смеетесь? Я от вас ни шагу, милый мой!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Альцест, Селимена.

Альцест.

Хотите, чтобы вам всю правду я сказал?

Сударыня! Ваш нрав мне душу истерзал,

Вы мучите меня подобным обращеньем.

Нам надо разойтись — я вижу с огорченьем,

Я обманул бы вас, вам прямо не открыв,

Что рано ль, поздно ли, но нам грозит разрыв.

Хотя бы клялся вам я в противоположном,

Но клятву ту сдержать мне будет невозможно.

Селимена.

Так вызвались меня вы проводить, Альцест,

Чтоб ссориться со мной? Как вам не надоест!

Альцест.

Не ссорюсь с вами я. Но ветреность такая,

Любого встречного вам в душу допуская,

Толпе поклонников надежды подает.

Признаться, это все не входит в мой расчет.

Селимена.

В меня влюбляются. Но я ль тому виною?

Могу ли запретить я увлекаться мною?

Когда являются, неужли я скорей

Должна поклонников гнать палкой от дверей?

Альцест.

Не палка здесь нужна — совсем иные средства:

Поменьше мягкости, любезности, кокетства.

211

Вы привлекаете; здесь вашей нет вины,

Но вы удерживать стараться не должны.

Меж тем вам нравятся ухаживанья эти!

Вы рады всякому, кто попадет вам в сети,

Вы всех их маните искусною игрой,

Чтоб не убавился их ослепленный рой.

Но если бы вы им надежд не подавали,

Они вам верными остались бы едва ли!..

Откройте мне одно: чем вас Клитандр увлек?

Как это счастие ему доставил рок?

Какою доблестью, достойной уваженья,

Сумел добиться он у вас расположенья?

Чем мог он вас пленить, скажите не шутя?

Не на мизинце ли отделкою ногтя?

Иль, может быть, сразил вас вместе с высшим светом

Его парик своим золоторусым цветом?

Камзолы пышные смутили вас сперва

Или бесчисленных оборок кружева?

Очаровали вас чудовищные банты?

Какие доблести, достоинства, таланты?

Дурацкий смех его и тоненький фальцет —

Затронуть сердце вам нашли они секрет?

Селимена.

Как в подозреньях вы своих несправедливы!

Но, кажется, давно б сообразить могли вы:

Он обещал помочь мне выиграть процесс,

Есть связи у него, и он имеет вес.

Альцест.

Нет, лучше, если бы процесс вы проиграли,

Но меньше моего соперника ласкали.

Селимена.

Ко всей вселенной вы готовы ревновать!

Альцест.

А вы вселенную хотите чаровать!

Селимена.

Но это и должно служить вам утешеньем,

212

Что я весь мир дарю подобным отношеньем.

Иль лучше было б вам — я, право, не пойму! —

Когда б я милости дарила одному?

Альцест.

Но я, по-вашему, ревнующий напрасно, —

Чем я счастливей всех? Вот это мне неясно.

Селимена.

Конечно, счастье — знать, что вы любимы мной.

Альцест.

Как верить этому душе моей больной?

Селимена.

Я думаю, мой друг, — и не без основанья, —

Что с вас достаточно из уст моих признанья.

Альцест.

Кто мне поручится, что час назад — увы! —

Того же и другим не говорили вы?

Селимена.

О! Для влюбленного вы держитесь прелестно,

И ваше мнение мне чрезвычайно лестно.

Но чтоб не мучил вас сомнений вечных яд,

Я все мои слова беру теперь назад.

Хотите — можете обманываться сами.

Альцест.

Как надо вас любить, чтоб не расстаться с вами!

О, если б сердце мне из ваших вырвать рук,

Избавить бы его от нестерпимых мук,

Я б небеса за то благодарил умильно.

Стараюсь, но — увы! — желание бессильно,

И чувство должен я нести, как тяжкий крест.

Я за мои грехи люблю вас.

Селимена. Да, Альцест,

Я чувства вашему подобного не знаю.

Альцест.

Да, в этом целый мир на бой я вызываю,

Непостижима страсть безумная моя!

Никто, сударыня, так не любил, как я.

213

Селимена.

Никто. Вы новую изобрели методу —

Сердиться и кричать любви своей в угоду.

Упреки, ссоры, брань — вот пылкий ваш экстаз.

Подобную любовь я вижу в первый раз.

Альцест.

Зависит лишь от вас все изменить мгновенно.

Заговорите вы со мною откровенно —

И все обиды вмиг исчезнут без следа…

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Баск.

Селимена.

Что?

Баск.

Господин Акаст!

Селимена. Ну что ж, проси сюда!

Баск уходит.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Альцест, Селимена.

Альцест.

Остаться нам вдвоем нельзя ни на мгновенье!

Готовы принимать вы всех без исключенья!

Ужель вы не могли, ну на один хоть час,

Решиться им сказать, что дома нету вас?

Селимена.

Чего хотите вы! Как мне его обидеть?

Альцест.

Как неприятно мне любезность эту видеть!

Селимена.

Когда б узнал, что я не приняла его,

Вовеки бы Акаст мне не простил того.

Альцест.

Не все ли вам равно? И что вам до Акаста?

214

Селимена.

Ему подобные — опаснейшая каста:

Не знаю, уж какой благодаря игре,

Но слушают его, представьте, при дворе,

Немало распустил он всевозможных басен.

Хоть он как друг — ничто, зато как враг — опасен.

Не переводятся такие болтуны,

И, право, ссориться мы с ними не должны.

Альцест.

Вы осмотрительны и что-то слишком зорки;

У вас — увы! — всегда найдутся отговорки,

Чтоб каждого терпеть, кто только к вам придет.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Баск.

Баск.

К вам господин Клитандр, сударыня.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Альцест. Селимена.

Альцест. Ну вот!..

Селимена.

Куда вы?

Альцест. Ухожу.

Селимена. Останьтесь!

Альцест. Для чего же?

Селимена.

Останьтесь!

Альцест. Не могу.

Селимена. Я так хочу.

215

Альцест. О боже!

Зачем? Противна мне пустая болтовня.

Чтоб слушал я ее — не ждите от меня!

Селимена.

Я так хочу! Я так хочу!

Альцест. Нет!

Селимена. Превосходно.

Ступайте! Можете идти. Как вам угодно.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, Элианта, Филинту Акает, Клитандр и Баск.

Элианта (Селимене).

Маркизы оба здесь. Вам доложили?

Селимена (Баску). Да.

Подайте кресла нам скорей для всех сюда!

Баск подает кресла и уходит.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же без Баска.

Селимена (Альцесту).

Вы не ушли еще?

Альцест. Нет, принял я решенье,

Что выяснить должны мы наши отношенья…

Селимена.

Молчите!

Альцест. Выбрать вы должны без дальних слов.

Селимена.

Да вы сошли с ума!

Альцест. Нимало. Я здоров.

Селимена.

О!..

Альцест.

Я или они.

216

Селимена. Вы шутите, конечно.

Альцест.

Нисколько. Но мое терпение не вечно.

Клитандр.

Я с выхода сейчас, из Лувра, — прямо к вам.

Клеонт всех насмешил невероятно там.

Нет друга у него, чтоб словом и примером

Из жалости его хоть поучил манерам!

Селимена.

Да, правда, в обществе совсем несносен он.

Нелепый вид его и жалок, и смешон,

И если встретишься с ним после промежутка,

То, право, за него бывает просто жутко.

Акаст.

Когда о странностях мы говорить начнем —

Пожалуй, лучшего примера не найдем:

Настиг меня Дамон, красноречив и пылок,

И битый час держал на солнце у носилок.

Селимена.

Да, странный человек, но дар его велик:

В искусство громких фраз без смысла он проник.

Ничто из слов его до мозга не доходит,

Он только смутный шум какой-то производит.

Элианта (Филинту).

Ну что, не правда ли, удачен их дебют?

Уж спуска ближнему, наверно, не дадут.

Клитандр.

А вот еще Тимандр забавен чрезвычайно!

Селимена.

Он? С ног до головы — не человек, а тайна!

Рассеянно, мельком он взор кидает свой;

Вид озабоченный и страшно деловой,

Меж тем как у него нет никакого дела.

Манера глупая давно всем надоела:

Готов всегда любой прервать он разговор,

Чтоб вам «открыть секрет»; малейший самый вздор

217

Событьем делает, на удивленье свету,

И даже «здравствуйте» он шепчет по секрету.

Акаст.

А как, по-вашему, Жеральд?

Селимена.

Скучнейшим хвастовством, и пошлым и пустым.

Помешан, бедный, он на дружбе с высшим кругом!

Князьям и герцогам он будет первым другом;

Всё только титулы; весь круг его идей —

Сравненье выездов, собак и лошадей;

Со всеми высшими на «ты» он непременно,

А к прочим смертным всем относится надменно.

Клитандр.

С Белизой, говорят, они дружны весьма.

Селимена.

Бедняжка! Вот в ком нет ни признака ума!

Ее визит ко мне ужасней всякой пытки:

Занять ее всегда бесплодны все попытки.

Меня бросает в жар, пока ищу я тем,

Но оживить ее нельзя никак, ничем.

Стараясь справиться с унылостью тупою,

Все общие места я тщетно беспокою:

Погода, солнце, дождь, жар, холод — ну никак!..

Глядишь, а этих тем запас уже иссяк.

Не знаешь, что начать, но длится посещенье,

Не близится к концу ужасное мученье;

Ты смотришь на часы, зеваешь уж давно —

Белизе невдомек. Ни с места, как бревно!

Акаст.

А что вы можете сказать нам об Адрасте?

Селимена.

Напыщенный гордец! Другой не знает страсти.

Он себялюбием, как круглый шар, надут;

Считает, что его не оценили тут;

Он на весь мир сердит, всегда двором обижен:

Кто б ни был награжден, уж значит — он унижен.

218

Клитандр.

А молодой Клеон? В его открытый дом

Стремятся нынче все. Что скажете о нем?

Селимена.

Он повару своим обязан возвышеньем,

И все к его столу стремятся с увлеченьем.

Элиaнта.

Он блюда подает, как истый гастроном.

Селимена.

Да, если б он себя не подавал притом:

Он с глупостью своей — не лакомое блюдо,

И за его столом мне от него же худо!

Филинт.

Но дядюшка его, Дамис, весьма ценим.

Как вы находите его?

Селимена. Мы дружны с ним.

Филинт.

Вот честный человек, и умница к тому же.

Селимена.

Нет, любит умничать, а что быть может хуже?

Всегда натянут он, и видно по всему,

Что занят лишь одним: как бы сострить ему!

О, угодить ему стараться — труд напрасный!

С тех пор как ум в себе открыл он первоклассный,

Он критикует все, что пишут, свысока.

Решил он, что хвалить — не дело знатока,

Что свойство тонких душ — судить как можно строже,

А приходить в восторг — да сохрани вас боже!

«Глупцы лишь создают кому-нибудь успех».

А он осудит всех — и станет выше всех!

В гостиных разговор и тот он судит, право,

И, руки на груди скрестивши величаво,

С презреньем слушает с далекой высоты,

Чем это жалкие людишки заняты…

219

Акаст.

О, черт меня возьми, портрет похож на диво!

Клитандр.

У вас особый дар описывать так живо!

Альцест.

О милые друзья! Вперед, смелей вперед!

Пощады никому, свой каждому черед!

Вы строго судите, но между тем замечу:

Вы с радостью им всем бросаетесь навстречу,

Их рады лобызать, им нежно руки жать

И ревностно свои услуги предлагать.

Клитандр.

При чем же мы-то здесь? Упреки без утайки

Должны вы обратить по адресу хозяйки.

Альцест.

Нет! Обращаются мои упреки к вам.

Вы, вы ей курите преступно фимиам!

Ее блестящий ум отравою питая,

Вредит ей ваша лесть дешевая, пустая,

И в ней злословья бы никто не вызывал,

Не жди она от вас восторгов и похвал.

Да-да, одни льстецы, бесспорно, виноваты

В том, что пороками все люди так богаты.

Филинт.

Что значит этот пыл заступничества в вас

За то, что бичевать готовы вы подчас?

Селимена.

Как! Вы не видите, что дух противоречья

Способен вызвать в нем приливы красноречья?

Он должен выказать неудержимый жар,

Противоречие — его особый дар.

Ужасно для него общественное мненье,

И в примиренье с ним он видит преступленье.

Он опозоренным себя навеки б счел,

Когда бы против всех отважно не пошел.

Честь спора для него отрадна и желанна,

И спорить сам с собой привык он постоянно:

220

С своими чувствами готов пуститься в бой,

Раз выскажет при нем их кто-нибудь другой.

Альцест.

За вас насмешники все будут непреложно…

В сатире надо мой вам изощряться можно.

Филинт.

Но правда ведь и то, мой друг: ваш ум таков —

Всегда протестовать и спорить он готов,

И одинаково, по вашему ж признанью,

Вы возмущаетесь и похвалой и бранью.

Альцест.

Не правы люди все ни в чем и никогда,

И к ним в моей душе всегда живет вражда,

Всегда одно из двух: достойные презренья,

Они иль низко льстят, иль судят без зазренья.

Селимена.

Но…

Альцест. Нет, сударыня, пусть лучше я умру,

Несносно видеть мне подобную игру.

Но вас на ложный путь заведомо толкают

И вашим слабостям напрасно потакают.

Клитандр.

Альцест! Мне кажется, напрасен ваш укор:

Я лично слабостей не видел до сих пор.

Акаст.

Мы видим грацию и прелесть. В самом деле,

Какие слабости? Мы их не разглядели!

Альцест.

Но я… я к ним не слеп, не равнодушен к ним:

Чем больше любим мы, тем менее мы льстим.

Нет, чистая любовь не знает всепрощенья,

И правду говорить готов я без смущенья.

Я б гнал без жалости вздыхателей долой,

Когда б они во прах склонялись предо мной

И лживой мягкостью — любезны, льстивы, сладки

Мои превозносить старались недостатки.

221

Селимена.

Итак, по-вашему, когда мы влюблены,

Навек отречься мы от нежности должны

И полагать любви почетным назначеньем

Бранить ее предмет с похвальным увлеченьем?

Элианта.

С любовью истинной ваш взгляд несовместим.

Нет, выбором всегда влюбленный горд своим.

Все лишним поводом бывает к восхваленью.

Любовь всегда склонна бывает к ослепленью:

Она любой порок за качество сочтет

И в добродетели его произведет.

Бледна — сравнится с ней жасмина только ветка;

Черна до ужаса — прелестная брюнетка;

Худа — так никого нет легче и стройней;

Толста — величие осанки видно в ней;

Мала, как карлица, — то маленькое чудо;

Громадина — судьбы премилая причуда;

Неряха, женских чар и вкуса лишена —

Небрежной прелести красавица полна;

Будь хитрой — редкий ум, будь дурой — ангел кроткий;

Будь нестерпимою болтливою трещоткой —

Дар красноречия; молчи как пень всегда —

Стыдлива и скромна, и девственно горда.

Так, если в любящем порывы чувств глубоки,

В любимом существе он любит и пороки.

Альцест.

А я вам говорю…

Селимена. Довольно, господа!

Пройдемся лучше мы сейчас немного, да?..

Как! Вы уходите? Спешите?

Клитандр и Акаст. Мы? Нимало.

Альцест (Селимене).

А если б и ушли? Вас это б испугало?

(Клитандру и Акасту.)

222

Угодно вам иль нет — я вас предупрежу:

Я только после вас сегодня ухожу.

Акаст (Селимене).

Коль вам присутствие мое не надоело,

Весь день свободен я и ваш слуга всецело.

Клитандр.

Мне только во дворец заехать на прием,

До вечера же я располагаю днем.

Селимена (Алъцесту).

Вы шутите?

Альцест. О нет! Проверить я решился,

Угодно ль вам, чтоб я отсюда удалился.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Баск.

Баск (Алъцесту).

К вам, сударь, человек, он хочет видеть вас

По делу спешному, немедля, сей же час.

Альцест.

Скажи, что у меня нет спешных дел.

Баск. Как можно!

Он, сударь, говорит, что дело неотложно.

На нем, сударь, мундир и с золотом…

Селимена. Кто там?

Узнай, иль пусть войдет.

Баск уходит.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Альцест, Селимена, Элианта, Филинт, Акаст, Клитандр, жандарм.

Альцест (жандарму). Прошу вас…

Жандарм. Сударь мой! Два слова к вам имею.

223

Альцест.

Но поделитесь вслух вы новостью своею.

Жандарм.

Из управления имею я приказ

Просить пожаловать туда немедля вас.

Альцест.

Меня?

Жандарм.

Да, сударь мой, вас лично.

Альцест. Для чего же?

Филинт.

Оронт! Все это на него, по-моему, похоже.

Селимена.

Как?

Филинт.

Вышел спор у них. Так, из-за пустяков.

Хвалою не почтил Альцест его стишков.

Должно быть, там хотят устроить примиренье.

Альцест.

Ну нет! Во мне они не встретят одобренья.

Филинт.

Но если есть приказ, то надо вам пойти.

Альцест.

К чему судилище нас может привести?

Иль должен буду я хвалить по приговору

Стихи, что вызвали меж нами эту ссору?

Э, нет! Свои слова назад я не возьму:

Стишонки скверные,

Филинт. Смягчитесь вы к нему,

Альцест.

Я на своем стою: они невыносимы.

Филинт.

Одумайтесь, прошу, вы слишком нетерпимы!

Пойдемте!

Альцест. Я пойду, но в мире власти нет,

Чтоб вырвать у меня желанный ей ответ.

224

Филинт.

Идем!

Альцест.

Пока меня король сам не заставил,

Чтоб я подобные стихи хвалил и славил,

Я буду утверждать, что плох его сонет

И петли за него достоин сам поэт!

Акаст и Клитандр смеются.

Ах, черт возьми! Не думал я, признаться,

Что так забавен я!

Селимена. Пора вам отправляться.

Альцест.

Иду, сударыня, но тотчас возвращусь

И правды я от вас любой ценой добьюсь!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Клитандр, Акаст.

Клитандр.

Любезный мой маркиз! Признаться, мне завидно —

Ты так доволен всем, так весел очевидно,

Но без обиняков, по чести мне открой:

Что служит поводом для радости такой?

Акаст.

Я вижу, черт возьми, по размышленье зрелом,

Что грусть была бы мне неподходящим делом.

Я молод, недурен[46], есть средства у меня,

Есть имя громкое и знатная родня,

И хоть всем этим я обязан предков славе,

Но все ж на чин любой рассчитывать я вправе.

А что касается моих сердечных дел

(Что, право, главное), я ловок в них и смел.

Не раз причиною бывал я увлеченья,

И к чести не одно мне служит приключенье;

К тому же одарен[47] и вкусом и умом,

Могу беседовать свободно обо всем;

Есть у меня апломб во взглядах и сужденьях;

Я видное лицо на первых представленьях,

Аплодисментам знак всегда я подаю,

И ценят похвалу небрежную мою;

Могу похвастаться весьма приличной миной,

226

Зубами чудными и талией осиной;

Как одеваюсь я, признаешь ты и сам,

Что тут я сто очков вперед любому дам;

Ценим я королем, любим прекрасным полом,

Так почему же мне не быть всегда веселым?

В таких условиях, маркиз, в стране любой

Мне, кажется, легко довольным быть собой.

Клитандр.

Но если вам любовь дается так свободно,

К чему же тратить здесь вздыхания бесплодно?

Акаст.

Бесплодно? Черт возьми, ну нет! Я не из тех,

Что сносят холодность и терпят неуспех.

Кто жалок, некрасив, пусть, без ума влюбленный,

Терзается у ног богини непреклонной.

Пусть неудачники, вздыхая без конца,

Слезами размягчить стараются сердца,

Стремясь путем мольбы и длительной осады

Добиться наконец желаемой награды.

Но мне подобные… Я не привык, маркиз,

Чтоб дамы на меня смотрели сверху вниз,

И, как бы ни пленял предмет мой красотой),

Я все же думаю, что я не меньше стою.

Нет! Никого любить не стал бы я в кредит,

Немножко гордости успеху не вредит.

Для равновесия мне нужно — я замечу, —

Чтоб оба мы в любви друг другу шли навстречу.

Клитандр.

Ты думаешь, маркиз, ты здесь весьма в чести?

Акаст.

Я думаю, маркиз, что в том я прав… Прости!

Клитандр.

На чем основано такое убежденье?

Послушай, лучше брось! Ты просто в заблужденье.

Акаст.

Да-да, я обольщен, я прямо ослеплен!

227

Клитандр.

Но почему ты так в успехе убежден?

Акаст.

Я обольщен.

Клитандр. Твои так смелы упованья…

Акаст.

Я ослеплен.

Клитандр. Но где надежде основанья?

Акаст.

Я в заблуждении.

Клитандр. Ужель она, ответь,

Дала тебе права надежду возыметь?

Акаст.

О нет, отвергнут я!

Клитандр. Прошу, ответь без шуток'.

Акаст.

Я вижу лишь отпор.

Клитандр. Довольно прибауток!

На что надеешься? О чем твои мечты?

Акаст.

Увы! Несчастен я, зато счастливец — ты.

Моя особа здесь ужасно неприятна,

И я на этих днях повешусь, вероятно.

Клитандр.

Чтоб кончить миром нам, маркиз любезный мой,

Давай-ка мы в одном условимся с тобой:

Кто доказательство вернее дать сумеет,

Что благосклонностью красавицы владеет,

Тому уступит тот, кто будет побежден,

И от соперника его избавит он.

Акаст.

Черт побери меня, маркиз, твой план прекрасен!

Идет! Я на него от всей души согласен.

Но тсс!..

228

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Селимена.

Селимена.

Вы здесь еще?

Клитандр. Любовь — тюремщик наш.

Селимена.

Я слышала, внизу подъехал экипаж.

Вы не видали — кто?

Клитандр и Акает.

Нет-нет!

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Баск.

Баск. К вам Арсиноя.

Селимена.

Как! Эта женщина?.. Вот, право, нет покоя!

Баск.

С ней барышня внизу. Прикажете принять?

Селимена.

Что только нужно ей? Я не могу понять.

Баск уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Клитандр, Акаст, Селимена.

Акаст.

Надеется она иметь на вас влиянье

Своею скромностью…

Селимена.

В душе таит она желание одно —

Кого-нибудь поймать. Да это мудрено!

Чужих поклонников считать ей нестерпимо;

229

Как ни старается, а все проходят мимо.

Вот почему она, в стараньях не успев,

На «наш порочный век» свой изливает гнев

И добродетели стремится скрыть покровом,

Как в одиночестве ей тяжело суровом,

И, жалких прелестей своих спасая честь,

В чем ей отказано — грехом стремится счесть.

Однако был бы ей поклонник очень к месту.

Ведь слабость, бедная, давно таит к Альцесту!

Не может мне она простить любви его,

Приписывает мне хищенье, воровство.

В ней на меня кипят и ревность, и досада,

Едва скрывает их, им дать бы волю рада.

Нет ничего глупей! Я искренне скажу,

Что просто не терплю я дерзкую ханжу

И…

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Арсиноя.

Селимена.

Ах, какой сюрприз! Какими вы судьбами?

Ах, ах! Как жаждала я повидаться с вами!

Арсиноя.

Сказать вам многое давно хотелось мне…

Селимена.

Как рада с вами я побыть наедине!

Клитандр и Акаст уходят смеясь.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Селимена, Арсиноя.

Арсиноя.

По правде, их уход пришелся очень впору —

Так нашему мешать не будут разговору.

Селимена.

Присядьте!

230

Арсиноя. Дружбы долг — касаться тех вещей,

Что в жизни нам всего значительней, важней…

Со мной согласны вы, сударыня? Но что же

Благопристойности и чести нам дороже?

Вот почему от вас я правды не таю

И дружбу выказать решила вам мою.

Вчера пришлось мне быть в кругу довольно тесном

И добродетелью особенно известном.

Там речь зашла о вас, и скрыть я не могу,

Что порицали вас в почтенном том кругу.

Толпа вздыхателей, поклонников… и слухи,

Что к их моленьям вы не остаетесь глухи.

Суровых критиков над вами без числа,

И строже судят вас, чем я снести могла.

Вы понимаете, огорчена сердечно,

Я извиняла вас от всей души, конечно;

Я сразу под свою защиту вас взяла,

Ручалась я за вас, что нет в вас тени зла.

Но все ж, вы знаете, есть в жизни положенья,

Которым не найти, как хочешь, извиненья,

И согласиться я — увы! — была должна,

Что в светских россказнях и ваша есть вина,

Что нечто дерзкое есть в поведенье этом:

Уж слишком мало вы считаетесь со светом;

Легко б вы изменить могли привычки те,

Что пищу подают подобной клевете.

Меня не проняли все эти уверенья —

Храни меня господь от тени подозренья!

Но думать принято: «Нет дыма без огня»,

И, право, лучше жить, приличия храня.

Сударыня! Ваш ум порукою мне в этом:

Не оскорбитесь вы моим благим советом

И мне, надеюсь я, поверите, что он

Движением души из дружбы к вам внушен.

Селимена.

Моя признательность, сударыня, безмерна,

231

Совет ваш дорог мне, вы рассудили верно;

Не только за него сердиться не хочу,

Но вам от всей души я тем же отплачу.

Вы рассказали мне, вооружась любовью,

Как пищу я даю нелепому злословью;

Я с вас возьму пример — без лести я сейчас

Вам все перескажу, что говорят про вас.

Недавно в обществе одном была я тоже;

Людей не знаю я к вопросам чести строже!

О добродетели заговорили вдруг,

И речь немедленно зашла о вас, мой друг.

Но неприступный вид и гордое смиренье

Ни в ком не вызвали — представьте! — одобренья.

Вид вашей строгости, немного напускной,

И речи, полные морали прописной,

И мины ужаса от пустяка любого,

Где ваша чистота завидеть грех готова,

Пренебрежение ко всем, ко всем кругом,

Зато уверенность в достоинстве своем,

Тон проповедницы и строгость осужденья

К невиннейшим вещам без тени снисхожденья —

Все вместе взятое судил согласный хор.

Не скрою — вот каков был общий приговор:

«К чему вид набожный и скромный Арсиное,

Коль скоро с ним вразрез идет все остальное?

В молитве нет ее усердней и верней,

Зато прислугу бьет, не платит денег ей.

Нет в церкви ревностней ее святого пыла,

А тут же сыплются с лица у ней белила.

Завесить наготу стремится на холсте,

А чересчур склонна к реальной наготе!»

Я против всех взяла вас под защиту смело,

Что это клевета — уверить я хотела,

Но уступить пришлось, верх взяло большинство,

И вот их мнение, не скрою я его:

Что лучше б меньше вы другими занимались

232

И больше за собой вы наблюдать старались;

Что раньше о себе отчет должны мы дать,

Чем торопиться так всех близких осуждать;

Что наша жизнь должна вполне быть без упрека,

Коль исправлять людей хотим мы от порока, —

Не лучше ль этот труд другим предоставлять,

Кому его небес вручила благодать?

Сударыня! Ваш ум порукою мне в этом:

Не оскорбитесь вы моим благим советом

И мне, надеюсь я, поверите, что он

Движением души из дружбы к вам внушен.

Арсиноя.

Хоть мы и платимся за добрые движенья,

Не ожидала я такого возраженья.

Теперь уже во мне сомненья больше нет,

Что больно вас задел мой искренний совет.

Селимена.

О нет, сударыня! Я нахожу, напротив,

Что, к простоте такой друг друга приохотив,

К взаимной пользе мы могли бы все идти:

С самовлюбленностью жестокий бой вести.

Когда угодно вам, то будемте друг другу

Всегда оказывать подобную услугу

И будем повторять дословно, без прикрас

Вы — сплетни обо мне, я — россказни о вас.

Арсиноя.

Вас оскорбить при мне не могут клеветою.

Увы! Лишь я хулы и порицанья стою.

Селимена.

Пределов ни хвале, ни порицанью нет —

Зависит это все от вкуса и от лет.

Всему своя пора: любви с ее тревогой

И добродетели с ее моралью строгой,

К последней же легко прибегнуть нам всегда,

Когда уже начнут нам изменять года.

Она все прошлые ошибки прикрывает.

233

За вами, может быть, пойду и я, кто знает…

С годами все придет, но, право, смысла нет —

Не правда ли, мой друг? —

быть строгой в двадцать лет.

Арсиноя.

Вы преимуществом горды так непритворно,

Что о своих годах твердите мне упорно.

Меж нами разница не так уж велика,

Чтоб на меня глядеть могли вы свысока.

Не знаю я, к чему такие ухищренья,

Зачем выводите меня вы из терпенья!

Селимена.

А я, сударыня, ума не приложу,

Чем в раздраженье вас всегда я привожу.

Должна ль я отвечать за ваши огорченья,

Могу ли к вам в других я вызвать восхищенье?

Моя ли в том вина, что людям я мила?

И если каждый день дарят мне без числа

Те чувства, что себе присвоить вы б хотели, —

Они мне не нужны. Идите ж смело к цели.

Для вас свободен путь, чтоб их завоевать,

И вашим прелестям не стану я мешать!

Арсиноя.

И думаете вы, что важно непременно

Число поклонников? Оно для вас так ценно!

Но верьте: знают все, какая им цена

И чем легко привлечь их в наши времена.

Ужель поверят вам, что бескорыстно, даром

Они пылают так к опасным вашим чарам,

Что вашею душой они увлечены

И что их чувства к вам почтения полны?

Поверьте: свет не слеп. Мы знаем: без сомненья,

Немало женщин в нем, достойных поклоненья,

Однако же у них, на чистом их пути,

Толпы поклонников подобной не найти.

Отсюда выводы у нас не будут шатки:

Чтоб привлекать сердца, дают теперь задатки;

234

Нет обожателей лишь ради наших глаз,

И заплатить за все судьба заставит нас.

Так славою своей хвалиться перестаньте —

В ней мало ценности, как в маленьком брильянте,

И не гордитесь так вы прелестью своей,

Чтоб сверху вниз глядеть на остальных людей.

Когда бы зависть в нас была к таким победам,

Кто нам бы помешал идти за вами следом?

Да, но щадить себя — и можно доказать,

Что есть любовники, лишь стоит пожелать.

Селимена.

Так заведите их! Легко вам будет это —

Пленять при помощи подобного секрета

И без…

Арсиноя.

Сударыня! Оставим эту речь —

Уж слишком далеко нас может спор завлечь.

Давно б окончить я могла беседу эту,

Когда бы не пришлось мне ждать мою карету.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Альцест.

Селимена.

Прошу, сударыня, прошу вас! Боже мой,

Вам вовсе нет причин спешить сейчас домой!

Но только попрошу у вас я извиненья,

Вас в лучшем обществе оставлю, без сомненья.

Вы мне позволите?..

(Алъцесту.) Как кстати ваш приход!

(Арсиное.)

Наш милый общий друг удачней вас займет…

Альцест! Я удалюсь, чтоб написать записку, —

Позднее написать я не могу без риску.

Честь гостью занимать я вам передаю,

И это извинит невежливость мою.

(Уходит.)

235

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Арсиноя, Альцест.

Арсиноя.

Я вам поручена, пока я жду карету.

Я рада этому! Скажу вам по секрету,

Что, право, для меня не удалось бы ей

Придумать ничего приятней и милей.

Иные сразу же, от первого мгновенья,

Влекут к себе сердца, внушают уваженье —

Так, в вас… в вас что-то есть, что сразу к вам влечет.

Вы для меня предмет участья и забот.

О, если б при дворе взглянули благосклонней

На ваши качества и ум разносторонний!

Но там не знают вас, заслуги не ценя,

И это так гнетет и мучает меня!

Альцест.

Что вы, сударыня! И в чем моя заслуга?

Какая мной двору оказана услуга?

Что я блестящего такого совершал,

Чтоб от двора мог ждать награды и похвал?

Арсиноя.

Не все, к кому наш двор относится прекрасно,

Свершают подвиги. Здесь нужен случай, ясно,

А не было его у вас до этих пор,

Но ваши качества заметить должен двор!

Альцест.

Мы качества мои оставим, ради бога!

Ну что до них двору? Уж слишком было б много,

Чтоб стал зачем-то двор докапываться вдруг

До незамеченных достоинств и заслуг.

Арсиноя.

Достоинства в глаза бросаются порою.

Вас ценят многие, я этого не скрою.

Не дальше как вчера я слышала сама,

Что люди видные хвалили вас весьма.

Альцест.

Что там, сударыня! Кого теперь не хвалят!

236

И, право, всех в наш век в одну корзину валят.

Все нынче велики, герои все кругом.

Коль нынче хвалят вас, не много чести в том:

Всех душат похвалой, и, лести не жалея,

В газетах говорят про моего лакея.

Арсиноя.

А мне хотелось бы, чтоб случай вам помог

И услужить двору нашли бы вы предлог.

Раз только вы не прочь, скажите — и машину

Без всякого труда для вас легко я сдвину.

Есть люди у меня, мне стоит намекнуть —

И облегчат они вам этот новый путь.

Альцест.

К чему, сударыня? Тот путь мне непригоден.

Поверьте: от оков я должен быть свободен.

Не создан я судьбой для жизни при дворе,

К дипломатической не склонен я игре, —

Я родился с душой мятежной, непокорной,

И мне не преуспеть средь челяди придворной.

Дар у меня один: я искренен и смел,

И никогда б людьми играть я не сумел.

Кто прятать мысль свою и чувства не умеет,

Тот в этом обществе, поверьте, жить не смеет.

Да, от двора вдали, на трудовом пути

Чинов и титулов, конечно, не найти,

Зато, лишившися надежды возвышенья,

Не надо нам терпеть отказов униженья.

Не надо никогда играть нам дураков,

Быть в восхищении от слабеньких стишков,

Не надо выносить от милых дам капризы,

Терпеть, когда острят пустейшие маркизы!

Арсиноя.

Отлично, двор тогда оставим в стороне,

Но чувства вашего коснуться дайте мне.

Открою прямо вам: мне тяжело безмерно,

Что вы свою мечту направили неверно.

237

Вы счастья стоите, и вы узнать должны,

Что недостойна та, кем вы увлечены.

Альцест.

Вот как, сударыня!.. Напомнить вам посмею,

Что, как мне кажется, вы очень дружны с нею?

Арсиноя.

Нет, больше выносить мне совесть не велит,

Как вы страдаете, душа за вас болит.

Я больше не могу — от вас скрывать не стану, —

Что подвергаетесь вы низкому обману.

Альцест.

Вот дружбы истинной все признаки тут есть;

Влюбленному всегда мила такая весть.

Арсиноя.

Пускай мы дружны с ней, но все равно повсюду

Я громко укорять ее в измене буду.

К вам вся ее любовь — притворство лишь одно.

Альцест.

Все может быть! Читать нам в сердце не дано,

Но вашей доброте как будто не пристало

Желать, чтоб в сердце мне сомнение запало.

Арсиноя.

Вы не хотите знать несчастья своего?

Не верьте ничему, вот только и всего.

Альцест.

Нет, но в таких делах сомнения жестоки,

Всего ужаснее догадки и намеки.

Я б одного хотел: пускай прольется свет;

Узнать всю истину — других желаний нет.

Арсиноя.

Что ж, если б только вы действительно хотели,

Нет легче ничего, как все узнать на деле.

Я вам открою все, поедемте ко мне.

Удостоверитесь во всем вы и вполне.

Я доказательство дам верное измены,

И вы поверите в неверность Селимены,

И, если можете ее вы позабыть,

Вам утешение найдется, может быть.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Элианта, Филинт.

Филинт.

Ну нет! Упрямее не видывал я нрава,

И, чтоб их примирить, нужна была управа!

Уж судьи повернуть старались так и сяк,

Но на своем стоял упорно наш чудак,

И, верно, в первый раз такого рода ссору

Пришлось им подвергать судебному разбору.

«Пусть так, — он говорил, — я уступлю во всем,

Но только этот пункт оставим целиком.

На что в обиде он? В чем оскорбленье слышит?

В том славы нет худой, что он бездарно пишет

На что он сердится, я, право, не пойму,

И что суждение мое далось ему?

Прекрасный человек ведь все-таки при этом

Отлично может быть посредственным поэтом;

Он честный дворянин, сомненья в этом нет,

Он смел, достоин, добр, но он плохой поэт;

Готов его хвалить, когда б мне приказали,

За ловкость на коне, с оружьем, в бальной зале,

Но за его стихи — увольте! ваш слуга!

Писать не должен он; мне правда дорога.

Простить ему стихи я б только мог, поверьте,

Когда б он их писал под страхом лютой смерти».

239

Ну, словом, все, на что могли склонить его

(И это было уж большое торжество),

Что он сказал ему, смягчив свой тон немного:

«Мне, сударь, очень жаль, что я сужу так строго,

И я из дружбы к вам хотел бы от души

Сказать вам, что стихи бесспорно хороши».

Тут их заставили обняться в заключенье,

И тем окончилось все это развлеченье.

Элианта.

Он странный человек, совсем из ряда вон,

Но я ценю его, и нравится мне он.

Такая искренность — особенное свойство:

В ней благородное какое-то геройство.

Вот очень редкая черта для наших дней,

И я хотела бы встречаться чаще с ней.

Филинт.

А я чем более встречаюсь с ним, признаться,

Тем больше одному готов я изумляться:

С такой натурою, какой он одарен,

Как мог он полюбить, как мог увлечься он?

И тщетно разгадать стараюсь я причину,

Как в вашу именно влюбился он кузину.

Элианта.

Вот лишний вам пример: душ сходство и сродство

Для сердца, для любви не значит ничего[48].

Такой симпатии невольной зарожденье

Опровергает все подобные сужденья.

Филинт.

Но как вам кажется: любим он или нет?

Элианта.

Ах, на такой вопрос мне трудно дать ответ!

Как знать, любим ли он! Любовь душой играет.

Я думаю, она сама не понимает.

Мы любим иногда, не ведая о том,

А часто бред пустой любовью мы зовем.

240

Филинт.

Боюсь я, что наш друг с прелестною кузиной

Минуты счастия не будет знать единой.

О, если б чувствовать по-моему он мог,

Он скоро понял бы, где счастия залог!

Он сделал бы умней, оставив Селимену

И ваших добрых чувств к себе поднявши цену.

Элианта.

Я буду искренна. Я вам сказать должна

(В подобных случаях нам искренность нужна):

Я зла против него ни капли не имею,

Ему сочувствую я всей душой своею;

Когда бы от меня зависел их союз,

Я б помогла сама скрепленью этих уз.

Но если бы он мог нуждаться в утешенье,

Нежданно потерпев надежд своих крушенье,

И если бы она другого избрала,

То, может быть, его утешить я б могла,

И то, что встретил он у ней отказ, нимало

Моей симпатии к нему б не умаляло.

Филинт.

А я, сударыня, я и ценю и чту

К Альцесту ваших чувств прекрасных теплоту.

Спросите у него — он скажет, несомненно,

Что говорил ему о вас я откровенно.

Но если все-таки их свяжет Гименей,

Вы будете рукой располагать своей,

Тогда позвольте мне с надеждою смиренной

Пытаться заслужить тот дар неоцененный,

Который у него отвергнуть хватит сил.

О, если бы он мне дарован небом был!

Элианта.

Вы шутите, Филинт.

Филинт. Сударыня, нимало!

Давно уж сердце вам открыть любовь желало.

От глубины души теперь я говорю:

Приблизить этот миг желанием горю.

241

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Альцест.

Альцест.

Ах, разделите же со мною возмущенье!

При всей моей любви не нахожу прощенья.

Элианта.

Чем вы взволнованы? Что с вами?

Альцест. Что со мной?..

Я насмерть поражен изменою такой![49]

Стихии бешенство, громов небесных кара —

Все легче было бы подобного удара.

Конец моей любви! Нет слов, как тяжело!

Элианта.

Сберитесь с силами. Но что произошло?

Альцест.

О небо!.. Неужли такого обаянья

С порочной низостью возможно сочетанье?

Элианта.

Но что же, наконец?

Альцест. Ах, гибель мне грозит!

Со мной все кончено, я предан, я убит!

О, кто б поверить мог? Нет, легче мне могила.

Она мне неверна, она мне изменила!

Элианта.

Есть доказательства серьезные у вас?

Филинт.

Вы подозрительны бываете подчас,

И ваш ревнивый ум готов принять химеру

За…

Альцест.

Сударь! Черт возьми, в советах знайте меру!

Улики для меня достаточно такой:

Письмо, что писано изменницы рукой!

К Оронту от нее письмо в моем кармане,

Оно открыло мне все о ее обмане.

242

Оронт! А я его как раз не брал в расчет;

Я думал: он-то уж ее не увлечет!

Филинт.

Но письмам не должны мы верить безусловно,

И, может быть, она совсем не так виновна.

Альцест.

Довольно, сударь мой, заботьтесь о себе

И предоставьте вы меня моей судьбе!

Элианта.

Но вы должны простить, должны свой гнев умерить…

Альцест.

Нет, этот труд могу я только вам доверить.

Я прибегаю к вам с надеждою одной,

Что вы поможете душе моей больной.

Вы за меня должны отмстить неблагодарной,

Что платит за любовь изменою коварной,

Отмстить за эту ложь, — ведь ложь вам так чужда!

Элианта.

Мне отомстить за вас? Но как?

Альцест. Сказав мне: да,

Приняв мою любовь и сердце безраздельно.

Вот чем изменнице я отомщу смертельно.

Я накажу ее: пусть мучится она,

Увидев, что душа к другой любви полна,

Увидев нежность всю, заботу и почтенье,

Что я у ваших ног сложу в благоговенье.

Элианта.

Я вам сочувствую, поверьте, всей душой,

И сердце ваше — дар прекрасный и большой,

Но, право, может быть, не так опасна рана

И мстить изменнице еще вам слишком рано.

От милых рук удар не ранит глубоко,

И забываем мы наш пылкий гнев легко.

Решенья любящих нередко очень хрупки:

Кто мил нам, в тех легко все извинить проступки;

Обида тает вмиг под взглядом дорогим.

И гнев влюбленного непрочен, точно дым.

243

Альцест.

Нет-нет, сударыня! Настаивать бесцельно,

Я разрываю с ней, я оскорблен смертельно.

Мое намеренье всех ваших слов сильней,

Я б презирал себя, когда б вернулся к ней…

Она!.. Я вне себя от гнева и волненья.

Я брошу ей в лицо всю тяжесть обвиненья,

Я сердце от нее навек освобожу

И с радостью его у ваших ног сложу!

Элианта и Филинт уходят.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Альцест, Селимена.

Альцест (про себя).

Смогу ль умерить я свое негодованье?..

Селимена.

Что сталось с вами вдруг? В каком вы состоянье?

Вздыхаете, мрачны, нахмурено чело…

Что вас в подобное унынье привело?

Альцест.

А то, что нет души испорченной и злобной,

Чтоб вашей в низости была она подобной,

Что в ярости стихий, у демонов в аду —

И там преступницы вам равной не найду!

Селимена.

Вот это нежности! Я слушаю! Прелестно!

Альцест.

А! Будет вам шутить, смеяться неуместно,

Краснейте лучше вы, краснейте от стыда!

Недаром же я вам не верил никогда.

Вот доказательство в руках теперь имею,

Что предали меня вы хитростью своею.

Как недоверие бранили вы мое!

244

Меня не подвело врожденное чутье.

Напрасно тщательно скрывали вы все это —

Я знал: мне только скорбь сулит моя планета.

Да, но не думайте: не так я терпелив,

Чтоб оскорбление снести не отомстив!

Я знаю: разум наш здесь не играет роли,

Любовь рождается помимо нашей воли;

Насильно пробудить ни в ком не можем страсть,

Душа всегда вольна признать чью хочет власть,

И я б без жалобы ушел от вас подальше.

Когда б вы истину открыли мне без фальши,

Когда бы сразу вы отвергнули мой пыл,

И лишь судьбу винить я в этом должен был.

Но ложной клятвою не выпускать из плена…

Вот это уж обман, преступная измена!

Достойной кары нет для низости такой,

Не в силах я сдержать гнев справедливый мой…

Да-да, сударыня! Я вас предупреждаю:

Я вне себя сейчас, с собой не совладаю,

Я насмерть поражен ударом роковым,

Рассудок мой погиб, я не владею им.

Я в гневе ничего теперь не различаю

И за последствия уже не отвечаю.

Селимена.

Что значит это все — угрозы, крик и шум?

Иль окончательно вы потеряли ум?

Альцест.

Я потерял его в тот день, когда отравой

Проникнул в душу мне ваш взор, ваш взор лукавый,

И в ослеплении поверил я на миг,

Что я взаимности, изменница, достиг.

Селимена.

Измена? Где? Кому? Скажите же, в чем дело?[50]

Альцест.

Вы притворяетесь искусно и умело,

Но средство я нашел вас уличить во всем.

245

Взгляните. Почерк вам, наверное, знаком?

Довольно этих строк: измены вашей черной

Они являются уликою бесспорной[51].

Селимена.

Так вот безделица, что сводит вас с ума!

Альцест.

Вы не краснеете от этого письма?

Селимена.

К чему же мне краснеть?

Причин не вижу, право.

Альцест.

Притворство дерзкое и смело и лукаво.

Хоть подписи и нет — ваш почерк это, да?

Селимена.

Мой почерк. Ну так что ж? Какая тут беда?

Альцест.

И можете смотреть без всякого волненья

На эту тяжкую улику обвиненья?

Селимена.

Я вам должна сказать: мой милый, вы смешны!

Альцест. И вы осмелитесь отречься от вины?

К Оронту нежности — свидетельство вне спора

И вашего стыда, и моего позора.

Селимена.

К Оронту? Почему? Кто это вам сказал?

Альцест.

Те, у кого из рук письмо я это взял.

Но пусть и не к нему, к другому, — я согласен;

Из этого письма мне факт измены ясен,

К кому ж написано — не все ли мне равно?

Селимена.

Но если к женщине написано оно, —

Что в нем преступного и где для вас обида?

Альцест.

Уловка хороша! Я упустил из вида,

Я объяснения такого ждать не мог.

240

Меня избавили вы сразу от тревог.

Такие хитрости и грубы и нелепы.

Иль думаете вы, что люди так уж слепы?

Посмотрим! Поглядим! Какой найдете путь,

Чтоб ложью новою доверье обмануть?

Боюсь, что доказать удастся вам едва ли,

Что это к женщине так пылко вы писали.

Извольте объяснить значенье этих фраз,

Что я сейчас прочту…

Селимена. Однако будет с вас!

Забавно, что вы вдруг такую взяли волю,

Я оскорблять себя вам больше не позволю.

Альцест.

Но не волнуйтесь же, попробуйте сперва

Мне толком объяснить нежнейшие слова.

Селимена.

Нет, не исполню я подобную причуду.

Что б вы ни думали, я разъяснять не буду.

Альцест.

Я верить вам готов, хоть это мудрено,

Но докажите мне, что к женщине оно!

Селимена.

Нет-нет, к Оронту я писала, это верно.

Я обожанием его горда безмерно,

С восторгом слушаю его я болтовню,

Я восхищаюсь им, люблю его, ценю, —

Вот вам! Ну, мстите же, казните, все такое,

Но главное — меня оставьте вы в покое.

Альцест (в сторону).

О небо! Где предел жестокости людской?

Встречался ль кто еще со злобою такой?

Как? К ней я прихожу, взволнован и встревожен,

И я же виноват! И я же уничтожен!

Мой презирают гнев и с дерзкой похвальбой

Смеются над моей последнею мольбой!

Однако все-таки у сердца нет забвенья,

247

Нет силы разорвать постыдной цепи звенья,

Вооружить себя я не имею сил

Презреньем к той, кого так сильно полюбил!

(Селимене.)

Вам слишком хорошо известны ваши чары.

Мне взор вот этих глаз страшнее божьей кары,

И слишком хорошо вы пользуетесь тем,

Что окончательно при вас рассудок нем.

Так прекратите же скорей мои страданья,

Скорее для себя найдите оправданья,

Письмо хоть как-нибудь вы объясните мне —

Я вам готов помочь, не верю я вине.

О, притворитесь же, что любите немного!

Я притворюсь тогда, что верю в вас, как в бога.

Селимена.

Вы с вашей ревностью сошли с ума, ей-ей,

И, право, вы любви не стоите моей.

Хотела бы я знать, кто б мог меня заставить

В глаза вам прямо лгать и низко так лукавить?

И если б сердце я другому отдала,

Неужто смело в том сознаться б не могла?

Как! Все признания души, для вас открытой,

В том, что я вас люблю, не служат мне защитой?

Какая вам еще уверенность нужна?

Я подозрением таким оскорблена.

Усилий стоит нам неимоверных, крайних

Открыться наконец в своих заветных тайнах.

Честь пола нашего таким признаньям враг —

С трудом решаемся мы на последний шаг,

Но раз подобную преграду мы преступим,

То этим мы ужель доверия не купим?

Когда вам о любви открыто говорят

И вы не верите — виновны вы стократ.

Довольно! На себя я просто негодую,

Что к вам питала я симпатию такую.

Конечно, я глупа, и я себя браню,

248

Что чувства добрые к вам все еще храню.

Мне б надо было стать к другому благосклонной,

Чтоб вашим жалобам был дан предлог законный.

Альцест.

Увы, изменница! Моя безумна страсть,

Я вашей хитрости не в силах не подпасть.

Конечно, здесь обман, но не борюсь с судьбою.

Что ж делать, не могу я справиться с собою:

Я ваш, и проследить хочу я до конца,

Как вы обманете влюбленного слепца.

Селимена.

Нет, вы не любите меня, как я б хотела.

Альцест.

Увы, моей любви нет меры, нет предела!

Чтоб ваша красота моею лишь была,

Я, право, иногда готов желать вам зла:

Чтоб никому кругом любви вы не внушали;

Чтоб жили в бедности, в унынии, в печали;

Чтоб, от рождения судьбой обделены,

Вы не были горды, богаты и знатны;

Чтоб я один, один своей безмерной властью

Исправил суд небес, один привел вас к счастью,

Чтоб с гордой радостью мог убедиться я,

Что все, что есть у вас, дала любовь моя!

Селимена.

Однако вы добра мне пожелать сумели.

Дай бог, чтобы своей вы не достигли цели!..

Что это? Ваш лакей? Как странно он одет!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Дюбуа.

Альцест.

Что значит этот вид?.. Ответишь ты иль нет?

Ну?..

Дюбуа. Сударь!..

249

Альцест. Говори!

Дюбуа. Молчание и тайна...

Альцест.

Ну?

Дюбуа. Обстоятельства тревожны чрезвычайно.

Альцест.

Да что с тобой?

Дюбуа. Сказать?

Альцест. Конечно же, сказать!

Дюбуа.

Но вы здесь не одни…

Альцест. Эй, времени не трать

И к делу!

Дюбуа. Сударь! Мы должны... должны отсюда...

Альцест.

Что, что?

Дюбуа. Удрать скорей, чтоб не случилось худа.

Альцест. Зачем?

Дюбуа. Поверьте мне, у вас беда стряслась!

Альцест.

В чем дело?

Дюбуа. Наутек скорее, не простясь!

Альцест.

Что значит это все?

Дюбуа. Сосчитаны часочки,

И надо тягу нам задать без проволочки.

Альцест.

Я голову тебе об стену разобью,

Коль ты не объяснишь фантазию свою!

Дюбуа.

А вот что, сударь мой! Послушать не хотите ль?

Сегодня к нам пришел на кухню посетитель —

250

Страшенный, в черном весь; бумагу он принес.

Чтоб посмотреть, что в ней, я было сунул нос:

Бумага из суда. Но, сударь мой, поверьте,

Так нацарапано — не разберут и черти. Альцест.

Что в этом общего, скажи мне, низкий плут,

Со всем, что только что ты наболтал мне тут?

Дюбуа.

А вот что: час спустя пришел к вам ваш знакомый,

Он очень сожалел, что не застал вас дома;

Он мне и приказал немедленно идти

И где бы ни было скорее вас найти.

И, зная, как я вам служу нелицемерно…

Как бишь его зовут?.. Нет, не скажу наверно…

Альцест.

Бог с ним! Что он сказал? Да ну же, ротозей!

Дюбуа.

Ну, словом, все равно, из ваших он друзей…

Сказал, что вы должны покинуть это место,

Иначе пахнет здесь возможностью ареста.

Альцест.

Как! Он подробностей тебе не объяснил?

Дюбуа.

Нет, он велел подать бумаги и чернил

И написал письмо. Я утверждаю смело:

Вы из его письма узнаете, в чем дело.

Альцест.

Давай его сюда.

Селимена. Как это объяснить?

Альцест.

Не знаю. Я в письме найти надеюсь нить…

Ты скоро ль, негодяй? Вот олух с глупой рожей!

Дюбуа.

Эх, я его забыл там, на столе, в прихожей!

251

Альцест.

Не знаю, как тебя…

Селимена.

Не тратьте вы минут, Спешите разузнать, в чем дело тут.

Альцест.

Подумаешь, судьба какими-то путями

Взялась мне помешать договориться с вами.

Позвольте ж, чтоб над ней победу одержать,

До вечера еще вернуться к вам опять.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Альцест, Филинт.

Альцест.

Решенье принято. Я вам сказал: так будет. Филинт.

Исполнить эту мысль никто вас не принудит.

Альцест.

Не тратьте даром слов. О чем мы говорим?

Нет, я не изменю намереньям моим.

Не в силах выносить царящего разврата,

От общества людей уйду — и без возврата.

Как! Ведь противник мой был всеми осужден.

Всё, всё против него — честь, правда и закон,

Все правоту мою кругом провозгласили,

И я спокоен был, что правда будет в силе.

И что ж? Негаданно свалился я с небес:

Хоть правда за меня — я проиграл процесс!

Подлец, известный всем историей постыдной,

Оправдан в низости преступной, очевидной;

Он, задушив меня, добился своего —

Так ложь над истиной справляет торжество.

Его неискренность и лживая слезливость

Над правом взяли верх, сломили справедливость.

Преступник обелен и заслужил венец!

Но мало этого: на что идет наглец?

253

Книжонку гнусную пускает в обращенье,

Которую нельзя читать без отвращенья.

И всюду клеветы уж поползла змея:

Он измышляет слух, что автор книжки — я!

И, присоединясь к презренному навету,

Кто с ним исподтишка разносит сплетню эту?

Оронт, которого считает честным двор,

Кто может лишь одно поставить мне в укор:

Что правду высказал я о его сонете,

Когда ко мне пришел молить он о совете.

Так только потому, что я был прям и смел,

Ни правде, ни ему солгать не захотел,

Он отвечает мне такою грязной басней,

И нету у меня теперь врага опасней!

Но что ж так гневен он и так непримирим?

А то, что я нашел сонет его плохим.

Все люди, черт возьми, так созданы от века:

Тщеславие — рычаг всех действий человека.

Вот вам та доброта, та совесть, правда, честь,

Которая у них в их жалких душах есть!

Довольно! Кончено! Страдать от них нелепо.

Прочь от разбойников, из гнусного вертепа!

Нет! Раз по-волчьи вы живете меж людьми,

Я более не ваш — довольно, черт возьми!

Филинт.

В своем намеренье вы, право, слишком скоры,

И преждевременны подобные укоры.

Про книгу выдумка ничтожна и пуста,

Отлично знают все, что это клевета.

Сам по себе падет слух более чем вздорный,

И враг ваш сам себе наносит вред бесспорный.

Альцест.

Он?.. И не думайте: ему все нипочем,

Суд разрешил ему быть полным подлецом.

Не только повредить ему тот слух не может,

Нет! Уважение к нему еще умножит.

254

Филинт.

Нет, хитрости его, поверьте, всем ясны.

Напрасна клевета. Вам с этой стороны

Бояться нечего — никто не верит слухам.

А этот ваш процесс… Не надо падать духом!

Подайте жалобу немедля, у суда

Просите отменить решенье…

Альцест. Никогда!

Пусть этот приговор грозит мне разореньем,

Отказываюсь я от всех хлопот с презреньем.

Нет! Слишком уж хорош наглядный сей урок,

Как право попрано и обелен порок.

Пример преступного такого вероломства

Я в назидание оставлю для потомства.

Пусть двадцать тысяч я за это заплачу, —

За двадцать тысяч тех я право получу

Кричать, что на земле царит неправда злая,

И ненавидеть всех отныне не скрывая.

Филинт.

Но все ж…

Альцест. Да вам-то что? Какая вам печаль?

Иную вывести вы можете мораль?

Или осмелитесь без всякого стесненья

Вы этому найти подобье извиненья?

Филинт.

О нет! Согласен я, что всюду ложь, разврат,

Что злоба и корысть везде кругом царят,

Что только хитрости ведут теперь к удаче,

Что люди бы должны быть созданы иначе.

Но все ж достаточно ль для нас таких идей,

Чтоб вычеркнуть себя из общества людей?

Быть может, служат нам людские недостатки,

Чтоб философии в нас развивать зачатки, —

Для добродетели занятья выше нет!

Когда бы честностью был одарен весь свет

И были все сердца чисты и благородны,

255

То добродетели нам стали б непригодны.

Все их величье в том, чтоб с пошлостью и злом

Могли встречаться мы с безоблачным челом,

И сердца чистого глубокие порывы…

Альцест.

Я знаю, сударь мой, как вы красноречивы.

У вас примерами набита голова,

Но даром тратите и время и слова:

Я все-таки уйду и общество покину —

Так разум мне велит. Открыть ли вам причину?

Стеснять себя в речах я, право, не привык,

И мне немало бед готовит мой язык.

Позвольте, я дождусь спокойно Селимену —

Пускай в моей судьбе узнает перемену.

Я должен, должен знать, любим я или нет,

И жизнь дальнейшую решит ее ответ.

Филинт.

Мы можем подождать у Элианты с вами.

Альцест.

Я слишком угнетен заботами, делами…

Ступайте к ней один, остаться дайте мне

Здесь, в темном уголке, с тоской наедине…

Филинт.

Ну, это компаньон плохой для ожиданья!

Я с Элиантою вернусь к вам. До свиданья!

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Альцест, Оронт, Селимена.

Оронт.

Да, окончательно должны вы мне сказать,

Хотите ли со мной свою судьбу связать.

Пусть станет наконец мне ваше чувство ясно,

Ведь колебание влюбленному ужасно.

Когда вы тронуты любви моей огнем,

256

Сознайтесь искренне вы в чувстве мне своем.

А в доказательство, как прав моих признанье,

Прошу вас запретить Альцесту притязанья

И, им пожертвовав отныне для меня,

Не принимать его с сегодняшнего дня.

Селимена.

Но что причиною подобного гоненья?

О нем прекрасного вы были раньше мненья.

Оронт.

Мне объяснения позвольте приберечь…

Сударыня! Теперь о ваших чувствах речь,

И выбрать надо вам меня или другого.

Чтобы решилось все, я жду от вас лишь слова.

Альцест (выходя из уголка, куда он удалился).

Да, мой соперник прав в желании своем,

И выбора от вас, сударыня, мы ждем.

И я пришел сюда достигнуть той же цели,

Чтоб доказать вы мне свою любовь сумели.

Не может долее тянуться так игра,

И объясниться нам начистоту пора.

Оронт.

Ни в коем случае своей ненужной страстью

Я, сударь, вашему мешать не стал бы счастью…

Альцест.

Ревнив я или нет, но, сударь, вам скажу:

Ни в коем случае не склонен к дележу…

Оронт.

…и если только вас она предпочитает…

Альцест.

…и если к вам она хоть тень любви питает…

Оронт.

…клянусь без жалобы навеки отойти.

Альцест.

…клянусь, что навсегда уйду с ее пути.

Оронт.

Сударыня, прошу, свободно нам откройтесь!

257

Альцест.

Сударыня, прошу, вы истины не бойтесь!

Оронт.

Вам стоит лишь сказать нам тайну сердца вслух.

Альцест.

Вам стоит лишь решить — которого из двух?

Оронт.

Как! Трудно сразу вам ответить? Неужели?

Альцест.

Как! Сделать выбора еще вы не успели?

Селимена.

Мой бог! Подобная настойчивость к чему?

Как это неумно!.. Я, право, не пойму… О нет!

Сама с собой я не играю в прятки,

И в чувствах собственных нет для меня загадки.

Я сердца своего, конечно, не делю,

И было б мне легко сказать, кого люблю.

Но только для меня нет хуже наказанья,

Чем делать так, в лицо, публичные признанья.

Обидные слова — мне кажется, что их

Не надо говорить в присутствии других,

Чтоб сердца нашего влеченье ясным стало,

Мы вовсе не должны приподнимать забрало,

И надо способы помягче нам найти,

Чтобы отвергнутый сказал мечте «прости».

Оронт.

Не бойтесь огорчить своим прямым ответом —

На это я иду.

Альцест. А я прошу об этом!

Я требую от вас, чтоб был ответ ваш прям.

Пощады, жалости совсем не нужно нам.

«Все сохранять» у вас великое искусство,

Но не должны теперь скрывать свое вы чувство.

Скажите прямо все, прошу в последний раз,

Иначе я решу, что ваш ответ — отказ;

Молчанью вашему найду я объясненье,

Пойму его, и в нем вам будет обвиненье.

258

Оронт.

Ваш гнев понятен мне, он только справедлив,

И разделяю я всецело ваш порыв.

Селимена.

А я не выношу, я не терплю капризов.

Вы мне бросаете какой-то странный вызов.

Иль к объяснению вы глухи моему?..

Но вот в свидетели кузину я возьму.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Элианта и Филинт.

Селимена.

Меня преследуют, кузина, помогите!

Здесь целый заговор, взываю я к защите.

Вот оба требуют, чтоб я сейчас же им

Открыла, кто из них мне мил и мной любим.

Так, прямо, им в лицо сказала б без смущенья,

Кто должен о любви оставить попеченье!

Ну где же виданы подобные дела?

Элианта.

Боюсь, что здесь я вам помочь бы не могла,

Вам лучше от меня не требовать защиты —

Я не стою за то, чтоб мысли были скрыты.

Оронт.

Напрасно ищете поддержки у других.

Альцест.

Уловки ни к чему, оставьте лучше их.

Оронт.

Ну говорите же! Весов толкните чашу.

Альцест.

Молчите, если так, храните тайну вашу.

Оронт.

Я только слова жду, чтоб кончить этот спор.

Альцест.

А я молчание сочту за приговор.

259

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, Акаст, Клитандр и Арсиноя.

Акаст (Селимене).

Сударыня, мы к вам! Примите извиненья,

Но требовать от вас мы вправе разъясненья.

Клитандр (Альцесту и Оронту).

Как кстати случай вас теперь привел сюда!

Ведь здесь замешаны вы тоже, господа.

Арсиноя (Селимене).

Вас появлением рискую удивить я,

Но виноваты в том последние событья.

Вот эти господа вас обвиняют в том,

Чему не верю я ни сердцем, ни умом.

Глубокое я к вам питаю уваженье,

Так мне ли вас винить в подобном преступленье?

Их доказательствам я верить не хочу;

Размолвку позабыв, я дружбе дань плачу.

Посмотрим, что вы им ответите обоим!

Надеюсь твердо я, что клевету мы смоем.

Акаст.

Да-да, сударыня. Спокойно, без угроз,

Мы просто требуем ответа на вопрос.

Вот это письмецо Клитандру вы писали?

Клитандр.

Вот эти строки вы Акасту посылали?

Акаст (Оронту и Альцесту).

Вам этот почерк всем, наверное, знаком.

Не сомневаюсь я, что, верно, всех кругом

Вас ознакомить с ним изволили любезно.

Но это вам прочесть весьма не бесполезно.

«Вы странный человек: Вы осуждаете мою веселость и упрекаете меня, что особенно веселой я бываю без Вас! Это крайне несправедливо. И если Вы не явитесь сейчас же попросить у меня прощения за то, что так меня обидели, я не прощу Вам этого никогда. Наш долговязый виконт…».

260

Только его здесь не хватает!

«…Наш долговязый виконт, с которого Вы начинаете свои жалобы, не в моем вкусе. После того как он три четверти часа подряд плевал в колодец и пускал круги по воде, я не могу быть о нем хорошего мнения. Что касается маленького маркиза…».

Это я, господа, без малейшего преувеличения!

«…Что касается маленького маркиза, который вчера так долго жал мне руку, то, по-моему, вряд ли есть что-нибудь более жалкое, чем его особа; единственное его достоинство — это дворянство. Относительно господина с зелеными бантами…».

(Алъцесту.)

Камешек в ваш огород, сударь!

«…Относительно господина с зелеными бантами могу сказать, что иногда он развлекает меня своими резкостями и своим мрачным отчаянием, но гораздо чаще я нахожу, что это невыносимейший человек на свете. Что же касается господина в камзоле…».

(Оронту.)

Вот и ваша очередь!

«…Что же касается господина в камзоле, который ударился в остроумие и хочет быть писателем во что бы то ни стало, я не могу принудить себя слушать его болтовню: проза его утомляет меня не меньше его стихов. Поймите же, что вовсе я не так уж развлекаюсь, как Вам кажется, мне очень не хватает Вас во всех развлечениях, в которые меня втягивают, самая лучшая приправа к нашим удовольствиям — это присутствие людей, которых любишь».

Клитандр. Да-а!… А вот и я.

«К Вашему слащавому Клитандру, о котором Вы мне пишете, я вряд ли могла бы питать дружеское расположение. Его сумасбродство выразилось в том, что он воображает, будто его любят, а Ваше — в том, что Вы думаете, будто Вас не любят. Будьте благоразумны, поменяйтесь чувствами с ним и приходите ко мне по возможности чаще — так мне легче будет переносить его нестерпимую назойливость».

Образчик славный здесь и добрых чувств и слога!

Как это все назвать? Скажите, ради бога!..

261

Довольно же! От нас узнает целый свет

Ваш настоящий нрав, ваш истинный портрет.

Акаст.

Я б много мог сказать, мне хватит матерьяла,

Но даже тратить гнев охота вся пропала.

Легко докажет вам ваш «маленький маркиз»,

Что может выиграть куда ценнее приз.

Клитандр и Акает уходят.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Альцест, Оронт, Селимена, Филинт, Арсиноя.

Оронт.

Как! Значит, я служил насмешкам злым мишенью,

Коль доброму к себе я верил отношенью?

Что ж вы писали мне? Иль хитростью такой

Хотели заманить вы целый род людской?

О, я был слишком прост! Теперь с меня довольно.

Я рад, что вы себя открыли нам невольно.

Вы сердце навсегда назад вернули мне,

Его лишились вы, и я отмщен вполне!

(Альцесту.)

Отныне, сударь мой, я вам мешать не стану,

Счастливого конца желаю я роману!

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Альцест, Оронт, Селимена, Филинт, Арсиноя.

Арсиноя (Селимене)

Подобной низости не ожидала я.

Я не могу молчать! Кипит душа моя!

Мы до сих пор таких поступков не встречали.

Ах! Мне до них до всех, поверьте, нет печали,

262

Но он (указывая на Альцеста), любивший вас так чисто и тепло, —

Как сердце изменить ему — ему! — могло?

Он дивный человек, прекрасный, чистый, честный,

И вдруг…

Альцест. Сударыня, оставьте пыл ваш лестный!

Позвольте за себя стоять мне самому.

Я, право, вашего усердья не пойму:

Хоть сердце в вас ко мне участием согрето,

Я не могу ничем вам заплатить за это,

И если я решусь отмстить моим врагам,

То все ж за помощью я обращусь не к вам.

Арсиноя.

Так вот как вы мое участье объяснили?

Однако вы себя высоко оценили!

Самонадеянность подобная мила,

Но слишком вас она далёко завела.

Остатки от других мне не нужны и даром,

И за отвергнутым я не гонюсь товаром —

Вы, право, чересчур гордиться не должны.

В таких, как я, для вас, конечно, нет цены.

Останьтесь ей верны, как самой подходящей.

Увижу с радостью такой союз блестящий!

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Альцест, Селимена, Филинт, Элианта.

Альцест.

Что ж! Несмотря на все, что говорилось тут,

Я молча ожидал, когда они уйдут.

Да, я молчал и ждал — мне показалось — вечно.

Могу ли я теперь…

Селимена. О, можете, конечно!

Вы вправе говорить все, что угодно вам,

Вы вправе волю дать упрекам и словам.

263

Ну да, я сознаюсь: во всем я виновата,

Мне извинений нет, пусть настает расплата.

Что мне до остальных?

Мне злоба их смешна.

Но перед вами… да, тяжка моя вина.

Вы негодуете, вы безусловно правы.

Я, я вас сделала предметом злой забавы!

Нет извинения обману моему,

Я вашу ненависть как должное приму.

Альцест.

Ужель к вам ненависть найти в душе сумею?

Могу ль торжествовать над нежностью моею?

Возненавидеть вас так страстно я хотел,

Но в сердце сил найти на это не сумел!

(Элианте и Филинту.)

Вы видите: я раб своей несчастной страсти,

У слабости своей преступной я во власти!

Но это не конец, и, к моему стыду,

В любви — увидите — я до конца дойду.

Нас мудрыми зовут… Что эта мудрость значит?

Нет, сердце каждое людскую слабость прячет…

(Селимене.)

Я вам, изменница, готов простить вину,

Я снисходительно на это все взгляну,

Пойму, что главное — наносное влиянье,

И в вашей юности найду вам оправданье.

Да-да, я все прощу! Когда б решились вы

Со мною прочь бежать от суетной молвы,

От общества людей и навсегда отныне

Со мной укрылись бы вдвоем в глуши, в пустыне, —

Лишь это оправдать вполне бы вас могло,

Заставить позабыть писаний ваших зло;

Вы тем исправили б свою неосторожность

И дали бы мне вас еще любить возможность.

Селимена.

Что говорите вы! Как! Мне, в расцвете лет,

Уехать с вами в глушь, совсем покинуть свет?..

264

Альцест.

Но если любите меня вы, дорогая,

К чему вам общество, к чему вам жизнь другая?

О, если любим мы, к чему нам целый свет?

Селимена.

Но одиночество так страшно в двадцать лет!

Во мне решимости и силы не хватает,

Такая будущность меня не привлекает.

Когда приятно вам вступить в союз со мной,

Охотно буду вам я любящей женой, И брак…

Альцест.

Достаточно! Я излечился разом:

Вы это сделали сейчас своим отказом.

Раз вы не можете в счастливой стороне,

Как все нашел я в вас, все обрести во мне, —

Прощайте навсегда! Как тягостную ношу.

С восторгом наконец я ваши цепи сброшу!

Селимена уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Альцест, Филинт, Элианта.

Альцест (Элианте).

В вас добродетели поспорят с красотой,

Я ставлю высоко ваш милый нрав, простой,

Я вас давно ценю, вы — сердце без упрека,

Но дайте мне всегда ценить вас издалека!

Простите! После бурь, измучивших его,

Я сердца предлагать не смею своего.

Я недостоин вас. Теперь мне слишком ясно,

Что я о счастии мечтать бы стал напрасно,

Что оскорбил бы вас такой ничтожный дар:

Остатки жалкие, угасший сердца жар, —

И вы…

Элианта. Пусть это вас совсем не беспокоит,

265

Ведь друга вашего лишь попросить мне стоит

И он вас выручит и примет без труда

И руку от меня и сердце навсегда.

Филинт.

О, я так пламенно мечтал об этой чести,

Что за нее отдам и жизнь и кровь я вместе!

Альцест.

Все пожелания примите от меня

И будьте счастливы, любовь свою храня.

А я, измученный, поруганный жестоко,

Уйду от пропасти царящего порока

И буду уголок искать вдали от всех,

Где мог бы человек быть честным без помех!

Филинт (Элианте).

А мы употребим всю силу убежденья,

Чтоб отказался он от своего решенья.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

СГАНАРЕЛЬ.

МАРТИНА

его жена.

РОБЕР

его сосед.

ЛУКА.

ЖЕРОНТ.

ЛЮСИНДА

его дочь.

ЛЕАНДР

возлюбленный Люсинды.

ЖАКЛИНА

кормилица у Жеронта, жена Луки.

ВАЛЕР

слуга Жеронта.

ТИБО.

ПЕРРЕН

его сын.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена представляет лес.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сганарелъ, Мартина.

Сганарель. Говорят тебе: работать не стану, а вот хозяином в доме буду!

Мартина. А тебе говорят, что ты будешь все делать по-моему. Я не затем выходила замуж, чтобы ты надо мной куражился.

Сганарель. Вот ведь беда с этими женами! Аристотель верно сказал: баба хуже черта!

Мартина. Подумаешь, какой ученый выискался! Больно мне нужен твой дурацкий Аристотель.

Сганарель. Да, ученый. А ты поищи-ка другого торговца хворостом, чтобы так рассуждал обо всем, да чтобы шесть лет прослужил у знаменитого лекаря, да чтобы чуть не с пеленок знал назубок всю латинскую грамматику.

Мартина. Иди ты к черту, болван!

Сганарель. Сама иди к черту, потаскуха!

Мартина. Будь проклят день и час, когда меня дернуло стать твоей женой!

Сганарель. Будь проклят рогач нотариус, который дал мне под писаться под собственной моей погибелью!

Мартина. Еще ты будешь жаловаться! Да ты должен денно и нощно бога благодарить, что я пошла за тебя. Чем, скажи на милость, ты заслужил такую жену, как я?

269

Сганарель. Что и говорить, честь великая, было чем похвастаться после первой ночи! Да ну тебя, лучше и не вспоминать! А то я такое скажу…

Мартина. Что? Что ты скажешь?

Сганарель. Довольно! Я что знаю, то знаю, тебе еще здорово повезло со мной.

Мартина. Это мне-то повезло? Да ведь ты довел меня до больницы! Бабник, лодырь, объедала!

Сганарель. Вот и соврала: скорее уж — опивала.

Мартина. Растаскал по крохам все мое добро!

Сганарель. Это я называю — жить на доход со своего хозяйства.

Мартина. Кровать и ту из-под меня вытащил!

Сганарель. Раньше будешь вставать.

Мартина. Ни одной-то вещички в доме не оставил!

Сганарель. Легче с места сняться.

Мартина. Только и знаешь, что пить да играть с утра до вечера!

Сганарель. Иначе со скуки околеешь.

Мартина. А мне что прикажешь делать со всей семьей?

Сганарель. Что вздумается, то и делай.

Мартина. У меня четверо малых ребят на руках.

Сганарель. Спусти их на пол.

Мартина. День-деньской только и слышу: дай хлеба, дай хлеба!

Сганарель. А ты надавай им колотушек. Когда я сыт и пьян, я люблю, чтобы всем в доме доставалось вдоволь.

Мартина. Ты что ж, пьянчуга, воображаешь, что и дальше так будет?

Сганарель. А ты поспокойнее, жена.

Мартина. Думаешь, я весь век стану терпеть твою наглость и распутство?

Сганарель. Эй, жена, не горячись!

Мартина. И не заставлю тебя исполнять свой долг?

Сганарель. Уважаемая супруга! Вам, надо думать, известно, что нрав у меня не из терпеливых, а рука не из легких.

Мартина. Меня не застращаешь! Плевала я на тебя![52]

Сганарель. Эх, женка, голубушка моя! Похоже, что у тебя опять шкура чешется?

270

Мартина. Вот посмотришь, как я тебя боюсь.

Сганарель. Дражайшая моя половина! Вам, верно, хочется кое-что заработать?

Мартина. Страсть как ты меня напугал!

Сганарель. Вожделенная моя красавица! Ох и задам же я тебе сейчас трепку!

Мартина. Пропойца!

Сганарель. Ох отлуплю!

Мартина. Винная бочка!

Сганарель. Ей-ей, вздую!

Мартина. Подлец!

Сганарель. Смотри, шкуру спущу!

Мартина. Врун! Наглец! Обманщик! Мерзавец! Плут! Висельник! Прощелыга! Шалопай! Мошенник! Разбойник! Вор!..

Сганарель. A-а, ну, ты своего добилась! (Берет палку и бьет жену.)

Мартина (кричит). Ай-ай-ай!

Сганарель. По-другому тебя не утихомиришь.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Робер.

Робер. Стой! Стой! Стой! Что здесь творится? Безобразие! Какой это мерзавец так колотит свою жену?

Мартина (Роберу). А может, я хочу, чтобы он меня колотил?

Робер. В таком случае на здоровье, сударыня.

Мартина. И что вы суетесь?

Робер. Прошу прощения.

Мартина. Вам-то какое дело?

Робер. Да, собственно, никакого.

Мартина. Ведь это нахальство — мешать мужу бить жену.

Робер. Беру свои слова назад.

Мартина. Ну что вам здесь понадобилось?

Робер. Ничего.

Мартина. Тогда зачем же нос совать?

Робер. Незачем.

271

Мартина. Занимайтесь своими делами.

Робер. Слушаюсь.

Мартина. Мне нравится, когда меня бьют.

Робер. О вкусах не спорят.

Мартина. Вас это не касается.

Робер. Согласен.

Мартина. И вы дурак, что полезли, куда вас не просят. (Дает ему пощечину.)

Робер (Сганарелю). Прошу прощения, любезный! Колотите, дубасьте, лупите вашу супругу сколько душе угодно. Могу вам даже помочь, если хотите.

Сганарель. Не надо мне вашей помощи.

Робер. Нет так нет.

Сганарель. Я ее бью, когда мне вздумается, а не вздумается, так и не бью.

Робер. Правильно.

Сганарель. Она моя жена, а не ваша.

Робер. Без сомнения.

Сганарель. И нечего мной командовать.

Робер. Молчу, молчу.

Сганарель. На черта мне ваша помощь?

Робер. Как вам будет угодно.

Сганарель. Вмешиваться в чужие дела — нахальство! Еще Цицерон сказал: свои собаки грызутся — чужая не приставай. (Бьет Робера и выгоняет его.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Сганарель, Мартина.

Сганарель. А ну давай помиримся. Руку!

Мартина. Сначала вздул, а теперь мириться!

Сганарель. Есть о чем говорить. Руку!

Мартина. Не желаю.

Сганарель. Ну!

Мартина. Нет!

Сганарель. Женушка!

272

Мартина. Ни за что!

Сганарель. Давай руку, говорят тебе.

Мартина. И не подумаю.

Сганарель. А ну поди ко мне, поди, поди!

Мартина. Нет, не желаю я с тобой мириться.

Сганарель. Да ну, пустяки какие! Перестань!

Мартина. Отвяжись от меня.

Сганарель. Давай руку, сколько раз тебе повторять?

Мартина. Очень уж круто ты со мной обошелся.

Сганарель. Подумаешь! Я ведь прошу прощения, давай сюда руку!

Мартина. Так и быть, прощаю. (В сторону.) Но ты у меня еще попляшешь!

Сганарель. Нашла на что обижаться, дуреха! Да такие размолвки время от времени просто необходимы любящим супругам: парочка-другая тумаков только разжигает чувство. Сейчас пойду в лес и натаскаю тебе штук сто вязанок. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Мартина одна.

Мартина. Ладно же, я хоть и пошла на мировую, но тебе обиды не спущу. Страсть как хочу рассчитаться с тобой за эти побои. Конечно, любая женщина знает, чем отомстить мужу, но моего остолопа этим не проймешь[53]. Ну, уж я придумаю месть почувствительнее, да и то еще не разочтусь с тобой за такое надругательство.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Мартина, Валер, Лука.

Лука (Валеру, не замечая Мартины). Ну и порученьице мы на себя взвалили! Все равно ни черта у нас не выйдет.

Валер (Луке, не замечая Мартины). Ничего не поделаешь, куманек, хозяина надо слушаться. Да вдобавок и нам с тобой небез-

273

различно, здорова или больна хозяйская дочка, наша барышня. Ведь и нам перепадет кое-что со свадебного стола, а свадьба-то все откладывается из-за того, что она больная лежит. Орас — человек щедрый и, уж конечно, сумеет ее добиться; она хоть и без ума от какого-то там Леандра, но ее папенька, сам понимаешь, никогда не согласится на такого зятя.

Мартина (в сторону, думая, что она одна). Неужто я так и не придумаю, как ему получше отомстить?

Лука (Валеру). И надо же, чтоб человеку взбрела на ум эдакая чепуха, коли уж ученые доктора и те лопочут, лопочут по-латыни, а все без толку!

Валер (Луке). Случается, поищешь хорошенько, да и найдешь, что у тебя под самым носом лежало…

Мартина (все еще думая, что она одна). Нет, я ему отомщу, уж это как пить дать. Не могу забыть и никогда не забуду, как он меня дубасил, и уж… (Натыкается на Валера и Луку.) Ах, милостивые государи, прошу прощения, я была так занята своими мыслями, что и не заметила вас!

Валер. У каждого своя забота. Мы вот тоже ищем то, что нам ох как хотелось бы найти!

Мартина. Может, я вам сумею помочь?

Валер. А что же? Мы, видите ли, ищем такого ученого человека, такого чудо-лекаря, который взялся бы вылечить дочь нашего хозяина — у ней от какой-то хворобы отнялся язык. Сколько ученых лекарей ее пользовало, а толку чуть. Но ведь может же сыскаться человек, который знает заветные лекарства, чудо действенные средства: возьмет да и сделает то, что не удавалось другим. Вот за таким-то лекарем мы и охотимся[54].

Мартина (в сторону). Кажется, сама судьба меня наставляет, как отомстить моему прощелыге! (Громко.) Ну, можно сказать, вы уже нашли то, чего искали: у нас здесь есть такой лекарь, на всем свете никто лучше его не лечит неизлечимых больных.

Валер. Скажите же, ради бога, как нам его найти? Мартина. Да он вон в том лесочке ломает хворост… для развлечения.

Лука. Это лекарь-то ломает хворост?

274

Валер. Вы, верно, хотите сказать, что он развлекается собиранием трав?

Мартина. Да нет, он большой чудак и любит это занятие. Человек он шалый, блажной какой-то, дурашливый; с виду вы ни за что не догадаетесь, кто он есть. Он и одевается как-то не по-людски, любит прикидываться невеждой, таит свою ученость и больше всего на свете боится, как бы не прознали, что господь наградил его таким удивительным лекарским даром.

Валер. Что ты скажешь! Все великие люди немножко с придурью; видно, от учености-то и начинают чудесить.

Мартина. А уж у этого придури хоть отбавляй. Иной раз кажется, будто он прямо мечтает, чтобы его поколотили, иначе никак не заставишь его признаться, что он такой искусный лекарь. Я вам заранее говорю: коли найдет на него блажь, вы толку не добьетесь. Станет отпираться, кричать, что сроду лекарем не бывал. Ну, тут уж берите дубинки в руки и бейте, пока не признается. Мы всегда так делаем, когда у нас кто-нибудь за недужит.

Валер. Вот чудак так чудак!

Мартина. Да, но зато потом увидите, какие он творит чудеса.

Валер. Как его зовут?

Мартина. Сганарелем. Да его нетрудно узнать. Мужчина с большой черной бородой, носит брыжи и кафтан зеленый с желтым.

Лука. Зеленый с желтым? Что ж он, попугаев лечит?

Валер. А он и взаправду такой искусник, как вы говорите?

Мартина. О господи, да он просто чудотворец! Полгода назад у нас тут от одной женщины отступились все врачи. Целых шесть часов ее считали мертвой и уже собирались хоронить, как вдруг кто-то насильно приволок этого человека. Он едва взглянул на нее и тут же влил ей в рот каплю — не знаю там, уж какого лекарства, только она сразу встала на ноги и принялась как ни в чем не бывало расхаживать по комнате.

Лука. Вот это да!

Валер. Не иначе как это была капля жидкого золота.

Мартина. Очень может быть. Или вот: еще трех недель не прошло, как один мальчишка лет двенадцати свалился с колокольни на

275

мостовую и сломал себе голову, руки и ноги. Опять, конечно, привели нашего лекаря, он натер мальчишку мазью своего приготовления, и тот сейчас же побежал в бабки играть.

Лука. Вот это да!

Валер. Наверно, ему известна панацея.

Мартина. Ясно как божий день.

Лука. Вот это здорово! Такого нам и надо! Идем скорей за ним.

Валер. Спасибо, что выручили.

Мартина. Помните только, о чем я вас предупреждала.

Лука. Будьте спокойны, мы уж справимся! Если дело только за побоями, так оно — в шляпе.

Мартина уходит.

Валер (Луке). Ну и повезло нам, что мы с ней повстречались! Уж вот обнадежила!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Валер, Лука, Сганарель.

Сганарель (поет за сценой). Ла-ла-ла!

Валер. Слышишь, кто-то поет и ломает хворост!

Сганарель (входит с бутылкой в руках и не замечает Валера и Луку). Ла-ла-ла!.. Хватит с меня, поработал, можно и глотку промочить. Теперь малость передохнем. (Пьет.) Ох и солоно мне достается этот проклятый хворост!

Бутылочка моя,

Бутылочка,

Как люблю я тебя,

Моя милочка!

Ах, когда бы постоянно ты была

Вплоть до верха налита!

Ах, бутылочка моя,

И зачем же ты пуста?1

Тьфу, черт побери, не стоит сокрушаться!

Валер (Луке, тихо). Это он!

276

Лука (Валеру, тихо). Скорей всего! Прямо на него наткнулись.

Валер. Подойдем поближе!

Сганарель (обнимая бутылку). Ах ты, маленькая моя плутовочка, и как же я тебя люблю, сосочка ты моя! (Поет, но, заметив Валера и Луку, наблюдающих за ним, понижает голос.)

Ах, когда бы постоянно ты была

Вплоть…

(Видит, что они приблизились и смотрят на него в упор.) Что за черт! Что им от меня нужно?

Валер (Луке). Это он, ясно!

Лука (Валеру). Точь-в-точь как она его описала.

Сганарель ставит бутылку на землю; Валер склоняется, чтобы отвесить ему поклон, а Сганарель, думая, что он потянулся за бутылкой, переставляет ее на другую сторону; Лука склоняется так же, как Валер; Сганарель хватает бутылку и выразительным жестом прижимает ее к животу.

Сганарель (про себя). Переговариваются и смотрят на меня. Что они задумали?

Валер. Позвольте узнать, сударь: не вас ли зовут Сганарелем?

Сганарель. А? Чего?

Валер. Я спрашиваю: не вы ли господин Сганарель?

Сганарель (поворачиваясь к Валеру, потом к Луке). И да, и нет, смотря по тому, что вам от господина Сганареля нужно.

Валер. Мы хотим только засвидетельствовать ему свое глубочайшее почтение.

Сганарель. Ну, коли так, то я Сганарель.

Валер. Сударь! Мы счастливы вас видеть. Нас послали к вам за тем, что мы ищем, и мы покорнейше просим вас помочь нам в беде.

Сганарель. Ежели мое скромное ремесло может вам пригодиться, я готов к услугам[55].

Валер. Премного обязаны, сударь. Однако будьте добры, наденьте шляпу, как бы солнце не напекло вам голову[56].

277

Лука. Накройтесь, сударь.

Сганарель. Вот учтивые ребята! (Надевает шляпу.)

Валер. Не удивляйтесь, сударь, что мы разыскали вас: знаменитости всегда на виду, а мы столько наслышаны о ваших талантах!

Сганарель. Что и говорить, господа, на всем свете никто лучше меня не вяжет хворост.

Валер. Ах, сударь!..

Сганарель. Хворостинка к хворостинке — не вязаночки, а игрушки.

Валер. Мы не за этим пришли, сударь.

Сганарель. Зато и цена им сто десять су за сотню.

Валер. Оставимте этот разговор, сударь.

Сганарель. Воля ваша, дешевле не могу.

Валер. Нам, сударь, все известно.

Сганарель. Коли так, значит, вам известно и почем я торгую.

Валер. Если вам угодно смеяться…

Сганарель. Я и не думаю смеяться, а уступить ничего не могу.

Валер. Ради бога, давайте говорить серьезно.

Сганарель. Другой, может, и продаст дешевле, да вязанка вязанке рознь, а я за свои…

Валер. Ну полно, сударь, морочить нас! Сганарель. Ей-богу, сдерут с вас втридорога, а таких все равно не достанете. Валер. Тьфу!

Сганарель. Как бог свят, переплатите. Я вам по чести говорю, у меня без запроса.

Валер. Пристало ли вам, сударь, валять дурака и унижаться до грубых шуток? Чего ради такому ученому человеку, такому прославленному лекарю рядиться в чужое платье и скрывать от людей свой талант?

Сганарель (в сторону). Он сумасшедший!

Валер. Ради бога, сударь, перестаньте нас дурачить.

Сганарель. Как?

Лука. Ей-ей, ни к чему все это шутовство! Уж мы что знаем, то знаем.

278

Сганарель. Да в чем дело? Чего вы пристали? За кого вы меня принимаете?

Валер. За того, кто вы есть, — за прославленного лекаря.

Сганарель. Сами вы лекарь, а я не лекарь и сроду им не был.

Валер (Луке, тихо). И вправду помешанный! (Громко.) Прошу вас, сударь, перестаньте запираться. Не заставляйте нас прибегнуть к крайним мерам.

Сганарель. К чему?

Валер. К действиям, весьма для нас прискорбным.

Сганарель. Черт возьми, да прибегайте к чему угодно! Я не лекарь и не знаю, чего вам от меня надобно. Валер (Луке, тихо). Похоже, что придется пустить в ход то самое средство. (Громко.) Сударь! В последний раз прошу вас: признайтесь, кто вы.

Лука. А да ну вас, довольно канителиться! Говорите напрямки, что вы лекарь, — и делу конец.

Сганарель (в сторону). Это начинает меня злить.

Валер. Охота вам запираться, раз мы все знаем!

Лука. На что вам сдались эти увертки? Какой в них прок?

Сганарель. Раз и навсегда заявляю вам, господа: я не лекарь.

Валер. Не лекарь?

Лука. Не лекарь, говоришь?

Сганарель. Сколько раз вам повторять — нет!

Валер. Ну что ж, если так, ничего не поделаешь!

Валер и Лука берут каждый по палке и бьют его.

Сганарель. Ай-ай-ай! Господа, я готов быть кем угодно!

Валер. Зачем же вы, сударь, заставляете нас так обращаться с вами?

Лука. Охота же вам задавать нам такую работу и самому принимать побои!

Валер. Смею вас уверить, что мне это весьма огорчительно.

Лука. А я так, ей-богу, и впрямь рассердился.

Сганарель. Что это за чертовщина, господа? Смеетесь вы надо мной или вам и вправду примерещилось, будто я лекарь?

279

Валер. Как! Вы и сейчас не хотите сознаться и отрекаетесь от своего занятия?

Сганарель. Черт побери, да я сроду лекарем не был!

Лука. Выходит, что все это про вас наврали?

Сганарель. Понятно, наврали, провалиться мне на этом месте!

Валер и Лука снова бьют его.

Ай-ай-ай! Раз вы настаиваете, господа, то я лекарь, лекарь, пускай еще и аптекарь в придачу! Согласен на что хотите, только бы шкура цела осталась.

Валер. Ну вот и отлично, сударь! Я очень рад, что вы наконец образумились.

Лука. Прямо сердце радуется, как заговорили-то хорошо.

Валер. Покорнейше прошу меня простить.

Лука. И на меня не серчайте, что такое дело вышло.

Сганарель (в сторону). Бог ты мой, а может, это я ошибся? Может, я и не приметил как сделался лекарем?

Валер. Вы не пожалеете, сударь, что открылись нам. Будьте спокойны, вас ждет щедрая награда.

Сганарель. Но скажите, господа, сами-то вы не ошибаетесь? Вы наверняка знаете, что я лекарь?

Лука. С места не сойти, наверняка!

Сганарель. Точно?

Валер. Еще бы!

Сганарель. Черт возьми, а мне-то и невдомек!

Валер. Позвольте, ведь вы же самый искусный лекарь в мире![57]

Сганарель. Ой-ой-ой!

Лука. Вы же на ноги поставили прорву больных!

Сганарель. Господи помилуй!

Валер. Одну женщину целых шесть часов считали мертвой и уже хоронить собрались, а вы дали ей капельку какого-то лекарства — и она тут же поднялась и стала расхаживать по комнате.

Сганарель. Черт возьми!

Лука. А мальчишка двенадцати лет, что сверзился с колокольни и сломал себе голову, руки и ноги, — не успели вы его смазать

280

какой-то там мазью, как уж он вскочил и побежал играть в бабки.

Сганарель. Наваждение!

Валер. Вы, сударь, не беспокойтесь, вам заплатят столько, сколько вы спросите, если пойдете с нами.

Сганарель. Сколько спрошу?

Валер. Да.

Сганарель. Ну, в таком случае я лекарь, не об чем и разговаривать. Я было запамятовал, а теперь вспомнил. Рассказывайте, в чем дело? Куда идти-то?

Валер. Мы вас проводим. А дело в том, что одна девушка потеряла дар речи.

Сганарель. Ей-богу, я его не находил.

Валер (Луке, тихо). Вот шутник! (Сганарелю.) Идемте, сударь.

Сганарель. Как? Без лекарской мантии?

Валер. Это мы раздобудем.

Сганарель (вручая бутылку Валеру). Держите: здесь у меня про хладительное питье. (Оборачивается к Луке и плюет.) По предписанию лекаря разотрите это ногой.

Лука (Валеру). Вот, ей-богу, по душе мне этот лекарь! Сдается мне, он ее вылечит, эдакий выдумщик!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена представляет комнату в доме Жеронта.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Жеронт, Валер, Лука, Жаклина.

Валер (Жеронту). Ну, сударь, я думаю, вы останетесь довольны. Мы привели к вам первостатейного лекаря.

Лука. Уж этот-то, черт его дери, все науки превзошел. Другие лекари ему и в подметки не годятся.

Валер. Сколько он уже совершил чудесных исцелений!

Лука. Покойников из гроба поднимал!

Валер. Правда, я вам говорил: он малость с придурью, и когда у него ум за разум заходит, так даже не верится, что он лекарь.

Лука. Очень уж он охоч до шуток. Другой раз кажется, извините за выражение, что у него не все дома.

Валер. Все равно он великий ученый и подчас очень даже умно рассуждает.

Лука. И то правда: как разговорится, ну словно по писаному чешет!

Валер. Его слава уж до наших мест докатилась. Народ к нему валом валит.

Жеронт. Мне не терпится его увидеть. Идите скорей за ним.

Валер. Сейчас предоставим. (Уходит.)

282

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Жеронт, Лука, Жаклина.

Жаклина. Помяните мое слово, сударь, и этот ничего нового не выдумает. Лечат ее лечат, а все понапрасну: вашей дочке не лекарства надобны, а муженек молодой, здоровый, да такой, чтобы пришелся ей по вкусу.

Жеронт. Ну, пошла! Тебя это, голубушка кормилица, не касается.

Лука. Прикуси-ка язычок, хозяюшка моя Жаклина, не суйся, куда тебя не просят.

Жаклина. Ей-богу же, все эти лекари только и делают, что переливают из пустого в порожнее. Вашей дочке требуется не ревень и не александрийский лист, а муж, от такого пластыря все девичьи недуги как рукой снимет[58].

Жеронт. Да кто ж ее теперь возьмет? А раньше, когда я хотел выдать ее замуж, она заупрямилась и ни в какую.

Жаклина. Еще бы! За нелюбимого! Отчего вы не отдавали ее за господина Леандра, по котором она вздыхает? Вот тогда бы она вас послушалась. Об заклад бьюсь, что он и такую ее возьмет, только бы вы не перечили.

Жеронт. Леандр ей не пара, он беднее того, другого.

Жаклина. У него дядюшка богач, Леандр ему наследник.

Жеронт. Ну нет, лучше синица в руках, чем журавль в небе. Денежки не те, что у дядюшки, а те, что у назушки[59]. На наследство рассчитывать не приходится, а то можно остаться ни при чем. Смерть не очень-то торопится угождать господам наследникам. Пока ты собираешься пожить на счет умершего родственника, можешь сам с голоду сдохнуть.

Жаклина. А по-моему, что в браке, что в чем другом счастье поважнее богатства. Да вот беда, папеньки и маменьки только и знают что спрашивать: «А много ль у него добра? А много ль за ней дадут?» Вот, к примеру, кум Пьер выдал свою Симонетту за толстого Фому только из-за того, что у него виноградник на четвертушку больше, чем у молодого Робена, в которого она была по уши влюблена. Ну а получилось что? Бедняжка стала желтая, как айва, и богатство на пользу не пошло. Это вам урок, сударь мой! Ведь чего че-

283

ловеку надо? Пожить в свое удовольствие, вот и все. Нет уж, я бы для своей дочки доходы со всей Босы променяла на хорошего да любимого мужа.

Жеронт. Тьфу пропасть, ну и болтунья же вы, кормилица! Замолчите, ради бога! Вы так горячитесь, что у вас молоко перегорит.

Лука (при каждой фразе, которую он произносит, ударяет Жеронта в грудь). Ну полно тебе, дерзкая баба! Хозяин и без твоих советов обойдется. Твое дело — ребенка кормить, а не рассуждать. Хозяин — человек добрый и поумнее тебя будет, он отец своей дочке и сам знает, чего ей надо.

Жеронт. Эй ты, полегче!

Лука (снова ударяет его в грудь). Я, сударь, сейчас ее проучу хорошенько, чтобы знала, как с хозяином разговаривать.

Жеронт. Это бы хорошо, да зачем ты руками размахался?

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Валер и Сганарель.

Валер. Сударь! Вот он, наш лекарь.

Жеронт (Сганарелю). Добро пожаловать, сударь, мы очень нуждаемся в вашей помощи.

Сганарель (в лекарской мантии и остроконечной шляпе). Гиппократ сказал… что нам обоим следует надеть шляпы.

Жеронт. Гиппократ это сказал?

Сганарель. Да.

Жеронт. Разрешите полюбопытствовать, в какой именно главе?

Сганарель. В главе… о шляпах.

Жеронт. Ну, коли Гиппократ сказал, так последуем его совету.

Сганарель. Господин лекарь! Наслышавшись рассказов о чудесных…

Жеронт. Позвольте, с кем вы говорите?

Сганарель. С вами.

Жеронт. Я не лекарь.

284

Сганарель. Вы не лекарь?

Жеронт. Честное слово, нет!

Сганарель. Наверняка?

Жеронт. Наверняка.

Сганарель берет палку и бьет Жеронта.

Ай-ай-ай!

Сганарель. Ну, теперь уж вы лекарь, у меня тоже другой ученой степени сроду не бывало.

Жеронт (Валеру и Луке). Да вы мне какого-то черта привели!

Валер. Я ведь вам докладывал, что он большой шутник.

Жеронт. Да, но за такие шутки я его в шею выгоню.

Лука. Не обращайте внимания, сударь, это он так, потехи ради.

Жеронт. Мне такие потехи не по вкусу.

Сганарель. Прошу прощения, сударь, за ту вольность, которую я допустил.

Жеронт. Сделайте одолжение.

Сганарель. Я очень сожалею…

Жеронт. Пустое!

Сганарель. Несколько ударов палкой…

Жеронт. Я их и не почувствовал.

Сганарель. …которые я имел честь вам нанести…

Жеронт. Стоит ли поминать об этом, сударь? У меня, видите ли, есть дочь, и она занемогла престранной болезнью.

Сганарель. Очень рад, сударь, что ваша дочь нуждается во мне, и от души желаю, чтобы и у вас явилась такая нужда и у остального вашего семейства, дабы я мог доказать свою готовность вам услужить.

Жеронт. Весьма признателен вам за сердечное участие.

Сганарель. Смею вас уверить, что мои чувства вполне искренни.

Жеронт. Слишком много чести, сударь.

Сганарель. Как звать вашу дочь?

Жеронт. Люсиндой.

Сганарель. Люсинда! Ах, какое прекрасное имя для пациентки! Люсинда!

285

Жеронт. Пойду посмотрю, что она делает.

Сганарель. А кто эта пышная женщина?

Жеронт. Кормилица моего ребенка. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Лука, Жаклина, Валер, Сганарель.

Сганарель (про себя). Вот это я понимаю, украшение дома! (Громко.) Ах, кормилица, очаровательная кормилица, вся моя медицина — только жалкая раба по сравнению с вашим занятием! Как бы я хотел быть счастливым малюткой, сосущим молоко из ваших прелестей! (Кладет руку ей на грудь.) Все мои снадобья, вся моя ученость, все мои таланты — к вашим услугам, и я…

Лука. Покорнейше прошу, господин лекарь, оставьте мою жену в покое.

Сганарель. Как! Это ваша жена?

Лука. Да.

Сганарель. А я и не знал. Рад за вас и за вас тоже, сударыня. (Дела ет вид, будто хочет обнять Луку, и обнимает кормилицу.)

Лука (отталкивает Сганареля и становится между ним и женой). Потише, потише, сударь!

Сганарель. Уверяю вас, я в восторге оттого, что вы пребываете в брачном союзе. Я ее поздравляю с таким мужем, а вас, сударь, с такой умной, красивой и статной женой. (Опять делает вид, что хочет обнять Луку, тот раскрывает объятия, но Сганарель увертывается и снова обнимает кормилицу.)

Лука (отталкивает его). Эй, эй, нельзя ли без таких поздравлений?

Сганарель. Как! Вы не хотите, чтобы я вместе с вами радовался столь счастливому союзу?

Лука. Со мной радуйтесь сколько вашей душе угодно, а с моей женой не разводите этих церемоний.

Сганарель. Но ведь я одинаково радуюсь за вас обоих, и если я обнимаю вас чтобы выразить свои чувства, то могу обнять и ее для того же самого. (Продолжает ту же игру.)

Лука (в третий раз оттаскивает его). Да оставьте вы, господин лекарь, эти шутки!

286

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Жеронт.

Жеронт. Сейчас, сударь, сюда приведут мою дочь.

Сганарель. Я жду ее, сударь, и медицина тоже.

Жеронт. А где же медицина?

Сганарель (показывает на свой лоб). Здесь!

Жеронт. Отлично.

Сганарель. Но так как я интересуюсь всем вашим семейством, то мне нужно еще попробовать молоко кормилицы и освидетельствовать ее грудь. (Подходит к Жаклине.)

Лука (отталкивает его так, что Сганарель невольно делает пируэт). Нечего! Нечего! Без этого дело обойдется!

Сганарель. Лекарь обязан осматривать соски кормилиц.

Лука. Слуга покорный! Эдак еще и не то можно на обязанности свалить.

Сганарель. Что за наглость чинить препятствия лекарю! Пошел вон!

Лука. Как бы не так!

Сганарель (скосив на него глаза.) Вот возьму и напущу на тебя лихорадку!

Жаклина (хватает Луку за руку, да так, что он тоже невольно делает пируэт). Ты сам убирайся отсюда подобру-поздорову. Я не маленькая и уж сумею за себя постоять, ежели он что-нибудь такое позволит.

Лука. Не желаю, чтобы он тебя щупал!

Сганарель. Скажите на милость! Мужлан, а туда же, ревнует!

Жеронт. Вот моя дочь.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Люсинда.

Сганарель. Так это и есть больная?[60]

Жеронт. Да. Она у меня единственная дочь, и я буду несчастнейшим человеком в мире, если она умрет.

287

Сганарель. Этого она не сделает. Умирать без предписания врача не полагается.

Жеронт. Дайте стул.

Сганарель (усаживается между Жеронтом и Люсиндой). Больная очень недурна, и я ручаюсь, что она придется по вкусу любому здоровому мужчине.

Жеронт. Сударь! Вы заставили ее улыбнуться!

Сганарель. Отлично. Если лекарь заставляет больного улыбаться — это наилучший признак. (Люсинде.) Итак, в чем, собственно, дело? Что с вами? Где вы чувствуете боль?

Люсинда (показывает рукой на рот, голову и горло). Хан-хи-хон-хан!

Сганарель. Что? Что вы там толкуете?

Люсинда (с той же жестикуляцией). Хан-хи-хон-хан-хан-хи-хон!

Сганарель. Чего?

Люсинда. Хан-хи-хон!

Сганарель. Хан-хи-хон-хан-хи! Ни черта не понимаю! Что это еще за тарабарщина?

Жеронт. Сударь! В этом и заключается ее болезнь. Она лишилась языка, и никто до сих пор не может определить, отчего с ней стряслась такая беда. Из-за этого пришлось отложить ее свадьбу.

Сганарель. Почему так?

Жеронт. Жених хочет дождаться чтобы она выздоровела, и тогда уже вести ее к венцу.

Сганарель. Какой же это дурень отказывается от немой жены? Дал бы господь моей жене заболеть этой болезнью, я бы уж не стал ее лечить.

Жеронт. Мы покорнейше просим вас, сударь, приложить все старания, и вылечить мою дочь.

Сганарель. Ну, насчет этого будьте спокойны! А скажите, сильно она страдает от своей болезни?

Жеронт. Очень, сударь.

Сганарель. Тем лучше. И сильные у нее бывают боли?

Жеронт. Очень сильные.

Сганарель. Прекрасно! А ходит она кое-куда?

Жеронт. Ходит, сударь.

288

Сганарель. Обильно?

Жеронт. Мне ничего об этом не известно.

Сганарель. Ну а консистенция хороша?

Жеронт. Я в таких делах мало что смыслю.

Сганарель (Люсинде). Дайте руку. (Жеронту.) Пульс показывает, что ваша дочь нема.

Жеронт. Да, сударь, в этом ее недуг, вы сразу его обнаружили.

Сганарель. Еще бы!

Жаклина. Смотрите! Сразу разгадал, чем она хворает.

Сганарель. Мы, великие медики, с первого взгляда определяем заболевание. Невежда, конечно, стал бы в тупик и нагородил бы вам всякого вздору, но я немедленно проник в суть вещей и заявляю вам: ваша дочь нема.

Жеронт. Так-то оно так, но я бы хотел услышать, отчего это случилось?

Сганарель. Сделайте одолжение. Оттого, что она утратила дар речи[61].

Жеронт. Хорошо, но скажите мне, пожалуйста, причину, по которой она его утратила.

Сганарель. Величайшие ученые скажут вам то же самое: оттого, что у нее язык не ворочается.

Жеронт. А в чем же вы усматриваете причину того, что он не ворочается?

Сганарель. Аристотель сказал по этому поводу… много хорошего.

Жеронт. Охотно верю.

Сганарель. О, это был великий муж!

Жеронт. Не сомневаюсь.

Сганарель. Подлинно великий! Вот настолько[62] (показывает рукой) больше меня. Но продолжим наше рассуждение: я считаю, что язык у нее перестал ворочаться вследствие мокроты, которую мы, ученые, называем дурной, другими словами, дурная мокрота. А так как газы, образуемые испарениями выделений, поднимаясь в область болезней, доходят до… как бы это сказать?… до… Вы понимаете по-латыни?

Жеронт. Ни слова.

Сганарель (вскакивает). Вы не знаете по-латыни?

289

Жеронт. Нет.

Сганарель (вдохновенно). Cabricias arci thuram, catalamus, singula riter, nominativo haec Musa — Муза bonus, bona, bonum, Deus sanc tus, estne oratio latinas? Etiam — Да! Quare — зачем? Quia sub stantivo et adjectivum concordat in generi, numerum et casus.

Жеронт. Ах, почему я не выучился этому языку?

Жаклина. Вот ученый, так ученый!

Лука. Ох, до чего здорово — ни слова не понимаю!

Сганарель. Так вот, эти газы, о которых я говорил, переходят из левого бока, где помещается печень, в правый, где находится сердце, и бывают случаи, что легкое, armyan по-латыни, сообщающееся с мозгом, который по-гречески зовется nasmus, посредством полой жилы, по-древнееврейски cubile, встречает на своем пути выше упомянутые газы, скопляющиеся в брюшной полости предплечья, а так как вышеупомянутые газы — слушайте внимательно, прошу вас, — так как вышеупомянутые газы, неся в себе известную толику зловредности… Слушайте, слушайте хорошенько!..

Жеронт. Да-да.

Сганарель. …неся в себе известную толику зловредности, вызванную… Будьте внимательны, прошу вас!..

Жеронт. Я весь обратился в слух.

Сганарель. …вызванную едкостью мокрот, скопившихся в углублении у диафрагмы, то в иных случаях эти газы… Ossabandus, nequeys, nequer, potarinum, quipsa milus — вот причина немоты вашей дочери.

Жаклина. Ах, муженек! Как он все объяснил-то!

Лука. Мне бы господь так язык привесил!

Жеронт. Да, лучше разъяснить невозможно. Вот только что меня смутило, так это насчет сердца и печени. Мне кажется, вы расположили их наоборот: сердце-то ведь помещается слева, а печень справа.

Сганарель. Да, в свое время так считалось, но мы все это изменили. Медицина теперь пользуется новой методой.

Жеронт. Я этого не знал, прошу прощения за свое невежество.

Сганарель. Не беда! Вам позволительно не знать всей нашей премудрости.

290

Жеронт. Это верно. Но как же вы, сударь, советуете бороться с болезнью?

Сганарель. Как советую бороться с болезнью?

Жеронт. Да.

Сганарель. Мой совет немедленно уложить больную в постель и давать ей как можно больше хлеба, вымоченного в вине.

Жеронт. А это зачем, сударь?

Сганарель. Затем, что в смеси хлеба и вина имеется симпатическая сила, заставляющая язык молоть. Разве вы не знаете, что такой смесью кормят попугаев? Благодаря этому они отлично научаются разговаривать.

Жеронт. Правильно! Вот это я понимаю, ученый! Несите скорее хлеба и вина, да побольше![63]

Сганарель. Вечером я зайду проверить, каково будет ее самочувствие. Лука и Валер уводят Люсинду. ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Жаклина, Сганарель, Жеронт.

Сганарель (Жаклине). Постойте, куда вы? (Жеронту.) Сударь! Вашей кормилице тоже нужно прописать небольшую дозу лекарства[64].

Жаклина. Что? Мне? Да я себя чувствую отлично.

Сганарель. Вот это-то и плохо, кормилица, вот это-то и плохо. Избытка здоровья тоже следует опасаться. Право, вам очень не вредно будет сделать небольшое кровопусканьице и смягчающий клистирчик.

Жеронт. Вот этой методы, сударь, я никак понять не могу. Зачем делать кровопускание, если человек совершенно здоров?

Сганарель. Напротив, сударь, очень полезная метода. Ведь пьют же для предупреждения жажды, так вот и кровь следует отворять, чтобы предупредить болезнь.

291

Жаклина (уходя). Благодарю покорно! Не желаю я, чтобы из меня делали ходячую аптеку.

Сганарель. Хоть вы и противница лекарств, а мы все-таки сумеем вас убедить в их полезности.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Сганарель, Жеронт.

Сганарель. Позвольте пожелать вам всего наилучшего.

Жеронт. Подождите, пожалуйста.

Сганарель. Что вам угодно?

Жеронт. Я вам сейчас заплачу, сударь.

Сганарель (пока Жеронт открывает кошелек, протягивает руку за спиной). Я не возьму, сударь.

Жеронт. Сударь! Сганарель. Ни в коем случае.

Жеронт. Одну минутку!

Сганарель. И не говорите!

Жеронт. Прошу вас!

Сганарель. Да что вы, помилуйте!

Жеронт. Тут и говорить не о чем!

Сганарель. Нет, есть о чем!

Жеронт. Ну полно!

Сганарель. Я лечу не из-за денег.

Жеронт. Верю, верю!

Сганарель (взяв деньги). Вес изрядный!

Жеронт. Да, сударь.

Сганарель. Я не корыстолюбив.

Жеронт. Оно и видно.

Сганарель. И платой не интересуюсь.

Жеронт. Я этого и не думал. (Уходит.)

Сганарель (оставшись один, рассматривает деньги). Ей-богу, очень недурно, только бы…

292

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Сганарель, Леандр.

Леандр. Сударь! Я уже давно жду вас. Я пришел умолять вас о помощи.

Сганарель (щупая ему пульс). Да, пульс никуда не годится.

Леандр. Я не болен, сударь, и не за такой помощью к вам обращаюсь.

Сганарель. Ежели вы здоровы, то какого черта вы меня об этом не предупредили?

Леандр. Я все вам сейчас расскажу в двух словах. Меня зовут Леандром, я влюблен в Люсинду, которую вы лечите, но ее отец меня невзлюбил и отказал мне от дома. Вот я и решился просить вас о содействии: помогите мне в одной маленькой хитрости! Мне необходимо перемолвиться с Люсиндой несколькими словами, от которых зависит вся моя жизнь, все мое счастье.

Сганарель. За кого вы меня принимаете? Какая дерзость приглашать меня в пособники ваших сердечных дел, унижать достоинство лекаря подобными предложениями!

Леандр. Сударь, прошу вас, не поднимайте шума!

Сганарель (наступает на него). Нет, я буду шуметь! Вы нахал!

Леандр. Потише, сударь!

Сганарель. Бестолочь этакая!

Леандр. Ради бога! Сганарель. Нет, это неслыханная дерзость, я вам покажу, как приставать…

Леандр (вынимает кошелек). Сударь!

Сганарель. …с подобными поручениями… (Берет кошелек.) Я говорю не о вас, вы порядочный юноша, я рад оказать вам услугу. Но бывают наглецы, которые принимают человека не за то, что он собой представляет, и меня, откровенно говоря, это просто бесит.

Леандр. Прошу прощения, сударь, за невольно допущенную…

Сганарель. Пустое! Итак, в чем же дело?

Леандр. Надо вам знать, сударь, что болезнь, которую вы собираетесь

293

лечить, притворная. Лекари об ней судили и рядили: один все сваливал на мозг, другой — на кишечник, третий — на селезенку, четвертый — на печень, а вызвана она только любовью. Люсинда притворилась немощной, чтобы избежать ненавистного ей брака… Но я боюсь, как бы нас не увидели вместе. Уйдем отсюда, а по дороге вы узнаете, какой услуги я жду от вас.

Сганарель. Пойдемте, молодой человек! Пo какой-то непонятной причине я проникся участием к вашей любви и клянусь моей медициной, что больная либо отдаст богу душу, либо будет при надлежать вам.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена представляет местность недалеко от дома Жеронта.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сганарель, Леандр.

Леандр. Что же, аптекарь из меня хоть куда. А так как ее батюшке я почти на глаза не попадался, то в этом платье и парике он меня ни за что не узнает.

Сганарель. Где уж ему?

Леандр. Теперь мне бы только выучить пять-шесть медицинских слов повысокопарнее, чтобы расцветить свою речь, и я вполне сойду за ученого мужа.

Сганарель. Да на что вам это понадобилось? Хватит с вас ученой одежи. А медицинских слов я знаю не больше вашего.

Леандр. Как?

Сганарель. Черт меня возьми, если я хоть сколько-нибудь смыслю в медицине! Вы честный человек, и я вам доверюсь, как вы доверились мне.

Леандр. Что? Так вы, значит, не…

Сганарель. Ни сном ни духом! Они меня насильно произвели в лекари. Я сроду не помышлял стать ученым и обучался-то без году неделю. С чего это им взбрело на ум, понятия не имею, но, когда я увидел, что они всеми правдами и неправдами хотят сделать из меня лекаря, я решил, ладно, на вашу совесть. И странное дело — все вокруг словно с ума посходили! Твердят в один голос, что я ученый, хоть кол на голове теши. Ко мне сбегаются со всех сторон,

295

и, если дальше так пойдет, я думаю не бросать медицины. Лучшего ремесла, по-моему, не сыщешь, потому что тут худо ли, хорошо ли работаешь, все равно тебе денежки платят. За плохую работу никто по шее не дает, а материал — пожалуйста, кромсай сколько твоей душе угодно. Башмачник, если испортит хоть кусочек кожи, — плати из своего кармана, а лекарь испортит человека — и никто ему худого слова не скажет. Выйдет какая-нибудь промашка — не мы виноваты, а тот, кто помер. Да вот еще что хорошо в нашем деле: покойники — люди тихие и скромные, никому не побегут жаловаться на лекарей, которые их уморили.

Леандр. Да, на этот счет покойники — народ надежный.

Сганарель (заметив приближающихся к нему людей). Вон уж, верно, опять идут ко мне за советом. Подите и дожидайтесь меня около дома вашей любезной.

Леандр уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Сганарель, Тибо, Перрен.

Тибо. Мы к вашей милости — мой сынок Перрен и я.

Сганарель. А в чем дело?

Тибо. Да вот его матушка, Переттой ее звать, уже пол года с постели не поднимается.

Сганарель (протягивает руку за деньгами). Чего же вам надо от меня?

Тибо. А вы уж ее, сударь, каким-нибудь питьем попотчуйте, чтобы ей малость полегчало.

Сганарель. Надо вперед узнать, какая у нее болезнь.

Тибо. Да признали, что сводянка.

Сганарель. Сводянка?

Тибо. Ну да, ее так и сводит, бедную. И печенка у ней, и утроба, или, как там по-ученому, селезень, заместо крови воду из себя выпускают. Говорят, у ней в теле лихи развелись, и ее через два дня на третий каждодневная лихоманка треплет, пот прошибает да в ногах составы ломит. В горле у моей старухи столько мокрети скопилось, что

296

вот-вот ее задушит, а как корчи и сутолоки начнутся, ну, думаем, конец ей пришел[65]. У нас в деревне, с вашего позволения, есть аптекарь, так он ей чего-чего только не давал. Мне уж в добрый десяток экю встали его, извините за выражение, промывательные, шампанские мухи, что ей ставили, фигстуры из гиацинта да седечные наливки. Но все это ей, как говорится, не в коня корм. Аптекарь хотел было дать ей этого… как его… разорвотного, да я побоялся, как бы старуха на тот свет не отправилась. Сказывают, будто знаменитые лекари этой штукой невесть сколько народу уморили.

Сганарель (не убирая протянутой руки). К делу, друг мой, к делу!

Тибо. Да мы не за безделкой пришли. Скажите на милость, сударь, как нам с ней быть?

Сганарель. Я ничего не понимаю, что вы толкуете.

Перрен. Сударь! Моя матушка больная лежит, и мы вам принесли два экю, — дайте нам какого ни на есть лекарства.

Сганарель. А вот вас я понял. Молодой человек все объяснил просто и понятно. Итак, значит, ваша матушка больна водянкой, и все тело у нее распухло. Далее, она страдает лихорадкой, которая сопровождается болью в суставах, а временами с ней случаются корчи и судороги, иными словами — бессознательное состояние.

Перрен. Так, сударь, ей-богу так.

Сганарель. Вас я понял с первого слова, а вот батюшка ваш сам не знает, что городит. Следовательно, вы просите у меня лекарства?

Перрен. Так точно, сударь.

Сганарель. Лекарства, которое бы вылечило ее?

Перрен. Да уж мы на вас надеемся.

Сганарель. Нате вам кусок сыру и заставьте вашу матушку его принять.

Перрен. Сыру, сударь?

Сганарель. Да, это сыр с примесью золота, кораллов, жемчуга и прочих драгоценностей.

Перрен. Премного благодарны, сударь. Пойду упрошу ее поскорей его съесть.

Сганарель. Идите. А если она умрет, устройте ей похороны побогаче.

Сцена меняется. Комната в доме Жеронта, та же, что во втором действии.

297

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Жаклина, Сганарель, Лука в глубине сцены.

Сганарель. А, вот вы где, прекрасная кормилица! Какая счастливая встреча, дражайшая кормилица! Вы — ревень, крушина, александрийский лист, прочищающий меланхолию моей души! Ж а к л и h а. Ей-ей, господин лекарь, для меня вы уж больно красно говорите, я ведь в вашей латыни ничего не смыслю. Сганарель. Заболейте, сударыня кормилица, пожалуйста, заболейте, хотя бы из любви ко мне. Я буду счастлив пользовать вас.

Жаклина. Нет уж, увольте, я совсем не люблю, когда меня пользуют.

Сганарель. Как это прискорбно, прекрасная кормилица, иметь такого ревнивого и злого мужа!

Жаклина. Ничего не поделаешь, сударь, это мне за грехи, уж что кому на роду написано.

Сганарель. Бог с вами! Ведь это мужлан, он за вами по пятам ходит, не дает с вами слова сказать!

Жаклина. Ну, то, что вы видели, — это еще цветочки.

Сганарель. Шутить изволите! Да неужто у него хватает духу обижать такую женщину, как вы? А я, прекрасная кормилица, знаю человека, тут неподалеку, который был бы счастлив поцеловать хотя бы кончик вашего сосочка! И надо же, чтобы женщина такого телосложения попала в руки скотине, грубияну, тупице, дураку… Простите, кормилица, что я так отзываюсь о вашем муже.

Жаклина. Ох, сударь, кто-кто, а уж я-то знаю, что он заслужил все эти прозвания!

Сганарель. Понятное дело, кормилица, заслужил, он еще заслужил, чтобы вы украсили кое-чем его башку в наказание за ревнивый нрав.

Жаклина. Да, по правде сказать, другая на моем месте его бы уж давно проучила!

Сганарель. Ей-богу, вам бы следовало изменить ему с кем-нибудь. Уверяю вас, он этого вполне заслуживает, и я был бы счастлив, прекрасная кормилица, когда бы ваш выбор пал…[66]

Сганарель протягивает руки, чтобы обнять Жаклину, но Лука просовывает голову и становится между ними. Увидев Луку, Сганарель и Жаклина расходятся в разные стороны.

298

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Лука, Жеронт.

Жеронт. Эй, Лука! Не попадался тебе где-нибудь наш лекарь?

Лука. Попадался, черт его дери, да еще с моей женой.

Жеронт. Где же он теперь?

Лука. Не знаю. Хорошо бы коли в преисподней.

Жеронт. Поди-ка посмотри, что делает моя дочь.

Лука уходит.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Жеронт, Сганарель, Леандр.

Жеронт. Ах, сударь, а я только что опрашивал, где вы?

Сганарель. Я занимался у вас на дворе изгнанием лишней жидкости из своего организма. Как чувствует себя больная?

Жеронт. Хуже после вашего лекарства.

Сганарель. Отлично, значит, оно действует.

Жеронт. Как бы от его действия она не задохнулась!

Сганарель. Будьте спокойны, у меня есть лекарства от всего на свете. Я только выжидаю, когда начнется агония.

Жеронт (показывая на Леандра). Кого это вы привели с собой?

Сганарель (жестами показывает, что это аптекарь). Это…

Жеронт. Кто?

Сганарель. […тот…][67]

Жеронт. Ну?

Сганарель. …кто…

Жеронт. Да говорите же!

Сганарель. …надобен вашей дочери.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, Люсинда и Жаклина.

Жаклина (Жеронту). Сударь! Вашей дочке захотелось немножко ноги промять.

Сганарель. Это ей очень полезно. Подойдите, господин аптекарь, и пощупайте ей пульс, а потом я с вами поговорю о ее болезни. (От-

299

водит Жеронта в противоположный конец сцены и держит за плечи так, чтобы тот не мог повернуть голову в сторону Леандра и Люсинды.) Видите ли, сударь, нас, врачей, очень занимает важный и сложный вопрос: кого легче вылечивать — мужчин или женщин. Слушайте внимательно, прошу вас! Одни говорят так, другие эдак, а я утверждаю: ни так, ни эдак! Поскольку несоразмерность непроизвольных выделений, встречающихся в организме женщин, является причиной того, что животное начало берет у них верх над духовным, становится понятно, что непостоянство их суждений находится в зависимости от косвенного движения лунного диска, а так как солнце, бросая свои лучи на вогнутую поверхность земли, освещает…

Люсинда (Леандру). О нет, я неспособна изменить своему чувству!

Жеронт. Моя дочь заговорила! О великая сила лекарств! О величайший из лекарей! Я бесконечно обязан вам, сударь, за это чудесное исцеление[68]. Чем смогу я заплатить вам за такое благодеяние?

Сганарель ( прохаживается по сцене и обмахивается шляпой). При знаюсь, я приложил немало усилий, чтобы справиться с этой болезнью!

Люсинда. Отец! Я снова обрела дар речи, но только затем, чтобы сказать вам: у меня никогда не будет другого мужа, кроме Леандра, а ваше желание навязать мне Opaca все равно ни к чему не приведет.

Жеронт. Но…

Люсинда. Ничто на свете не поколеблет моего решения.

Жеронт. Как?

Люсинда. Не стоит терять время на уговоры.

Жеронт. Ну а…

Люсинда. Никакие доводы меня не убедят.

Жеронт. Я…

Люсинда. Мое решение бесповоротно.

Жеронт. Но…

Люсинда. Родительская власть надо мной бессильна — я не выйду замуж за нелюбимого.

Жеронт. А я…

300

Люсинда. Все ваши усилия тщетны.

Жеронт. Это…

Люсинда. Мое сердце не подчинится вашему тиранству.

Жеронт. Ты…

Люсинда. Я лучше запрусь в монастырь, чем выйду замуж против воли.

Жеронт. Но…

Люсинда (живо). Нет! Ни в коем случае! Не может быть и речи! Вы теряете время! Я не покорюсь! Это решено!

Жеронт. Господи, какое словоизвержение! И никак его не остановишь. (Сганарелю.) Сударь! Умоляю вас: сделайте ее опять немой!

Сганарель. Увы, это невозможно. Я могу разве что из особого уважения сделать вас глухим.

Жеронт. Покорно благодарю! (Люсинде.) Ты что же это…

Люсинда. Нет! Что бы вы ни говорили, я останусь непреклонна.

Жеронт. Ты нынче же обвенчаешься с Орасом.

Люсинда. Скорей я обвенчаюсь со смертью.

Сганарель (Жеронту). Бог мой, да погодите вы, у меня есть лекарство и от этой болезни! Ведь она одержима недугом, а я знаю, чем его излечить[69].

Жеронт. Неужто, сударь, вы можете вылечить и мозговое заболевание?

Сганарель. Да. Позвольте мне немедленно приступить к лечению. Я лечу решительно все болезни, а мой аптекарь поможет мне. (Леандру.) Одну минутку! Вы видите, что страсть, которую она питает к Леандру, неугодна ее отцу, а посему необходимо действовать немедленно. Соки в ее организме уже окислились, пора начать борьбу с болезнью, ибо, если ее запустить, это может плохо кончиться. Я лично предлагаю дать больной хорошую дозу очистительного побега, смешанную с двумя драхмами брачных пилюль. Не исключено, что она заупрямится и не захочет принять мое лекарство, но вы мастер своего дела и уж как-нибудь заставите ее проглотить эту смесь. Подите прогуляйтесь с ней по саду на предмет подготовки организма, а я тем временем переговорю с ее отцом. Главное, не теряйте времени! Скорее — средство, сильнодействующее средство!

Леандр, Люсинда и Жаклина уходят.

301

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Жеронт, Сганарель.

Жеронт. Какое это снадобье, сударь, вы прописали ей? Никогда в жиз ни не слыхивал подобных названий.

Сганарель. Это снадобье, к которому мы прибегаем в самых крайних случаях.

Жеронт. Нет, скажите, видана ли подобная дерзость?

Сганарель. Девицы иногда бывают упрямы.

Жеронт. И надо же так влюбиться в этого Леандра!

Сганарель. Жаркая кровь мутит молодые головы.

Жеронт. Как только я узнал об этой безумной страсти, я стал держать дочь под замком.

Сганарель. Правильно поступили.

Жеронт. И сделал все, чтобы воспрепятствовать их встречам.

Сганарель. Отлично.

Жеронт. Не то они уж выкинули бы какую-нибудь штуку.

Сганарель. Без сомнения.

Жеронт. Она могла бы, чего доброго, и удрать с ним.

Сганарель. Разумно сказано.

Жеронт. Меня предупредили, что он всячески старается повидаться с ней.

Сганарель. Какое бесстыдство!

Жеронт. Но у него ничего не получится.

Сганарель. Еще бы!

Жеронт. Я уж позабочусь, чтобы это свидание не состоялось.

Сганарель. Да, он не на такого напал. Где ему с вами тягаться! Вам ума не занимать стать!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Лука.

Лука. Ах, черти! Беда, сударь! Ваша дочка деру дала со своим Леандром! Аптекарь-то этот Леандр и есть! А обстряпал все дельце господин лекарь.

302

Жеронт. Что? Убит, убит наповал! Полицию сюда! Караульте его хорошенько! Ах, предатель, вам не уйти от суда! (Уходит.)

Лука. Провалиться мне на этом месте, господин лекарь, если вас не вздернут на перекладине! Стойте смирно!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Сганарель, Лука, Мартина.

Мартина (Луке). О господи! Насилу нашла этот дом! Скажите, пожалуйста, что сталось с лекарем, которого я вам указала?

Лука. Да вот он, только его скоро повесят.

Мартина. Что? Повесят моего мужа? Бог ты мой, да что же он такое натворил?

Лука. Он устроил так, что дочку нашего хозяина похитили.

Мартина. Милый мой муженек! Правда, тебя хотят повесить?

Сганарель. Сама видишь. Ох, беда!

Мартина. И ты дашь отправить себя на тот свет на глазах у целой кучи людей?

Сганарель. А что я могу сделать?

Мартина. Если бы ты хоть успел хвороста наготовить, я бы уж не так горевала.

Сганарель. Уходи, ты мне сердце надрываешь.

Мартина. Нет, я хочу ободрить тебя в последнюю минуту. Я дождусь, пока тебя повесят.

Сганарель. О-о!

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Жеронт.

Жеронт (Сганарелю). Сейчас прибудет комиссар, и вас упрячут в такое место, что я буду за вас спокоен.

Сганарель (на коленях). Сударь! Нельзя ли вместо этого просто выпороть меня?

Жеронт. Нет, вашу судьбу решит правосудие… Но что я вижу!

303

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же, Леандр, Люсинда и Жаклина.

Леандр. Сударь! Перед вами вновь Леандр, и он возвращает вам вашу Люсинду. Мы с ней хотели бежать и тайно обвенчаться, но потом решили поступить благороднее. Я не хочу похищать вашу дочь. Я хочу, чтобы вы сами мне ее отдали. Довожу до вашего сведения, сударь, что я сейчас получил письма, извещающие меня о смерти дядюшки, а ведь я наследник всего его состояния.

Жеронт. Ваше благородство достойно всяческих похвал, и я с величайшей радостью отдаю вам свою дочь.

Сганарель (в сторону). Вот выкрутилась-то медицина!

Мартина. Ну, раз уж тебя не будут вешать, так благодари меня за звание лекаря: ведь ты моими стараниями удостоился этой чести.

Сганарель. А, так это ты исхлопотала мне такую порку?

Леандр (Сганарелю). Конец столь хорош, что, право, следует позабыть о прошлых обидах.

Сганарель. Ну ладно! (Мартине.) Прощаю тебе побои, выпавшие на мою долю, за те почести, которые ты мне доставила. Но впредь изволь быть почтительна с таким важным человеком, как я, и помни, что нет ничего страшнее, чем вызвать гнев лекаря.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АКАНТ

юноша, влюбленный в Дафну.

ТИРЕН

юноша, влюбленный в Эроксену.

ДАФНА.

ЭРОКСЕНА.

МЕЛИСЕРТА.

МИРТИЛ

юноша, влюбленный в Мелисерту.

ЛИКАРСИС

пастух, которого принимают за отца Миртила.

КОРИННА

наперсница Мелисерты.

МОПС

пастух, которого принимают за дядю Мелисерты.

НИКАНДР

пастух.

Действие происходит в Фессалии, в Темпейской долине.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Акант, Дафна, Тирен, Эроксена.

Акант.

О Дафна милая!

Тирен. О прелесть Эроксена!

Дафна.

Акант, оставь меня!

Эроксена. Не нужно мне Тирена.

Акант (Дафне).

Зачем ты гонишь прочь?

Тирен (Эроксене). Чем гнев я заслужил?

Дафна (Аканту).

Ты мил мне издали.

Эроксена (Тирену). Ты вовсе мне не мил.

Акант.

Не время ли забыть убийственную гордость?

Тирен.

Не время ли забыть безжалостную твердость?

Дафна.

Не время ли тебе признания сдержать?

Эроксена.

Не время ли тебе назойливость унять?

Акант.

Коль ты не сжалишься, меня раздавит горе.

307

Тирен.

Коль не ответишь мне, я смерть увижу вскоре.

Дафна.

Коль не уйдешь сейчас, сам на себя пеняй.

Эроксена.

Коль ты останешься, скажу тебе — прощай!

Акант.

Я слушаюсь тебя. Я ухожу. Довольно!

Тирен.

С моим отсутствием тебе не будет больно.

Акант.

О Эроксена! Дай, чтоб мне счастливым стать,

Из жалости ко мне два слова ей сказать.

Тирен.

О Дафна милая! Спроси у ней, жестокой,

Чем заслужил я гнев столь строгий и глубокий?

Тирен и Акант уходят.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Дафна, Эроксена.

Эроксена.

Акант в тебя влюблен и сам довольно мил.

Так чем же он твою суровость заслужил?

Дафна.

Тирен — еще милей — к тебе стремит желанья,

Ужель без жалости ты зришь его страданья?

Эроксена.

Затем, что первой мне пришлось вопрос задать,

Ты первой на него должна и отвечать.

Дафна.

Акант меня пленить старается напрасно:

Другим влечением охвачена я страстно.

308

Эроксена.

К Тирену отношусь я с хладностью такой

Затем, что выбором отмечен мной другой.

Дафна.

Могу ли я узнать твой выбор неслучайный?

Эроксена.

Да, если и свою поведаешь мне тайну.

Дафна.

Нет нужды называть того, кто сердцу мил,

Гораздо проще твой я успокою пыл.

Есть у меня портрет, всегда на сердце скрытый, —

Атис его писал, художник знаменитый, —

И так он каждою чертой с моделью схож,

Что, бросив первый взгляд, ты имя назовешь.

Эроксена.

За то, что ты легко рассталась с тайной этой,

Могла б я заплатить такою же монетой.

Художник тот же мне нарисовал портрет,

Изобразив того, в ком для меня весь свет,

С таким подобием и точностью такою,

Что тотчас как живой он встанет пред тобою.

Дафна.

Ларец, что для меня художник заказал,

Расписан, как и твой, и точно так же мал.

Эроксена.

Да, правда! Для меня их сходство несомненно.

Наверно, сделал их Атис одновременно.

Дафна.

Откроем каждая скорее свой ларец,

Чтобы явить глазам секрет своих сердец!

Эроксена.

Посмотрим, кто скорей поймет тех черт значенье,

Которое из двух верней изображенье!

Вынимают портреты.

309

Дафна.

Смотри, ошиблась ты. Моим словам в ответ

Ты вместо своего даешь мне мой портрет.

Эроксена.

И правда. Не пойму, что сделалось со мною.

Дафна.

Давай! Всему твоя рассеянность виною.

Эроксена.

Иль обе шутим мы, лукавство затая?

Ошиблась так же ты, как ошибалась я.

Дафна.

И вправду — вот смешно! Верни портрет скорее.

Эроксена (кладет оба портрета рядом).

Вот верный способ знать, чья истина вернее.

Дафна.

Что вижу! Или то пристрастных чувств обман?

Эроксена.

Ужели страсть во мне рождает сей туман?

Дафна.

Миртил моим глазам предстал здесь, без сомненья.

Эроксена.

Портрет Миртила мне явил изображенье.

Дафна.

Да, молодой Миртил мне эту страсть внушил.

Эроксена.

Да, сердце мне зажег, как и тебе, Миртил.

Дафна.

А я-то собралась просить тебя скорее

Сказать ему, что я пылаю все сильнее!

Эроксена.

И я пришла к тебе, чтоб с помощью твоей

С душой влюбленною связать его тесней.

Дафна.

Столь пылкое тебе внушил он восхищенье?

Эроксена.

Столь сильное к нему в душе твоей влеченье?

310

Дафнa.

Нет хладности такой, чтоб он не смог зажечь;

В нем юной прелести неотразима речь.

Эроксена.

И нимфы счастье с ним вкушали б неустанно,

И без стыда его могла б любить Диана,

Дафнa.

Коль нет его со мной, и жизнь мне не мила;

Я сто сердец ему тотчас бы отдала.

Эроксена.

Он затмевает все, что вижу пред собою;

Когда бы скипетр мне, он правил бы со мною,

Дафнa.

Напрасно было бы стараться в этот час

Любви к нему лишить хотя б одну из нас;

Пускай любовь в сердца уже вошла корнями —

Остаться все-таки попробуем друзьями.

В один и тот же час влеченью одному

Мы обе отдались наперекор всему, —

Так бросим тщетный спор и, с чистым сердцем, обе

Не будем прибегать ни к хитрости, ни к злобе.

Пусть старый Ликарсис от нас услышит сам,

Как милый сын его во всем приятен нам.

Эроксена.

Я не могу понять — даю тебе в том слово, —

Как мог произойти он от отца такого.

Осанка, рост, глаза, изящный выбор слов —

Все говорит, что он достойный сын богов.,

Но все ж согласна я: найдем отца скорее,

Откроемся ему, любовью пламенея,

И пусть тогда Миртил, на нас покоя взор,

Спокойным выбором решит наш страстный спор.

Дафнa.

Пусть так. Вот Ликарсис, Никандр и Мопс. Дождаться

Нам надо, чтобы он мог с нами повидаться.

311

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Ликарсис, Мопс и Никандр.

Никандр (Ликарсису).

Что ж новость?

Ликарсис. Очень ты торопишься, мой друг.

Не так она проста, чтоб рассказать все вдруг.

Мопс.

Что за дурачества и глупые кривлянья?

Певец Меналк не ждет подобного вниманья.

Ликарсис.

Вот кто в политике достаточно смышлен,

Тот будет новостью моею потрясен.

Немножечко хочу от вас я уваженья,

И ваше мне теперь приятно нетерпенье.

Никандр.

К чему задержками ты сердишь нас опять?

Мопс.

Зачем безмерно ты докучным хочешь стать?

Никандр.

Ах, говори скорей, но только без кривляний!

Ликарсис.

Просите вежливо, вам говорю заране.

Пусть каждый скажет мне, чем заплатить готов

За эти несколько для вас желанных слов.

Мопс.

Нахал!.. Идем, Никандр! Заткнем скорее уши.

Готов он говорить, как мы готовы слушать,

И новость жжет его, ему уж невтерпеж.

Не выслушай его — врага в нем наживешь.

Ликарсис.

Тьфу!

Никандр.

На себя пеняй, зачем тянул так дело?

312

Ликарсис.

Сейчас я все скажу.

Мопс. Нам слушать надоело.

Ликарсис.

Как! Новость не нужна?

Никандр. Нет.

Ликарсис. Не нужна совсем?

Ну, будь по-вашему. Теперь я стану нем.

Мопс.

Ну что ж.

Ликарсис.

Возможно ли оставить без вниманья,

Что здесь, в Темпе, король имеет пребыванье?

В Лариссу прибыл он при первом блеске дня

И пышностью двора успел пленить меня.

Ведь он для наших нив во всем подобен чуду,

И потому о нем беседуют повсюду.

Никандр.

Об этом нам совсем не интересно знать.

Ликарсис.

Я видел многое, что стоит рассказать.

Все эти господа, что шли с монархом рядом,

Блистали праздничным, изысканным нарядом

И удивляли взор; поля у нас весной

Их не могли б затмить своею красотой.

Среди других король заметно выделялся:

Он издали уже монархом всем казался.

Так хорошо свою выдерживал он роль,

Что каждый сразу же сказал бы: вот король!

Такой он грации был полон несомненной,

Что с ним никто б не мог сравняться во вселенной.

Среди его вельмож, конечно, каждый рад

Поймать властителя хотя б мгновенный взгляд.

313

Вокруг него гудят немолчно разговоры,

Как суетливый рой жужжащих пчел, который

Со всех сторон спешит на полный меда сот;

Кто в мире зрелище пышнее мне найдет?

В честь Пана торжество и наши ликованья

Зову я нищетой не стоящей вниманья…

Но так как и внимать вы не хотите мне,

Я новости свои оставлю в стороне.

Мопс.

Нам новости твои порядком надоели.

Ликарсис.

Идите же домой.

Мопс. Совсем вы очумели!

Мопс и Никандр уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Дафна, Эроксена, Ликарсис.

Ликарсис (думая, что он один).

Вот как наказывать нам следует подчас

Того, кто глупостью одолевает нас.

Дафна (Ликарсису).

Пусть небо сохранит твое овечье стадо!

Эроксена (Ликарсису).

Пускай Церера даст тебе плодов для сада!

Ликарсис.

Пусть каждой Пан пошлет супруга, пусть она

С ним будет счастлива как нежная жена!

Дафна.

Ах, Ликарсис, к одной стремимся мы с ней цели!

Эроксена.

Одно и то же б мы с ней получить хотели!

314

Дафна.

Жестокое дитя, причина наших мук,

Амур стрелу свою взял из твоих ведь рук!

Эроксена.

И мы пришли к тебе, чтоб знать твое сужденье:

Которая из двух достойна предпочтенья.

Ликарсис.

О нимфы!..

Дафна. Об одном мечтаем мы сейчас.

Ликарсис. Я…

Эроксена. К счастью одному ведет желанье нас.

Дафна.

Немножко дерзко то, в чем мы хотим признаться…

Ликарсис.

О нет!..

Эроксена.

И наша честь страдает, может статься.

Ликарсис.

Напротив!

Дафна. Но когда в груди огонь такой,

Не стыдно нам сейчас признаться пред тобой.

Ликарсис.

Я…

Эроксена.

Да простится нам свобода обращенья:

Любовь внушает нам все эти дерзновенья.

Ликарсис.

От вашей похвалы я защищен стыдом.

Эроксена.

Нет-нет, смирение здесь было б ни при чем!

Дафна.

В твоих руках для наг и радость и страданье.

315

Эроксена.

К тебе обращены все наши упованья.

Дафна.

Ужель преграды ты поставишь нам сейчас?

Ликарсис.

Ах!

Эроксена.

Неужели ты отвергнуть можешь нас?

Ликарсис.

Нет, вовсе я не строг. С покойною женою

Во всем согласен я и, как она, порою

Способен все отдать для радости чужой —

К чему гордиться мне надменностью пустой?

Дафна.

Устрой, чтобы Миртил от нас не прятал взоры!

Эроксена.

Чтоб выбором своим решил он наши споры!

Ликарсис.

Миртил?

Дафна. Миртил! И ты нам помоги, мы ждем!

Эроксена.

О ком же мы твердим, как только не о нем?

Ликарсис.

Не знаю. Заявить я должен вам, однако,

Что слишком юн Миртил для уз священных брака.

Дафна.

Ах, совершенства в нем столь ясны, что порой

Страшимся мы, что он достанется другой,

И каждая из нас союзом нерушимым

Спешит соединить судьбу свою с любимым.

Эроксена.

И свойствами души и разуменьем он

Совсем не по летам природой награжден,

И нам хотелось бы скорей свои желанья

С достоинствами в нем привесть в согласованье.

316

Ликарсис.

Он не по возрасту понятлив, мой Миртил,

И тот афинянин, что здесь два года жил,

Его способностям не мог не удивляться.

Он философией с ним начал заниматься

И так в том преуспел, что юный ученик

Порою и меня стал заводить в тупик.

Но как он ни судил возвышенно и тонко,

В нем все же многое осталось от ребенка.

Дафна.

Ну, не настолько он, мне кажется, дитя,

Чтоб о любви не мог подумать хоть шутя.

К тому же видела сама я не однажды,

Что к Мелисерте он любовной полон жажды.

Эроксена.

Любовь известна им. И я…

Ликарсис. Не может быть!

Не может быть! Известна ей, она постарше, а ценить

Любовь в сем возрасте умеет уж девица,

Его же юности прилично лишь резвиться

И вслед за старшими тянуться, чтоб на них

Хоть чем-то походить в движениях своих.

Дафна.

И все же мы хотим свою судьбу скорее

С Миртилом сочетать по воле Гименея.

Эроксена.

И страстно хочется узнать обеим нам,

Кого же предпочесть он пожелает сам.

Ликарсис.

Поверьте, я польщен и говорю без лести:

Я лишь простой пастух, мне слишком много чести,

Что нимфы, лучшие из нимф родных долин,

Хотят, чтоб мужем им отныне стал мой сын.

Так если нужно вам подобное решенье,

Согласен я, чтоб в спор он внес успокоенье

И выбрал сам, но та, что будет в стороне,

317

Досаду заглушив, женою станет мне.

В нас кровь одна, и я почти подобен сыну…

Вот он. Чтоб все решить, на миг я вас покину.

В его руках скворец, добыча злых сетей.

Вот вся его любовь, весь пыл его страстей!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Дафна, Эроксена, Ликарсис (в глубине сцены), Миртил.

Миртил (думает, что он один; в руке у него клетка со скворцом).

О ты, невинное созданье,

Чьих крылышек сейчас я слышал трепетанье

Среди раскинутых силков!

Не бойся гибели, неволи или смерти:

Завиден жребий твой и вовсе не суров,

Ведь я тебя поймал в подарок Мелисерте!

Она, живя тебя дыханием своим,

Прижмет легко к груди; ты будешь, невредим,

Свободой полной наслаждаться.

Скажи: что участи завиднее твоей?

И кто с тобой, скворец, из всех земных царей

Не захотел бы поменяться?

Ликарсис.

Миртил, Миртил, постой! С забавою своей

Расстанься хоть на миг. Есть дело поважней.

Вот эти нимфы, сын, желают друг у друга

Оспаривать тебя как юного супруга.

Охотно я на брак тебе согласье дам,

Но выбор среди них ты должен сделать сам.

Миртил.

Как, нимфы?

Ликарсис. Да, мой сын. Бери себе женою

Ту, что понравится, и счастлив будь судьбою.

318

Миртил.

Но как бы мог принять такое счастье я,

Когда ему душа противится моя?

Ликарсис.

Все ж надо выбирать, хотя и трудно это.

Такую честь нельзя оставить без ответа.

Эроксена.

Забыв о гордости, обычной столь для нас,

Две нимфы, о Миртил, к тебе пришли сейчас

И тем нарушили обычай неизменный,

Плененные твоей красою совершенной.

Дафна.

Чтоб выбор облегчить, Миртил, ты должен сам

Прислушаться к душе, довериться глазам;

И чтоб не сбить с пути волненья молодого,

Мы в похвалу себе не вымолвим ни слова.

Миртил.

Вы сделали мне честь, и блеск ее мне мил,

Но этой чести я совсем не заслужил;

На вашу доброту мне льститься не пристало:

Я недостоин вас — я значу слишком мало,

И будет стыдно мне, едва настанет час,

Когда из-за меня позорить будут вас.

Эроксена.

Согласие твое пусть будет нам награда —

О нашем имени заботиться не надо.

Дафна.

Не следует тебе излишне скромным быть,

О качествах твоих нам предоставь судить.

Миртил.

Задача так сложна, что, затрудненный ею,

Я разрешить ваш спор, конечно, не сумею.

Как выбрать среди тех, кто равен красотой,

Происхождением и чувства прямотой?

Кого ни отвергай — все будет преступленье!

Не выбрать ни одной — вот здравое решенье.

319

Эроксена.

Отказываясь нам ответить, ты, Миртил,

Уж не одну, а нас обеих оскорбил.

Дафна.

И коль решились мы на приговор пристрастный,

То, что б ты ни сказал, все доводы напрасны.

Миртил.

Я вижу, что ответ вам непонятен мой, —

Вот объяснение: я увлечен другой,

А сердце, что живет единым упоеньем,

Уж нечувствительно к сторонним обольщеньям.

Ликарсис.

Как! Что он говорит? Кто б мог предположить?

Ты знаешь ли, щенок, что значит полюбить?

Миртил.

Ну, знаю или нет, а полюбил я страстно.

Ликарсис.

Постыдна страсть твоя, и любишь ты напрасно.

Миртил.

Коль так вы судите, зачем вы дали мне

То сердце, что пылать способно в тишине?

Ликарсис.

От сердца твоего я жду повиновенья.

Миртил.

Коль в состоянии оно смирить волненье.

Ликарсис.

Как! Вопреки отцу посмел он полюбить?

Миртил.

Как запретите вы ему влюбленным быть?

Ликарсис.

Прекрасно! Впредь любить я запрещаю грозно.

Миртил.

Боюсь, что ваш запрет приходит слишком поздно.

Ликарсис.

Как! Даже прав своих теперь лишен отец?

320

Миртил.

И боги не гнетут подвластных им сердец.

Ликарсис.

Что? Боги? Замолчи!.. Все это рассужденье

Меня…

Дафна. К чему впадать в такое раздраженье?

Ликарсис.

Нет, выбор должен он произвести сейчас,

Иль я его побью здесь, на глазах у вас,

И вы увидите права отцовской власти.

Дафна.

Давайте говорить без этой гневной страсти.

Эроксена.

Позволь теперь, Миртил, узнать нам имя той,

Кто мог тебя увлечь своею красотой.

Миртил.

То Мелисерта. Ей легко владеть сердцами.

Эроксена.

Ужели ты, Миртил, ее равняешь с нами?

Дафна.

Достоинствами с ней мы вовсе не равны.

Миртил.

Нет, нимфы, так хулить ее вы не должны.

Поймите, что ее люблю я всей душою,

Что я уже теперь не властен над собою,

И, если оскорбил я ваше божество,

Не ставьте ей в вину безумья моего,

От одного меня исходит оскорбленье.

Конечно, с нею вам нельзя идти в сравненье,

И так как мы судьбе покорствуем вполне,

То твердо знаю я: внушило небо мне

К вам, нимфы, навсегда почтительность простую,

К ней — всю мою любовь, которою живу я.

Я вижу по тому, как вспыхнул жар ланит,

Что к доводам моим в вас сердце не лежит.

Коль вам захочется ответить поскорее,

321

Заденете вы то, что мне всего больнее,

И потому, ища спасенья в этот час,

Я, нимфы, предпочту исчезнуть с ваших глаз.

(Уходит.)

Ликарсис.

Миртил, постой, Миртил! Вернись сюда, несчастный!.

Ушел… Но кто сильней — увидите вы ясно,

Смущаться не должны вы этой болтовней —

Он будет ваш супруг, ручаюсь головой.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мелисерта, Коринна.

Мелисерта.

Коринна! Ты сейчас от Стеллы услыхала

Все то, что Ликарсис ей рассказал сначала?

Коринна.

Да.

Мелисерта.

Что своей красой и скромностью Миртил

Сердца двух юных нимф нежданно покорил?

Коринна.

Да.

Мелисерта.

Что, стремясь к нему, как к цели драгоценной,

Вдруг Дафна перед ним предстала с Эроксеной?

Что нимфы спор ведут, кому сейчас из них

Достанется Миртил, чей будет он жених?

Ах, с уст твоих легко те новости слетали!

Как мало думаешь ты о моей печали!

Коринна.

Чего хотите вы? Ведь я была права,

И повторили вы сейчас мои слова.

Мелисерта.

Но как же Ликарсис их принял посещенье?

Коринна.

Как честь, я думаю, с великим восхищеньем.

323

Мелисерта.

Ужель не видишь ты, наперсница моя,

Как горестно сейчас тебе внимаю я?

Коринна.

О, что вы!

Мелисерта. Рассказать, как рок неумолимый

Решил, что предпочесть их должен мой любимый,

Что их бессмертию должна я уступить, —

И это не должно мне сердце вмиг разбить?

Коринна.

Не вы ль узнать сейчас мое хотели мненье?

Мелисерта.

О, если б ты ко мне питала сожаленье!..

Скажи: а сам Миртил — он рад их увидать?

Коринна.

Не знаю, госпожа.

Мелисерта. А не мешает знать,

Жестокая!

Коринна. Увы! Я вас не понимаю.

Что только ни скажу — вам горе причиняю.

Мелисерта.

А мне понятно все, ведь ты так холодна

К тому, что горести душа моя полна!..

Уйди! Оставь меня. Пускай хотя немного

В уединении уляжется тревога.

Коринна уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мелисерта одна.

Мелисерта.

Вот видишь, сердце, ты, что значит полюбить?

Белиса это мне успела объяснить.

Мать милая моя, перед концом слабея,

324

Сказала как-то мне на берегу Пенея:

«Будь осторожна, дочь: для юных душ любовь

В одеждах предстает, волнующих нам кровь.

Сначала все глазам сулит в ней наслажденья,

Но следом уж идут тревоги и волненья,

И, если хочешь ты, чтоб тих был твой удел,

Беги, беги, как зла, ее жестоких стрел».

О сердце! Я твои выслушивала речи,

И вот когда Миртил искал со мною встречи,

Забавы разделял, услужлив был и мил,

Сама удерживать я твой[70] старалась пыл.

Не верило ты мне — и скоро снисхожденье

В непобедимое вдруг перешло влеченье.

Ах, в крепнущей любви предчувствовало ты

Лишь наслаждение и светлые мечты!

Теперь, увы, для нас иные дни настали —

Нам в этот час судьба несет одни печали,

Смертельную тоску в грядущем затая.

О сердце! Ведь тебе предсказывала я…

Но будем скорбь таить мы от чужого взгляда…

Ах!..

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Мелисерта, Миртил.

Миртил. Мелисерта, друг, души моей отрада!

Я птичку-пленницу сейчас несу тебе

И сам завидовать готов ее судьбе.

Я приручить ее заботливо старался,

Чтоб этот дар тебе приятным показался.

Он прост, а боги тот лишь ценят дар простой,

Что преподносится с открытою душой.

Ведь сердце — главное. И никогда на свете

325

Богатства… Небеса! Что значат слезы эти?

Скажи мне: что с тобой? Какой печали тень

Видна в твоих глазах в прекрасный этот день?

Молчишь ты? Ах, твое унылое молчанье

Усилило во мне волненье и страданье!

Открой свою печаль для сердца моего.

Ты плачешь?

Мелисерта. Ничего…

Миртил. Что значит — ничего?

Я вижу, что твой взор сверкнул сейчас слезою.

Пристойно ли ей быть в соседстве с красотою?

Ах, тайной не терзай сейчас души моей

И про свою печаль мне расскажи скорей!

Мелисерта.

Нет, в этом ни за что я не могу признаться.

Миртил.

Ужели должен я в неведенье остаться?

Ты чувства нашего не оскорбила ль тем,

Что о своей беде не говоришь совсем?

Ах, не томи того, кто любит всей душою!

Мелисерта.

Ты прав, Миртил, ты прав! Откроюсь пред тобою.

Две нимфы — до меня дошла об этом весть —

Тебе высокую оказывают честь

И предлагают брак, и это я едва ли

Могла бы, милый мой, услышать без печали,

Не обвинив судьбу за то, что приклонил

Ты слух к признаньям их, а обо мне забыл.

Миртил.

Как можешь ты питать такое подозренье?

Ужель любовь моя внушает лишь сомненье,

Ужель, ты думаешь, пред этой красотой

Могу плениться я подругою иной

И на союз, что мне предложен, согласиться?

326

Чем, Мелисерта, мог сейчас я провиниться,

Что чувство нежное, строга ко мне душой,

Ты хочешь осудить с суровостью такой?

Ужели ты и впрямь исполнена боязни?

Все это для меня мучительнее казни.

И как же мне хранить любовь в душе своей,

Когда готова ты уже не верить ей?

Мелисерта.

Миртил! Соперниц я могла бы не бояться,

Когда бы с ними мне дано было сравняться, —

Тогда бы ревность мне не пламенила кровь

И преимущество дала бы мне любовь.

Увы! Неравенство и званья, и рожденья

Дают передо мной им явно предпочтенье.

Миртил.

Им и божественность помочь бы не могла.

Ты, Мелисерта, их красою превзошла.

Ведь я тебя люблю! И в этом все. Влюбленный

В тебя, имею я сокровища, короны.

Пусть ныне все цари власть предлагают мне,

А я мечтаю жить с тобой наедине,

И в этой истине не может быть сомненья;

Неверием ты мне наносишь оскорбленье.

Мелисерта.

Прекрасно! Верю я, когда так хочешь ты,

Что от тщеславия чисты твои мечты;

Пусть нимфы те знатны, богаты и прекрасны,

Не к ним ты, а ко мне душой стремишься страстной…

Не будет радости для любящих сердец —

Ведь выбором твоим руководит отец.

В его глазах, Миртил, я очень мало стою,

И он пренебрежет пастушкою простою.

Миртил.

Ни боги, милая, ни власть и гнев отца

Не в силах разлучить влюбленные сердца;

Тебя не брошу я, с тобой я буду вечно.

327

Мелисерта.

Ах, дорогой Миртил, как речь твоя беспечна!

Тревожишь сердце мне надеждой ты живой,

Оно доверчиво раскрылось пред тобой,

Но этот сладкий миг блеснет одно мгновенье,

А после ждет меня жестокое мученье.

Миртил.

Как! Надо клятвы мне скорей на помощь звать,

Твердить, что буду век тебя я обожать?

Ах, если уж и в том ты сомневаться стала

И красоте своей не веришь уж нимало,

Богами я клянусь! А мало клятв таких,

Сиянием очей я поклянусь твоих,

Что лучше мне не жить, чем выносить разлуку.

В знак примирения ты протяни мне руку,

Чтобы устами к ней я прикоснуться мог

И этим верности запечатлеть залог.

Мелисерта.

Ах, встань скорей, Миртил! Я слышу: ходит кто-то.

Миртил.

Не бойся… Нет, идут… Вот новая забота!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Ликарсис.

Ликарсис.

Мешать не стану вам.

Мелисерта (про себя). Кто мог предполагать?..

Ликарсис.

Прекрасно все идет. Извольте продолжать.

Ах, сын мой, как твой взор сияет нежным чувством,

Как мастерски своим владеешь ты искусством!

Ужели мудрый муж, пришедший из Афин,

328

Науке обольщать учил тебя, мой сын?

А ты, пастушка, ты, чьи пальчики так нежно

Он целовал сейчас учтиво и прилежно,

Кто научил тебя — иль знала ты сама? —

Искусству нежностью сводить людей с ума?

Миртил.

Оставь, отец, прошу, свои нравоученья!

Ей речь твоя сейчас — прямое оскорбленье.

Ликарсис.

Нет, я ей все скажу. Кокетством и игрой…

Миртил.

Не оскорбляй, отец, ее насмешкой злой.

Хоть полон я к тебе, как нежный сын, почтенья,

Однако отомстить могу за оскорбленья.

Свидетель небо мне: когда еще хоть раз

Ты скажешь что-нибудь обидное, сейчас

Я в грудь свою клинок всажу без колебанья,

И в этом обретешь себе ты воздаянье.

Пусть кровь, что брызнет вдруг, одежды запятнав,

Докажет, что сейчас ты был со мной не прав.

Мелисерта (Ликарсису).

Нет-нет, не верь тому, что я своим искусством

Сумела овладеть его высоким чувством.

И если счастлив он, охваченный огнем

Влечения ко мне, я, право, ни при чем.

Лишь сердцем я могла приветить чувство это, —

Иного, лучшего, не знаю я ответа.

Да, я люблю его, как лишь могу любить;

Такую ты любовь не можешь осудить.

А чтоб не верил ты столь злому подозренью,

Его оставлю я и подчинюсь решенью

И выбору его, — пускай решает сам.

Сама я поступлю, как будет нужно вам.

(Уходит.)

329

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Миртил, Ликарсис.

Миртил.

Ну что же, торжествуй! Ты в этом отреченье

Уже обрел своих желаний исполненье.

Ты можешь ликовать, но только знай, отец,

Что скоро радости твоей придет конец,

И, как бы ни хотел приказывать мне властно,

С моею твердостью ты спорил бы напрасно.

Ликарсис.

Как, дерзкий, смеешь ты меня еще учить?

Ужели так со мной ты должен говорить?

Миртил.

Конечно, я не прав. Отец! От огорченья

Долг сына я забыл, и я прошу прощенья.

Во имя всех богов, отец, внемли мольбе,

Я заклинаю всем, что дорого тебе:

Не прибегай сейчас ты в гневе ослепленном

К правам отца, тебе природою врученным,

Ты после бы и сам об этом пожалел.

Ты подарил мне жизнь (а жизнь — благой удел),

Но мне ль благодарить за этот дар любимый,

Коль сделал эту жизнь ты мне невыносимой?

Без Мелисерты мир ужасен для меня,

Без прелестей ее померкнет радость дня,

В ней вся душа моя, все счастье, все желанья.

Возьми ее — и я тотчас лишусь дыханья.

Ликарсис (в сторону).

К его стенаниям нельзя мне быть глухим.

Как мог он вырасти повесою таким?

Каков любовный пыл, какие рассужденья!

Пред чувствами его я полон сам смущенья.

Миртил (бросаясь на колени перед Ликарсисом).

Иль должен умереть я без дальнейших слов?

Ну что ж, приказывай, я слушаться готов.

330

Ликарсис (в сторону).

Нет гнева у меня. Он вызвал эти слезы,

И от его речей я позабыл угрозы.

Миртил.

О, если я тобой хоть несколько любим

И знаешь жалость ты к мучениям моим,

Дай Мелисерту мне, утишь мои волненья —

И будет этот дар милей, чем дар рожденья!

Ликарсис.

Встань!

Миртил. Как! Ты снизойти готов к моей мольбе?

Ликарсис.

Да!

Миртил. Счастием своим обязан я тебе?

Ликарсис.

Да!

Миртил. И поможешь ты, чтоб дядя дал согласье

И Мелисерте?

Ликарсис. Да! Тебе хочу я счастья.

Миртил.

О дорогой отец, о лучший из отцов!

Я руки целовать тебе сейчас готов.

Ликарсис.

Ах, для детей своих мы все слабы душою!

Кто мог бы устоять перед такой мольбою?

Отцовской нежности, как все, я не лишен,

Когда подумаю, что мною ты рожден.

Миртил.

И ты сдержать во всем свое намерен слово?

Скажи: не примешь ты решения другого?

Ликарсис.

Нет!

331

Миртил. И вступить мне в спор позволишь ли с тобой,

Когда идти решишь дорогою другой?

Скажи!

Ликарсис.

Да, ты права, природа! Сам скорее

Я Мопсу расскажу, что полюбить нежнее

Нельзя, чем любите друг друга вы сейчас.

Миртил.

Как добротой своей обрадуешь ты нас!

Ликарсис уходит.

Спешу скорее к ней, надеждой окрыленный,

С прекрасной новостью. Не взял бы я короны

За счастье рассказать о радости такой, —

Отрадно будет ей делить ее со мной!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Миртил, Акант, Тирен.

Акант.

Миртил! Ты дар небес получишь в обладанье,

А нам достанутся в удел одни стенанья,

И волею богов, столь роковой для нас,

Ты сердце разобьешь нам в этот горький час.

Тирен.

Позволь узнать, Миртил: к которой из прекрасных

Ты обратить готов свой выбор беспристрастный

И на кого из нас падет сейчас удар,

Способный угасить навеки сердца жар?

Акант.

Не подвергай же нас ты муке ожиданья

И этот выбор свой нам объяви заране.

332

Тирен.

Уж лучше, коль беды такой не избежать,

Внезапно умереть, чем медленно страдать.

Миртил.

Соперника во мне вы видите напрасно.

Я Мелисертою давно пленен прекрасной,

И так мне хорошо у этих милых ног,

Что я никем иным увлечься бы не мог.

Поймите: я врагом не должен вам казаться,

Вам нечего меня обоим опасаться.

Акант.

Миртил! Ужель для двух столь горестных сердец…

Тирен.

Иль небо снизошло к несчастным наконец?

Миртил.

Считаю я свой плен победою счастливой,

И уж не нужен мне тот выбор горделивый

Отец решение свое переменил,

Он сердца моего признал законным пыл.

Акант (Тирену).

Как кстати сделал он нежданное признанье

И к цели можем мы идти без колебанья!

Тирен (Аканту).

Нам снова может нимф вернуть его любовь,

И оба счастливы с тобой мы будем вновь.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Никандр.

Никандр.

Вы Мелисерты здесь, скажите, не видали?

Миртил.

Что слышу?

Никандр. Мы ее искать уже устали

Миртил.

А что?

333

Никандр. Расстаться с ней должны мы навсегда —

За нею сам король приехал к нам сюда,

Он мужа ей нашел, всех лучше и знатнее.

Миртил.

О небо! Говори! Все говори скорее!

Никандр.

Играет тайна здесь весьма большую роль.

За Мелисертою к нам прибыл сам король.

Белиса, мать ее, как говорят, когда-то…

Считали Мопса мы родным Белисы братом…

Но Мелисерту мне поручено искать.

Узнаешь все теперь, уже не долго ждать.

Миртил.

Никандр, остановись, Никандр! Прошу тебя я…

Акант. Чтоб все узнать — за ним, минуты не теряя!

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ПАСТОРАЛИ

ИРИС

молодая пастушка.

ЛИКАС

богатый пастух, влюбленный в Ирис.

ФИЛЕН

богатый пастух, влюбленный в Ирис.

КОРИДОН

молодой пастушок, наперсник Ликаса, влюбленный в Ирис.

ПАСТУХ

друг Филена.

ПАСТУШКА.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА БАЛЕТА

ЧАРОДЕИ,

поющие и пляшущие.

ДЕМОНЫ,

пляшущие.

ПОСЕЛЯНЕ.

ЦЫГАНКА,

поющая и пляшущая.

ЦЫГАНЕ,

пляшущие.

Действие происходит в Фессалии, в деревушке, расположенной в Темпейской долине.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Ликac, Коридон.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Ликас, чародеи, поющие и пляшущие, демоны.

Первый балетный выход

Чтобы превратить Ликаса в красавца, два чародея, танцуя, начинают творить заклинание: они ударяют волшебными палочками о землю; из-под земли выходят шесть демонов и присоединяются к ним. Вслед за тем из-под земли выходят еще три чародея.

Три поющих чародея.

Услышь молений хор,

Всех прелестей собор,

Богиня влюбчивых пастушек!

Во имя маленькой ноги,

И бриллиантовой серьги,

И пудры, и румян, и мушек,

И лент, и кружев — помоги!

Ты, что любого волопаса

Приятным делаешь для глаз!

Хоть дозу малую прикрас

Разлей, Венера, на Ликаса,

На рыльце, бритое лишь раз!

Услышь молений хор,

337

Всех прелестей собор,

Богиня влюбчивых пастушек!

Во имя маленькой ноги,

И бриллиантовой серьги,

И пудры, и румян, и мушек,

И лент, и кружев — помоги!

Второй балетный выход

Шесть пляшущих демонов наряжают Ликаса чудно́ и смехотворно.

Три поющих чародея.

Как он хорош

Да как пригож!

Ах, как хорош! Ах, как хорош!

Красавиц много он погубит!

С ним поневоле пропадешь!

Как он хорош

Да как пригож!

Ах, как хорош! Ах, как хорош!

Хо-хо-хо-хо-хорош!

Третий балетный выход

Чародеи и демоны продолжают плясать, а три поющих чародея продолжают насмехаться над Ликасом.

Три поющих чародея.

Ах, как он мил,

Сказать нет сил!

Ах, как он мил! Ах, как он мил!

Убережется ли сердце наше?

Нарцисс-покойник был не краше,

А он не зря блондином слыл!

Ах, как он мил,

Сказать нет сил!

Ах, как он мил! Ах, как он мил!

Ах, нету, нету, нету сил!

Три поющих чародея уходят под землю, а чародеи пляшущие исчезают.

338

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Ликас, Филен.

Филен (поет).

Идите на лужок, паситесь возле речки,

Муравка и ручьи — все вас должно пленить,

Но если счастия хотите вы, овечки,

Невинные сердечки, —

Страшитесь полюбить!

Ликас, приступая к сочинению стихов, называет имя своей возлюбленной Ирис в присутствии Филена, своего соперника.

Ты ль это, дерзостный, любови не тая,

Ирис посмел назвать? Но ведь она моя!

Ликас (отвечает).

Да, это я! Да, это я!

Филен. Ты говоришь поганым языком

О существе таком?

Ликас. А что же в том? А что же в том?

Филен. Ирис моей зовется,

И кто, сойдя с ума,

Вдруг ею увлечется, —

Раскается весьма!

Ликас. Она решит сама!

Она решит сама!

Филен. И задушу и проглочу,

Коль ты любовь мою помянешь,

Тебя — клянусь, я не шучу —

И задушу и проглочу,

В бараний рог тебя скручу!

Хоть и бессмертных переманишь,

Все ж задушу и проглочу,

Коль ты любовь мою помянешь.

(Уходит.)

Ликас. Буянишь! Буянишь!

339

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Ликас, Ирис.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и пастух.

Пастух приносит Ликасу вызов от Филена.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Ликас, Коридон.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Ликас, Филен.

Филен (поет).

Остановись, Ликас,

И более ни слова!

Посмотрим, кто из нас

Удачливей другого!

Ликас хочет что-то сказать, но Филен перебивает.

Довольно горло драть,

Изволь-ка умирать!

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Ликас, Филен, поселяне.

Поселяне пытаются разнять Филена и Ликаса.

Четвертый балетный выход

Поселяне вступают в драку, желая разнять обоих пастухов; они пляшут, нанося друг другу удары.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Ликас, Филен, поселяне, Коридон.

Пятый балетный выход.

Помирившиеся поселяне пляшут.

340

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Ликас, Филен, Коридон.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Коридон, Ирис.

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Коридон, Ирис, Ликас, Филен.

Ликас и Филен, влюбленные в пастушку, понуждают ее решить, кому из них она отдаст предпочтение

Филен (обращаясь к Ирис, поет).

Я восхвалять себя не стану перед вами,

Чтоб к выбору вас обязать.

Я вас люблю. Смотрите сами!

Вот что могу сказать.

Пастушка решает в пользу Коридона.

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Ликас, Филен.

Филен.

Увы! Как горе нам такое перенесть?

Нам пастуха простого предпочесть!

Увы!

Ликас. Беда!

Филен. Беда, как есть!

Ликас.

Вдруг!

Филен. После стольких слез!

Ликас. И стольких воздыханий!

Филен. Молений.

Ликас. И даров!

341

Филен. И страсти!

Ликас. И огня!

Филен. В пренебрежении с сегодняшнего дня!

Жестокая!

Ликас. Кремень!

Филен. Тигрица!

Ликас. Зверь ехидный!

Филен. Без сердца!

Ликас. Без души!

Филен. Безжалостный!

Ликас. Бесстыдный!

Филен.

Так нас ты хочешь уморить!

Что ж, надо слушаться.

Ликас. И удовлетворить.

Филен.

Умрем, Ликас!

Они достают дротики, как бы желая пронзить себе грудь.

Ликас. Умрем! А ну-ка!

Филен. Один удар — и прекратится мука.

Ликас.

Валяй!

Филен. Постой!

Ликас. Смелей!

Филен. Начни, я погляжу.

Ликас.

Нет, я уж лучше погожу.

Филен. Раз одновре́менно лишилися мы чести,

Отправимся-ка вместе!

342

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Ликас, Филен, пастух.

Пастух (поет). Надо помешаться,

Жизни чтоб лишаться

Из-за красоты,

Хоть и отвержен ты!

Готовы мы лишиться света

Из-за любезного предмета,

Что полон доброты.

Жизни же лишаться

Из-за красоты,

Хоть и отвержен ты,

Значит — помешаться!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

Цыганка, пляшущие цыгане.

Цыганка. Душе больной

Даруйте облегченье!

Даруйте вы покой!

Пускай мученье —

Мне жить с тоской,

Вам развлеченье —

Смех надо мной!

Прервет и дней теченье

Сей пламень злой.

Душе больной

Даруйте облегченье!

Душе больной

Даруйте вы покой!

343

Шестой балетный выход

Двенадцать цыган, из которых четверо с гитарами, четверо с кастаньетами, четверо с ньякарами, пляшут с цыганкой под ее песни.

Цыганка.

О Сильвия! Давайте торопиться

И не терять пленительных минут!

Едва успеем насладиться,

Покуда юность наша длится.

Занятья лучшего не выдумаешь тут.

Пускай зима оледенит окно,

Весна придет и сменит непогоды,

И станет вновь травинкою зерно.

Когда же нас остудят годы,

Счастливым дням вернуться не дано.

Отдайтесь же взаимности влечений!

Кто счастья хочет — весело играй!

Познав науку развлечений,

Избавимся от всяких огорчений, —

Со временем их будет через край!

Пускай зима оледенит окно,

Весна придет и сменит непогоды,

И станет вновь травинкою зерно.

Когда же нас остудят годы,

Счастливым дням вернуться не дано.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АДРАСТ

французский дворянин, влюбленный в Изидору.

ДОН ПЕДРО

сицилиец, влюбленный в Изидору.

ИЗИДОРА

гречанка, рабыня дон Педро.

КЛИМЕНА

сестра Адраста.

АЛИ

слуга Адраста.

СЕНАТОР.

ТРИ ПЕВЦА.

ЧЕТЫРЕ РАБА.

МАВРЫ.

ПЕРВЫЙ ЛАКЕЙ АДРАСТА.

ВТОРОЙ ЛАКЕЙ АДРАСТА.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Али один.

Али (обращаясь к певцам, которые находятся за кулисами). Тсс!.. Стойте здесь и ждите, пока я вас не позову! Там темно, что хоть глаз выколи! Небо сегодня нарядилось в черное, точно скоморох, и ни одна звезда не кажет носа. Как глупо положение раба! Он не живет для себя, всецело принадлежит страстям господина, подчинен его прихотям, должен считать своим личным делом все, что его тревожит. Так вот и мой — взвалил на меня свои заботы, да к тому же еще он влюблен, и у меня нет покоя ни днем, ни ночью… Но я вижу факелы, — конечно, это он.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Али, Адраст, два лакея.

Адраст. Это ты, Али?

Али. А кто же еще? В такой поздний час, кроме вас и меня, никто, я полагаю, не бегает по улицам.

Адраст. И никто, я думаю, так не страдает, как я. Когда приходится бороться только против равнодушия и строгости той, которую любишь, это еще ничего; тогда остается хоть отрада слез, свобода вздохов. Но не иметь возможности говорить с той, которую обожаешь, не иметь возможности узнать от красавицы, угодна или не угодна ей любовь, вызванная ее очами, — это, по-моему, самое большое горе. И на него обрекает меня несносный ревнивец — он так заботливо оберегает мою очаровательную гречанку и всюду таскает ее за собой![71]

Али. У влюбленных много способов вести между собой беседу. Мне кажется, ваши и ее глаза за эти два месяца довольно наговорили друг другу.

Адраст. Правда, мы часто говорили друг с другом глазами, но как

347

знать, верно ли каждый из нас истолковывал язык взглядов? И как знать, в конце концов, понимает ли она все, что ей говорят мои взгляды, и говорят ли ее взгляды то, что мне иногда в них чудится?

Али. Значит, нужно найти какой-нибудь другой способ.

Адраст. Ты привел певцов?

Али. Привел.

Адраст. Позови их сюда. Я велю им петь до утра и посмотрю, не по явится ли красавица в окне.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и три певца.

Али. Вот они. Что им петь?

Адраст. На их вкус.

Али. Пусть пропоют трио, которое они мне недавно пели.

Адраст. Нет, это не то.

Али. Ах, сударь, там прекрасный бекар!

Адраст. Что такое прекрасный бекар?

Али. Я сторонник бекара. А вам известно, что я в этом кое-что смыслю. Бекар меня восхищает, без бекара нет смысла в гармонии. Вот по слушайте это трио!

Адраст. Нет, я предпочитаю что-нибудь нежное и страстное, что-нибудь такое, что погрузит меня в томные мечты.

Али. Я вижу, что вы — за бемоль. Впрочем, есть возможность удовлетво рить вас обоих. Пусть они пропоют сценку из комедии, которую репетировали при мне. В ней два влюбленных пастуха приходят порознь в лес изливать жалобы в бемоле, а потом рассказывают друг другу о жестокости своих возлюбленных. А затем приходит веселый пастух и с очаровательным бекаром смеется над их слабостью.

Адраст. Я согласен. Послушаем.

Али. Это место может служить сценой, а вот и два факела, чтобы осветить представление.

Адраст. Стань у этого дома и при малейшем шуме внутри подай мне знак — я велю потушить факелы.

348

Первый певец (изображающий Филена).

Если мрачный мой рассказ

Вдруг лишит покоя вас,

Скалы, вы не будьте гневны!

Жребий мой — увы, плачевный! —

Тронет сердце даже скал.

Я от мук и бед устал.

Второй певец (изображающий Тирсиса).

С приближением денницы

Птицы весело поют,

Но страданий вереницы

У меня в душе встают.

Я попал к невзгодам в плен,

Милый мой Филен!

Первый певец.

О Тирсис, любимый друг!

Второй певец.

Тяжки мне мученья плена!

Первый певец.

Я изныл совсем от мук!

Второй певец.

Ко всему глуха Климена…

Первый певец.

И Хлориса так строга…

Первый и второй певцы (вместе).

Не сломить судьбу-врага!

Если ты, Амур, не в силах

В них зажечь любовный жар,

Почему у женщин милых

Не отнимешь властных чар?

Третий певец.

Жалко тех влюбленных, право,

Что сердцами льнут к бездушным.

Кто способен мыслить здраво,

Остается равнодушным.

Ласка любящим нужна,

349

Их скреплять, как цепь, должна.

Знаете вы все прекрасно,

Что красавиц много здесь.

Их люблю я пылко, страстно,

Отдаваясь чувству весь,

Но красавице тигрице,

Тигром став, отмщу сторицей!

Первый и второй певцы (вместе).

Вот и всем бы так любиться!

Али. Сударь! В доме зашевелились.

Адраст. Надо скорей уходить и тушить факелы.

Певцы уходят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Али, Адраст, дон Педро, два лакея.

Дон Педро (в ночном колпаке и халате, со шпагой под мышкой, выходит из дома). Я слышу пение у моих дверей. Это неспроста. Хоть и темно, а все-таки постараюсь узнать, что за люди.

Адраст. Али!

Али. Что?

Адраст. Ты ничего не слышишь?

Али. Ничего.

Дон Педро подходит к ним и подслушивает.

Адраст. Неужели же, несмотря на все наши старания, я так и не поговорю с прелестной гречанкой? Неужели этот проклятый ревнивец, этот негодяй сицилиец навсегда преградит мне доступ к ней?

Али. Черт бы его побрал за те неприятности, которые нам причиняет этот изверг, этот палач! Ах, если бы он нам теперь попался, с какой радостью я бы выместил на его спине все тщетные усилия, которые нам приходится делать из-за его ревности!

Адраст. Нужно, однако, найти средство, что-нибудь изобрести, приду мать какую-нибудь хитрость, чтобы провести злодея. Я слишком далеко зашел и теперь уже не отступлю. Если бы даже мне пришлось пустить в ход…

350

Али. Сударь! Я не знаю, что это означает, но только дверь открыта! Если желаете, я тихонько войду и узнаю, в чем дело.

Дон Педро отступает к двери.

Адраст. Хорошо, войди. Но только бесшумно. И буду стоять здесь. Дай бог, чтоб это была очаровательная Изидора!

Дон Педро (дает Али пощечину). Кто идет?

Али (дает ему пощечину). Свой!

Дон Педро. Эй, Франциск, Доминик, Симон, Мартин, Пьер, Тома, Жорж, Шарль, Бартоломе! Живо — шпагу, меч, алебарду, пистолеты, мушкеты, ружья! А ну, поворачивайтесь! Бейте его без всякой пощады! (Уходит к себе в дом.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Али, Адраст, два лакея.

Адраст. Я не слышу шагов. Али, Али!

Али (спрятавшись в углу). Что, сударь?

Адраст. Где ты?

Али. Пришли эти люди?

Адраст. Нет, не слыхать.

Али (выходит). Пусть попробуют, я им бока намну.

Адраст. Неужели же все наши старания останутся тщетны? Неужели проклятый ревнивец насмеется надо мной?

Али. Нет, этому не бывать! Во мне возмущено чувство чести. Никому еще не удавалось превзойти меня в ловкости. Препятствия только раззадоривают меня. Я жажду проявить плутовские способности, которыми меня одарило небо.

Адраст. Мне бы хотелось известить ее запиской или через чье-нибудь посредство о чувствах, которые я к ней питаю, и узнать ее отноше ние к ним. А потом мы легко найдем средство…

Али. Предоставьте все мне. Я пущу в ход столько ухищрений, что хоть что-нибудь, да нам удастся… Однако уже светает. Я схожу за моими людьми и буду караулить здесь ревнивца.

Адраст, Али и два лакея уходят.

351

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Дон Педро, Изидора.

Изидора. Не понимаю, что вам за удовольствие будить меня так рано. По-моему, это совсем не вяжется с тем, что, по вашему желанию, сегодня придут писать мой портрет: пробуждение на заре не способствует свежести лица и блеску глаз.

Дон Педро. У меня есть дело, мне нужно выйти из дому как раз сейчас.

Изидора. Думаю, что это дело могло бы обойтись без моего присутствия, вы вполне могли бы дать мне насладиться прелестью утреннего сна.

Дон Педро. Да, но я желаю, чтобы вы были всегда со мной. Оградить себя от происков соглядатаев небесполезно. Не далее как нынче ночью кто-то пел под нашими окнами.

Изидора. Да, правда. Чудесно пели!

Дон Педро. Это они для вас пели?

Изидора. Может быть, вы и правы.

Дон Педро. Вы знаете, кто давал эту серенаду?

Изидора. Не знаю, но, кто бы он ни был, я ему благодарна.

Дон Педро. Благодарны?

Изидора. Конечно! Он хотел меня развлечь.

Дон Педро. По-вашему, значит, это хорошо, когда вас любят?

Изидора. Очень хорошо. Во всяком случае, это чрезвычайно любезно.

Дон Педро. И вы одобряете всех, кто оказывает эту любезность?

Изидора. Конечно.

Дон Педро. Однако вы довольно ясно выражаете ваши мысли!

Изидора. А зачем их скрывать?[72] Как бы женщины ни держали себя в таких случаях, все они рады, когда их любят. Признание силы наших чар не может не радовать нас. Что бы ни говорили, поверьте мне: честолюбие женщин заключается в том, чтобы внушать к себе любовь. Все их заботы только к этому и направлены, даже самая надменная из нас в душе радуется победам своих очей.

Дон Педро. Вам приятно внушать любовь, но я вас люблю, и мне это совсем не приятно, можете вы себе это представить?

Изидора. Мне это непонятно. Если бы я кого-нибудь любила, то мне было бы так отрадно сознавать, что все его любят! Ведь это же явное

352

доказательство красоты избранника или избранницы. Как можно не радоваться, что предмет нашей любви всем нравится?

Дон Педро. Каждый любит по-своему, моя любовь иная. Я был бы счастлив, если бы вас не находили красивой; вы заслужили бы мою признательность, если бы не старались казаться красивой другим.

Изидора. Как! Это возбуждает вашу ревность?

Дон Педро. Да, я ревнив, ревнив, как тигр или, если хотите, как дьявол. Моя любовь хочет, чтоб вы всецело принадлежали мне. Моя любовь так нежна, что ее оскорбляет улыбка, взгляд, похищенный у вас. Все мои старания направлены к тому, чтобы преградить доступ любовникам и чтобы владеть вашим сердцем, не давая никому похитить ни малейшей его частицы.

Изидора. Знаете, что я вам скажу? Вы избрали ложный путь. Когда пытаешься удержать чье-нибудь сердце силой, это значит, что оно ненадежно. Признаюсь, будь я поклонником женщины, которая находится в чьей-либо власти, я бы приложила все старания, чтобы возбудить ревность этого человека и заставить его следить днем и ночью за предметом моих мечтаний. Это верное средство добиться успеха, ведь так легко воспользоваться тоской и гневом, которые вызывают в женщине насилие и неволя!

Дон Педро. Значит, если б кто-нибудь вздумал за вами ухаживать, вы бы ответили ему взаимностью?

Изидора. Я этого не говорю. Но женщины не любят, чтобы их стесняли, вот почему чрезвычайно рискованно оскорблять их подозрениями и держать взаперти.

Дон Педро. Где же ваша благодарность? Рабыня, которой даровали свободу и которую хотят сделать своей женой, должна бы, мне кажется…

Изидора. За что я должна быть вам признательной? Вы заменили одно рабство другим, еще более тягостным, вы не даете мне пользоваться свободой и досаждаете постоянным надзором.

Дон Педро. Но ведь причиной этому безмерная любовь.

Изидора. Если в этом выражается ваша любовь, то я прошу вас меня ненавидеть.

Дон Педро. Вы сегодня в дурном расположении духа. Я вас прощаю, потому что вы не выспались.

353

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Али.

Али несколько раз подряд кланяется дон Педро[73].

Дон Педро. Без церемоний! Что вам нужно?

Али (поворачивается к Изидоре при каждом слове, которое он говорит дон Педро, и делает ей знаки, чтобы объяснить намерения своего господина). Синьор (с позволения синьоры)! Я хочу вам сказать (с позволения синьоры), что явился я к вам (с позволения синьоры), чтобы попросить вас (с позволения синьоры) соблаговолить (с позволения синьоры)…

Дон Педро. С позволения синьоры, станьте, пожалуйста, вот здесь. (Становится между Али и Изидорой.)[74]

Али. Синьор! Я виртуоз.

Дон Педро. Мне нечего вам дать.

Али. Я вас прошу не об этом. Я кое-что понимаю в музыке и танцах и обучил рабов, которые хотели бы найти господина, любящего эти искусства. А так как мне известно, что вы особа влиятельная, то я и хотел попросить вас поглядеть на них и послушать, с тем чтобы вы их купили, если они вам понравятся, или указали кого-нибудь из своих приятелей.

Изидора. Любопытно! Это может нас позабавить. Приведите их сюда!

Али. «Шала-бала»… Новая модная песенка. Слушайте внимательно. «Шала-бала»…[75]

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и четыре раба.

Али (поет).

Красотку молодой счастливец

Готов любить хоть целый день,

Но ах! Назойливый ревнивец

Ее преследует как тень.

В надежде сладкой на победу

354

Влюбленный пытке обречен:

Вести с красавицей беседу

Глазами только может он.

Ширибирида уш алла!

Добрый турка я,

Деньги не имайт моя —

Хочышь покупайт меня?

Моя твой служайт,

Твоя покупайт,

Кухна мы твоя,

Встаным рано я,

Кипятым вода.

Твоя скажит: да.

Покупайт тогда?

Первый балетный выход

Танец рабов.

Раб (поет, обращаясь к Изидоре).

Влюбленный мучится ужасно,

Судьбу жестокую кляня,

Пока в очах своей прекрасной

Не встретит нежности огня.

Тогда ликующий счастливец

При всех любезничать с ней рад,

Смеясь над тем, что муж-ревнивец

Напрасно ставил тьму преград.

(Обращается к дон Педро.)

Ширибирида уш алла!

Добрый турка я,

Деньги не имайт моя —

Хочышь покупайт меня?

Моя твой служайт,

Твоя покупайт,

Кухна мы твоя,

Встаным рано я,

Кипятым вода.

355

Твоя скажит: да.

Покупайт тогда?

Усердно буду вам служить:

Вставать, едва блеснет рассвет.

Согрев котел, варить обед.

Скорее дайте мне ответ:

Купить хотите или нет?

Второй балетный выход

Танец рабов.

Дон Педро (поет).

Шуты! Вы спели мне недаром.

Я вижу, очень вы умны,

Вам не спасти своей спины:

Она скучает по ударам…

Ширибирида уш алла!

Я твоя не покупайт,

Палкою я отдувайт,

Если ты не убыгайт.

Убыгайт! Убыгайт!

Не то палка отдувайт!

Ишь проказники! (Изидоре.) Идем домой! Я раздумал. К тому же и погода портится.

Появляется Али.

А, плут! Ну погоди же!

Али. Да что ж там ждать! Мой господин ее обожает. Он мечтает объясниться ей в любви, и, если она ответит согласием, он на ней женится.

Дон Педро. Конечно, конечно, я ее приберегаю для него!

Али. Она будет нашей наперекор вам.

Дон Педро. Ах, негодяй!..

Али. Она будет нашей, говорят вам, несмотря на все ваши ухищрения.

Дон Педро. Если я возьму…

Али. Как бы вы ее ни стерегли, она будет нашей! Я поклялся.

Дон Педро. Подожди же! Я тебя поймаю!

356

Али. Наоборот, это мы вас поймаем. Она будет нашей женой. Это дело решенное! Я добьюсь этого или погибну!

Дон Педро уводит Изидору.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Али, Адраст, два лакея.

Али. Я уже кое-что предпринял, но…

Адраст. Не трудись. Мне повезло, скоро я буду наслаждаться счастьем видеть красавицу у нее в доме. Я встретил живописца Дамона; он сказал мне, что идет сегодня писать портрет очаровательной красавицы. Дамон — мой старый и близкий друг, он согласился содействовать мне и посылает меня к ней вместо себя с рекомендательным письмецом[76]. Ты знаешь, я всегда любил живопись и даже иногда рисую наперекор французскому обычаю, требующему, чтобы дворянин ничего не умел делать. Таким образом, я буду иметь возможность подолгу видеться с моей красавицей. Но я не сомневаюсь, что назойливый ревнивец будет постоянно присутствовать при наших свиданиях и мешать нам говорить друг с другом. Я тебе скажу всю правду: я задумал одну хитрость — при посредстве молодой рабыни я вырву красавицу гречанку из власти ревнивца, если только она на это пойдет.

Али. Предоставьте все мне. Я постараюсь объяснить вам, как с ней надо говорить. Не могу же я не принять участия в этом деле!.. Когда вы к ней пойдете?

Адраст. Прямо сейчас. Я уже все подготовил.

Али. Ну, тогда я тоже пойду и все подготовлю.

Адраст. Я не хочу терять время: мне хочется как можно скорее увидеться с ней.

Али уходит.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Адраст, дон Педро, два лакея.

Дон Педро. Что вам здесь нужно, кавалер?

Адраст. Мне нужно видеть дон Педро.

Дон Педро. Он перед вами.

357

Адраст. Так пусть он соблаговолит прочесть это письмо.

Дон Педро (читает). «Я посылаю вместо себя на предмет писания портрета известной Вам особы французского дворянина, который, желая сделать приятное людям из хорошего общества, любезно взялся за это дело и принял мое предложение. Более подходящего человека трудно найти, и я решил, что не мог бы оказать Вам большей услуги, чем направить его к Вам, поскольку Вы изъявили желание иметь совершенное изображение любимой Вами особы. Только, пожалуйста, ничего не говорите ему о вознаграждении, иначе он обидится: он трудится только ради славы и известности». Синьор француз! Вы оказываете мне истинное благодеяние, я вам крайне признателен!..

Адраст. Честолюбие мое только в том и состоит, чтобы оказывать услуги людям, заслужившим почет и уважение.

Дон Педро. Я сейчас приведу эту особу.

Дон Педро уходит и возвращается с Изидорой.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Те же и Изидора.

Дон Педро (Изидоре). Вот дворянин, которого направил к нам Дамон; он берет на себя труд написать ваш портрет.

Адраст, здороваясь с Изидорой, целует ее.

Эй, синьор француз! У нас не принято так здороваться!

Адраст. Так здороваются во Франции.

Дон Педро. Французские обычаи хороши для ваших женщин, а для наших это слишком фамильярно.

Изидора. Вы меня осчастливили! Я просто поражена… По правде сказать, я не ожидала, что мой портрет будет писать знаменитый художник.

Адраст. Каждый художник почел бы для себя честью взяться за такой труд. Я не большой мастер в своем деле, но тут сама натура говорит за себя. Имея перед собой такой оригинал, не трудно создать нечто прекрасное.

358

Изидора. Оригинал ничтожен, но мастерство живописца сумеет за гладить его недостатки.

Адраст. Живописец не видит ни одного недостатка. Единственное его желание — это явить миру прелесть оригинала такой, какой он сам ее видит.

Изидора. Если ваша кисть так же льстива, как ваш язык, вы напишете портрет, который совсем не будет похож на меня.

Адраст. Небо, которое создало такой оригинал, отняло у нас возможность написать льстивый портрет.

Изидора. Небо, что бы вы ни говорили, не…

Дон Педро. Оставьте, пожалуйста! Перестаньте говорить комплименты, беритесь скорее за дело!

Адраст (лакеям). Принесите все, что нужно для писания портрета.

Лакеи приносят необходимые принадлежности.

Изидора. Где мне сесть?

Адраст. Вот здесь. Это самое удобное место, оно лучше всего освещено.

Изидора (садится). Так хорошо?

Адраст. Да. Только, пожалуйста, повыше. Немножко больше в эту сторону; корпус поверните сюда… Поднимите голову, чтобы видна была красота шеи. Тут нужно немного больше открыть. (Указывает на ее грудь.) Хорошо! Еще немножко… Чуть-чуть…

Дон Педро (Изидоре). Как вас трудно усадить! Неужели вы не можете сесть как следует?

Изидора. Все это для меня ново, художник должен сам усадить меня как ему нужно.

Адраст (садится). Ну вот и отлично! Вы прекрасно держитесь! (Поворачивая Изидору лицом к себе.) Вот так, пожалуйста! Все за висит от того, какую позу придать модели.

Дон Педро. Теперь хорошо.

Адраст. Немного больше в эту сторону. Прошу вас, устремляйте ваши взоры все время на меня. Ваш взгляд должен быть прикован ко мне.

Изидора. Я не из тех женщин, которые хотят, чтобы они были на портрете совсем другими, чем в действительности, которые выражают неудовольствие, если художник не приукрасил их. Чтобы

359

их удовлетворить, следовало бы написать один портрет для всех, потому что все они требуют одного и того же: чтобы щеки у них были цвета лилии и розы, нос хорошо очерчен, ротик маленький, глаза большие, живые, а главное, чтобы лицо было не больше, чем с кулак, хотя бы на самом деле оно было у них шириной в фут. А мне хочется, чтобы это была я, чтобы не надо было спрашивать, кто изображен на портрете.

Адраст. В данном случае подобный вопрос был бы неуместен — на вас мало кто похож. Сколько в ваших чертах нежности, очарования и как трудно их писать!

Дон Педро. Нос, по-моему, выходит толстоват.

Адраст. Я где-то читал, что Апеллес некогда писал портрет возлюбленной Александра, изумительной красавицы, и безумно в нее влюбился, так что чуть не умер от любви; Александр по своему великодушию уступил Апеллесу предмет его желаний. (Обращаясь к дон Педро.) Со мной могло бы случиться то же, что случилось с Апеллесом, но вы, пожалуй, поступили бы не так, как Александр.

Изидора (к дон Педро). Как в нем чувствуется национальность! У французов такой запас галантности, что они проявляют ее на каждом шагу.

Адраст. Тут ошибиться трудно. Вы слишком умны, чтобы не догадаться, из какого источника проистекает все, что вы слышите. Да, если бы здесь был Александр и если бы он был вашим возлюбленным, я бы не постеснялся сказать, что никогда не видел ничего прекраснее той, которая сейчас предо мною, и что…

Дон Педро. Синьор француз! По-моему, вы слишком много говорите, это отвлекает вас от дела.

Адраст. Нисколько! Я всегда много говорю — беседа возбуждает дух живописца и придает веселое выражение лицу, которое он пишет.

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Те же и Али, переодетый испанцем.

Дон Педро. Что этому человеку нужно? Кто посмел впустить его без доклада?

Али. Я вошел без позволения, это правда, но у дворян так принято. Вы меня знаете, синьор?

360

Дон Педро. Нет, не знаю.

Али. Я дон Хиль де Авалос. История Испании, верно, поведала вам о моих доблестях.

Дон Педро. Вам что-нибудь угодно от меня?

Али. Да, мне нужен совет в вопросе чести. Я знаю, что в этих делах трудно найти более осведомленного человека, чем вы. Но только умоляю вас, отойдем в сторонку.

Дон Педро. Мы достаточно отошли.

Адраст (глядя на Изидору). У нее голубые глаза.

Али. Синьор! Я получил пощечину. Вы знаете, что такое пощечина, когда вам ее влепляют со всего размаху. Это меня просто удручает, и я не могу решить, как лучше отомстить за оскорбление: драться с моим противником или послать людей убить его?

Дон Педро. Убить — это дело будет вернее. Кто ваш враг?

Али. Давайте говорить тише!

Адраст (становится перед Изидорой на колени). Да, прелестная Изидора, мои взгляды говорят вам об этом более двух месяцев, и нако нец вы их услышали. Я люблю вас больше всего на свете, у меня нет другой мысли, другой цели, другого желания, кроме как принадлежать вам всю жизнь!

Изидора. Не знаю, правда ли это, но я вам верю.

Адраст. Сумел ли я внушить вам хотя бы некоторое расположение ко мне?

Изидора. Боюсь, что я слишком к вам расположена.

Адраст. Но достаточно ли, прекрасная Изидора, чтобы дать свое согласие?

Изидора. Этого я еще не могу сказать.

Адраст. Чего же вы ждете?

Изидора. Мне надо решиться.

Адраст. Когда любишь, решаешься мигом!

Изидора. Ну хорошо… Да, я согласна.

Адраст. А согласны ли вы, чтобы это совершилось сейчас же?

Изидора. Если решение принято, то какое значение может иметь срок?

Дон Педро (к Али). Таково мое мнение. Честь имею кланяться.

Али. Синьор! Когда вы получите пощечину, я тоже сумею подать вам совет и отплатить за вашу любезность.

361

Дон Педро. Я вас не провожаю, но дворянам простительна эта вольность.

Али уходит.

Адраст (Изидоре). Ничто не изгладит из моего сердца нежные знаки… (К дон Педро, заметившему, что он наклонился к Изидоре.) Я разглядывал ямочку, которая у нее на подбородке. Сперва мне показалось, что это пятнышко… На сегодня довольно, закончим в другой раз.

Дон Педро хочет взглянуть на портрет.

Смотреть еще рано. Пожалуйста, велите все это спрятать! (Изидоре.) А вас я прошу не падать духом и не терять жизнерадостности, — она так нужна для осуществления замысла, увенчающего наш труд!

Изидора. Нет, жизнерадостности я не утрачу!

Адраст и два лакея уходят.

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Дон Педро, Изидора.

Изидора. Как он вам понравился? По-моему, на редкость любезный человек. Нельзя не согласиться, что французы — самый учтивый, самый галантный народ на свете.

Дон Педро. Да, но они слишком вольно ведут себя, в голове у них ветер, они готовы ухаживать за первой встречной.

Изидора. Они знают, что дамам это нравится.

Дон Педро. Дамам-то это нравится, а мужчинам очень даже не нравится. Что хорошего, когда у тебя перед носом волочатся за твоей женой или возлюбленной?

Изидора. Ведь это они только в шутку!

362

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Те же и Климена.

Климена (под вуалью). Ах, благородный синьор, спасите меня от преследований разъяренного мужа! Он невероятно ревнив и в своих действиях преступает всякие границы! Он доходит до того, что требует, чтоб я всегда ходила под покрывалом! Увидав, что я слегка открыла лицо, он выхватил шпагу и довел меня до того, что я бросилась к вам молить о защите!.. Вот он идет… Умоляю вас, благородный синьор, оградите меня от его гнева!

Дон Педро. Войдите в мой дом вместе с ней и не бойтесь!

Изидора и Климена уходят.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ

Дон Педро, Адраст.

Дон Педро. Как, синьор, это вы? Француз — и такой ревнивый! Я думал, что только мы на это способны.

Адраст. Французы первенствуют во всем. Когда мы начинаем ревновать, то становимся в двадцать раз ревнивее всякого сицилийца. Негодная думает, что у вас она в безопасности, но вы человек благоразумный, вы не осудите мое негодование. Позвольте мне воздать ей по заслугам.

Дон Педро. Ни шагу далее! Вина ее так мала, что не может возбуждать столь великий гнев.

Адраст. Дело не в важности проступка, а в нарушении приказаний; всякая мелочь становится преступной, если она запрещена.

Дон Педро. Судя по ее словам, у нее не было дурного умысла, и я очень прошу вас помириться с ней.

Адраст. Как! Вы становитесь на ее сторону? Вы, столь щепетильный в таких вещах?

363

Дон Педро. Да, я становлюсь на ее сторону, и если вы хотите сделать мне одолжение, то успокойтесь и помиритесь с ней. Я прошу у вас этого как милости и приму ее как первый шаг к нашей дружбе.

Адраст. При таких условиях я не могу вам ни в чем отказать. Я сделаю все как вы хотите. (Прячется.)

Дон Педро (обращаясь за кулисы). Выходите!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ

Те же и Климена.

Дон Педро (Климене). Идите за мной! Я помирил вас. Хорошо, что вы на меня напали.

Климена. Я вам бесконечно признательна. Пойду только надену покрывало! Без покрывала я боюсь ему показаться. (Уходит.)

Дон Педро (Адрасту). Она сейчас придет. Уверяю вас, что душа ее возликовала, когда я ей сказал, что все улажено.

ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ

Дон Педро, Изидора под покрывалом Климены, Адраст.

Дон Педро (Адрасту). Вы были так любезны, что утишили свой гнев, позвольте же мне соединить ваши руки. Прошу вас обоих ради меня жить в полном согласии.

Адраст. Даю слово, что из любви к вам буду жить с нею душа в душу.

Дон Педро. Вы меня очень обяжете, я вам этого не забуду.

Адраст. Обещаю, синьор дон Педро, из уважения к вам обращаться с нею как можно мягче.

Дон Педро. Я ваш покорный слуга! Изидора! Идите сюда! Как приятно все улаживать и всех мирить!..

Адраст и Изидора уходят.

364

ЯВЛЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ

Дон Педро, Климена без покрывала.

Дон Педро. Как! Что это значит?

Климена. Что это значит? Это значит, что ревнивец — всем ненавистное чудовище, все рады причинить ему неприятность, даже не получая от этого никакой выгоды для себя. Это значит, что никакие запреты никого не могут удержать и что овладеть сердцем можно лишь добротой и лаской. И это значит, что Изидора в руках того, кого она любит, а вы попали впросак. (Уходит.)

Дон Педро. Неужели дон Педро стерпит такую смертельную обиду? Нет! Нет! Я возмущен до глубины души и, чтобы наказать веро ломную, обращусь за содействием к правосудию. Вот дом сенатора… Есть кто-нибудь дома?

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

Дон Педро, сенатор.

Сенатор. Здравствуйте, синьор дон Педро! Вот вовремя!

Дон Педро. Я пришел жаловаться на нанесенную мне обиду.

Сенатор. У меня сегодня прекрасный маскарад.

Дон Педро. Предатель француз сыграл со мной подлую шутку.

Сенатор. Вы за всю свою жизнь не видели ничего прекраснее!

Дон Педро. Он похитил у меня отпущенную на волю рабыню.

Сенатор. Это будут люди, переодетые маврами, они великолепно танцуют!

Дон Педро. Вы сами понимаете, что такое оскорбление нельзя снести!

Сенатор. Костюмы дивные, сшиты по случаю этого бала.

Дон Педро. Я обращаюсь за содействием к правосудию.

Сенатор. Я хочу, чтобы вы полюбовались. Репетировать будут здесь, чтобы повеселить народ.

Дон Педро. Да вы о чем говорите?

365

Сенатор. Я говорю о своем маскараде.

Дон Педро. А я говорю о своем деле!

Сенатор. Сегодня я знать не желаю никаких дел, я думаю только об удовольствии… Пожалуйте, господа!.. Посмотрим, как это у них получится.

Дон Педро. Черт бы побрал и этого сумасброда и его маскарад!

Сенатор. Черт бы побрал и этого надоеду и его дело!

ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ

Мавры танцуют, и на этом кончается комедия.

ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ СВЕТЛЕЙШЕМУ ПРИНЦУ

Монсеньер!

Да не прогневаются наши умники, но, по-моему, нет ничего скучнее посвящений, и, буде на то соизволение Вашего высочества, я не стану подражать слогу этих господ и не воспользуюсь теми двумя-тремя жалкими мыслями, которые уже столько раз повторялись на все лады, что истерлись со всех сторон. Имя великого Конде — славное имя, и с ним нельзя обходиться, как с другими именами. Это блистательное имя следует давать лишь предметам, которые достойны его; я со своей стороны предложил бы поставить его во главе армии, а не во главе книги, и, мне кажется, это — разумное предложение; мне гораздо легче себе представить, что способно оно совершить, выступая против врагов нашего королевства, чем защищая от враждебной критики комедию.

Разумеется, монсеньер, лестное одобрение Вашего высочества служит мощной защитой этого рода произведениям, и, разумеется, все убеждены не только в бесстрашии Вашего сердца и величии Вашей души, но и в просвещенности Вашего ума. Всем известно, что блеск Ваших достоинств не замкнут в пределах той неодолимой мощи, которая делает Вашими почитателями даже тех, кого она сокрушает; что эти достоинства заключают в себе самые глубокие и возвышенные познания и что Ваше суждение и Ваш приговор относительно творений человеческого духа неизменно разделяются всеми тончайшими умами. Но известно также, монсеньер, что нам ничего не стоит печатать все эти лестные одобрения, которыми мы хвалимся перед публикой, и что мы ими распоряжаемся по своему усмотрению; известно, что в посвящении автор говорит все, что ему вздумается, и что он может воспользоваться лицами наиболее высокопоставленными, чтобы украсить их великими именами первые страницы своей книги; что он волен по своему желанию приписать себе честь их уважения и создать себе покровителей, хотя они и не помышляли быть таковыми.

Я же не злоупотребляю, монсеньер, ни Вашим именем, ни Вашей добротой, чтобы оспаривать строгих судей «Амфитриона» и приписывать

368

себе славу, которой, может быть, не заслужил. Я позволю себе поднести Вам свою комедию лишь затем, чтобы иметь случай высказать Вам, что я непрестанно с величайшим восхищением взираю на Ваши высокие достоинства, кои Вы соединяете с королевской кровью, давшей Вам жизнь, и что я, монсеньер, со всем возможным уважением и со всей мыслимой преданностью остаюсь

Вашего высочества

Всепокорнейший

и всеобязаннейший слуга

Ж.-Б. П. МОЛЬЕР

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

МЕРКУРИЙ.

НОЧЬ.

ЮПИТЕР

в облике Амфитриона.

АМФИТРИОН

предводитель фиванского войска.

АЛКМЕНА

жена Амфитриона.

КЛЕАНТИДА

служанка Алкмены и жена Созия.

СОЗИЙ

слуга Амфитриона.

АРГАТИФОНТИД

НАВКРАТ

ПОЛИД

ПАВЗИКЛ

фиванские военачальники.

Действие происходит в Фивах, перед домом Амфитриона

ПРОЛОГ

Меркурий — на облаке; Ночь — в колеснице, которую влечет по воздуху пара коней.

Меркурий.

Ночь пышнокудрая! Помедлите мгновенье.

Я должен вам сказать десяток слов.

Есть у меня к вам порученье

От самого отца богов.

Ночь. Вы это, господин Меркурий?

Кто угадал бы вас в такой фигуре!

Меркурий.

Ах, поручений мне такую кучу

Юпитер надавал, что я совсем устал.

И вот тихонечко прдсел на эту тучу

И вас здесь ожидал.

Ночь.

Угодно надо мной, Меркурий, вам смеяться?

В усталости богам прилично ль сознаваться?

Меркурий.

Не из железа мы!

Ночь. Но должно нам всегда

Божественности сохранять декорум.

Величие богов роняем мы, когда

Те говорим слова, которым

По низменности их

Приличней быть в устах людских.

Меркурий.

Да, хорошо вам говорить!

371

У вас, красавица, есть колесница.

Лениво развалясь, вы гордо, как царица,

Даете лошадям вас по небу катить.

Мне с вами не сравниться в этом!

В моем несчастии не знаю зол,

Каких бы я не пожелал поэтам!

И, право, что за произвол!

Другим богам даны же во владенье

(И этот варварский закон

Меж нас поныне соблюден)

Все способы передвиженья,

А я, как в деревнях гонец,

Пешком таскаюсь из конца в конец!

И это — я, кому достался жребий

Послом Юпитера быть на Земле и в Небе!

По совести могу сказать,

Что, разнося повсюду вести,

Я от поэтов мог бы ждать

Иного способа для путешествий!

Ночь. Поэты таковы всегда.

Все изменяют своенравно.

И глупости творить издавна

Привыкли эти господа.

Но вы сегодня их напрасно разбранили:

Поэты ноги вам ведь крыльями снабдили.

Меркурий.

Да, чтоб летать скорей, а все ж

Не меньше с ними устаешь!

Ночь. Оставим это, и, в чем дело,

Скажите мне без дальних слов.

Меркурий. Вот видите ль: отец богов

От вашей мантии услуги ждет умелой.

Все дело в том, что новая любовь

372

Сулит ему, как прежде, приключенье.

Дивиться на его проказы нам не в новь:

Ведь часто для Земли Олимп в пренебреженье!

Вы сами знаете: все образы ему

Случалось принимать из-за красотки страстной,

И способов он знает тьму,

Чтоб овладеть и самой неподвластной.

Теперь Алкмены взором он сражен,

И между тем как чрез равнины

Ее супруг, Амфитрион,

Ведет в Беотию фиванские дружины —

Амфитриона лик Юпитер принял сам

И, как награду всем трудам,

Приемлет радости в объятиях супруги.

При этом оказал свои услуги

Медовый месяц молодой четы

(Они Гименом лишь на днях слиты).

И пылкой страстью новобрачной

Воспользовался он удачно.

Сегодня хитрость удалась вполне.

Но в сотне случаев, сдается мне,

Она окажется плохой услугой:

Удастся не всегда понравиться жене,

Принявши вид ее супруга.

Ночь.

Юпитеру дивлюсь, но не пойму, зачем

Выдумывает он причуду за причудой.

Меркурий.

Он хочет быть поочередно всем.

Для бога он ведет себя не худо.

И как бы ни смотрел на это род людской,

Его считал бы я несчастным,

Когда б, всегда блестя короной золотой,

Он в небесах сидел торжественным и властным.

По-моему, глупей нет ничего —

Быть пленником величья своего.

373

Когда же сердце полно страстью,

Порой блистать и неудобно властью.

Юпитер покидать умеет свой чертог,

Сходить с высот верховной Славы

Для женщины, чей взор его мечту зажег.

Отвергнув образ величавый,

Он перед ней уже не бог.

Ночь.

Пускай бы он еще с высот верховной власти

Спускался в низший мир людей

И в сердце принимал людские страсти,

Сходя до их забав и их затей!

Но только б в превращеньях смелых

Держался он в людских пределах!

А то ведь мы то зрим его быком,

То лебедем, то змеем, то еще чем!

И если мы порой над ним хохочем,

Я странного не вижу в том.

Меркурий.

Оставим Цензорам такие осужденья.

Им не понять, что эти превращенья

Особой прелести полны.

Всегда обдуманы Юпитера решенья.

И звери, если влюблены,

Не менее людей умны.

Ночь.

Оставим снова рассужденья.

Когда он хитростью проник Алкмены в дом,

Что ж надобно ему и плащ мой здесь при чем?

Меркурий.

Пусть быстрый бег замедлят ваши кони,

И пусть, чтоб утолить весь пыл его страстей,

Промедлит Ночь на небосклоне,

Длиннейшей став из всех ночей.

Позволь ему вполне восторгом насладиться

И не пускай Зарю на небосклон,

374

С которой должен возвратиться

Герой, чье место занял он.

Ночь.

Так вот какое приказанье

Юпитер передать велел!

Дают нелестное названье

Всем исполнителям подобных дел.

Меркурий.

К лицу ль такие рассужденья

Вам, Ночь, богине молодой!

Постыдны эти порученья

Для черни низкой и простой.

Постыдного для высших не бывает,

Достойным делать все способность нам дана:

Ведь от того, кто их свершает,

Меняют вещи имена.

Ночь.

В делах подобных, без сомненья,

Вы много опытней меня,

И, чтоб исполнить повеленье,

Совет ваш принимаю я.

Меркурий.

Э-э, потише вам нельзя ли,

Любезнейшая Ночь!

Кой от кого и мы слыхали,

Что от проделок вы не прочь.

Хорошие дела скрывали вы повсюду

Покровом вашей нежной тьмы,

И если говорить я откровенно буду:

Друг друга оба стоим мы!

Ночь.

Какие были мы, останемся такими

И наши споры прекратим.

Мы обличеньями своими

Смеяться людям поводы дадим.

375

Меркурий.

Прощайте. Я спешу на землю с небосклона,

Меркурия я должен скинуть вид.

Юпитер исполнять велит

Мне роль слуги Амфитриона.

Ночь.

Я с темной свитою, свершая приказанье,

Помедлю в небе огибать зенит.

Меркурий.

Прощайте, Ночь!

Ночь. Меркурий, до свиданья!

Меркурий с облака спускается на землю, а Ночь проезжает дальше на своей колеснице.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Созий один.

Созий.

Кто там?.. Мой страх все больше шаг от шагу.

Я в мире, господа, со всеми на земле!

Какую надобно отвагу,

Чтоб в поздний час бродить во мгле!

Мой господин, покрытый всякой славой,

Плохую шутку разыграл со мной!

Когда бы ближнего любил он, право,

Меня бы не послал блуждать во тьме ночной.

Чтоб рассказать жене про бой кровавый

И возвестить, что он назад идет,

Он мог бы подождать, покуда рассветет.

О милый Созий, почему же

Так горек жребий дней твоих?

Да, быть слугой великих — хуже,

Чем быть рабом людей простых.

Великий требует, чтоб все в природе целой

Стремилось за его желаньями поспеть;

Дождь, ветер, буря, зной, ночная тьма, день белый —

Он скажет — должен ты лететь.

Ты можешь двадцать лет изрядно

Со всем усердием служить, —

Довольно раз не угодить —

Тебя накажут беспощадно.

377

А мы, по глупости своей,

Быть подле них считаем вроде чести,

Довольны тем, что мы в глазах других

Без меры счастливы на нашем месте.

Напрасно разум к нам взывает: отдохни!

Напрасно иногда то ж говорит досада, —

Над нами властвуют они

Одним лишь видом — словно так и надо! —

И мы от одного их ласкового взгляда

Готовы вновь влачить в постыдном рабстве дни.

Но вот во тьме я вижу наши стены!

Я — у себя! Мой страх прошел.

Теперь я должен как посол

Речь приготовить для Алкмены.

Подробно должен я явить ее очам

Победы день, во веки знаменитый…

Но как же сделаю я это — вот поди ты! —

Когда я не был там?

Ну, не беда! Я все — напор и отступленье —

Как очевидец, опишу вполне.

Немало слышим мы рассказов про сраженья

Тех, кто держался в стороне.

Но чтоб прошла свободно сцена,

Я роль свою немедля повторю.

Вот это — комната, а мой фонарь — Алкмена,

Я как посол вхожу, и так я говорю…

(Ставит на землю фонарь и обращается к нему.)

«О госпожа моя! Ваш муж, мой господин,

Амфитрион (прекрасное вступленье!)

По-прежнему весь полн пред вами восхищенья,

Меж всех избрал меня, чтоб я один

Вам возвестил победу над врагами

И то, как жаждет он скорей увидеть вас».

«Ах, милый Созий, в этот час

Так рада я тебя увидеть с нами».

«Приемом вашим я польщен,

378

И будут все теперь завидовать мне вдвое».

(Хорош ответ?) «Ну что Амфитрион?»

«Он чувствует себя, как все герои,

Когда их слава к подвигам стремит».

(Прекрасно! Что за выраженья!)

«Когда ж героя возвращенье

Нам душу счастьем упоит?»

«Со всей поспешностью, бесспорно,

Но медленней, чем жаждет сам того».

(Ого!) «Но расскажи нам ход войны упорной,

Его слова, дела, не скрывши ничего».

«Он меньше говорит, чем совершает,

А совершает то, что в трепете враги!»

(Откуда мысль моя все это добывает?)

«А что мятежники? Но только не солги».

«Не выдержали нашего напора,

Бежали в ужасе, едва завидя нас.

Их вождь убит, отважный Птерелас,

Взят приступом Телеб, и скоро

О наших подвигах весь мир заговорит!»

«О боги! Вот успех! Едва поверить смею.

Но расскажи точней, как нами враг разбит».

«Без лишней похвальбы, охотно, как сумею,

Подробности я боя передам.

Они довольно мне известны.

Представьте, что Телеб стоит вот там.

(Означает места на своей руке или на земле.)

Ах, это городок прелестный,

Не меньше самих Фив. А здесь течет река.

Вот здесь стояли фивские войска,

А там — враги; вот те высоты

Ряды покрыли их пехоты,

А крылья конницы видны

Нам были с правой стороны.

Свершили в честь богов мы должные обряды,

Приказы розданы, и дан условный знак.

379

Немедля конные отряды,

Чтоб смять нас лошадьми, на нас направил враг.

Но встретила их пыл жестокая препона,

И я вам расскажу сражения весь ход.

Вот здесь был авангард, вот здесь стрелки Креона,

А здесь вот армии оплот.

Но тише… Армия смущается немного».

Мне кажется, что кто-то здесь шумит.

Слышен шум.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Созий, Меркурий.

Меркурий (не замечаемый Созием, в образе Созия выходит из дома).

Принявши Созия хвастливый вид,

Мы болтуна проучим строго,

Прогоним от дверей, а то он сон смутит

Алкмены, дремлющей в объятьях бога.

Созий.

Я испугался, кажется, напрасно,

Нет никого кругом.

Но все же оставаться здесь опасно,

Рассказ свой довершать пойду я в дом.

Меркурий.

Хитрей меня ты будешь, это ясно,

Когда успеешь в том.

Созий.

Однако эта ночь длинна безмерно.

Иль счет часов в пути я потерял,

Иль утро за вечер мой господин принял,

Иль белокурый Феб, подвыпивши, наверно,

Зарю проспал.

Меркурий.

Как о богах с неуваженьем

Бездельник смеет говорить!

Я с величайшим наслажденьем

Его сумею проучить.

380

Его принявши вид, приму я имя то же

И позабавлюсь с ним, почтенью научив.

Созий (заметив Меркурия).

Ах, я погиб! Что делать, боже?

Мой страх был справедлив.

Кто там стоит, у двери дома?

Его лицо мне незнакомо,

Но все же на беду мою

Он появился здесь, наверно.

Чтоб скрыть свой страх, я запою.

(Поет, но слова Меркурия заставляют его прекратить пение.)

Меркурий.

Эй, что за негодяй здесь смеет петь так скверно?

Не захотелось ли ему

Узнать, как мой кулак работает приятно?

Созий.

Он музыки не любит, вероятно.

Меркурий.

Теперь уж десять дней тому,

Как не случалось мне намять бока бродяге.

Я от безделия совсем могу заснуть.

Давно ищу кого-нибудь,

Чтоб волю дать моей отваге.

Созий.

Опасен эдакий чудак!

От страха у меня душа уходит в пятки.

Но почему ж дрожу я так?

Быть может, он, как я, боится доброй схватки.

Он свой скрывает страх под речью забияк,

А сам готов удрать во все лопатки.

Да-да, пусть он меня за труса не сочтет.

Я вовсе не храбрец, но буду им казаться!

Ну, Созий, не дрожи, вперед,

Чего тебе бояться!

Вот здесь — твой дом, твой знатен господин,

А он, как ты, — один.

381

Меркурий.

Эй, кто идет там?

Созий. Я.

Меркурий. Кто — я?

Созий. Я. (В сторону.) Будь смелее!

Твое занятие?

Созий. Живу, чтоб быть точнее.

Меркурий.

Слуга иль господин?

Созий. Да как случится мне.

Меркурий.

Куда же ты идешь?

Созий. Туда, куда мне надо.

Меркурий.

Ответ твой нехорош.

Созий. Не по моей вине.

Меркурий.

Меня берет досада!

Но, силой иль добром, ты все же дашь ответ:

Откуда и куда идешь чуть свет?

Кто ты? Что делаешь?.. Иначе будет худо!

Созий.

Отвечу: делаю то доброе, то нет;

Служу — хозяину; иду — туда, оттуда.

Меркурий.

Ты не лишен ума, но все же предо мной

Роль важную играть — напрасное старанье!

Мне хочется для первого свиданья

Тебе пощечину дать этою рукой.

Созий.

Мне?

Меркурий.

Да, тебе! Вот, получай. (Дает ему пощечину.)

Созий. Ой! Ой!

Ты и взаправду!

382

Меркурий. Нет, для шутки,

Чтоб разговор свести к концу.

Созий.

Как, не подумав ни минутки,

Вы бьете прямо по лицу!

Меркурий.

Дерусь я более умело,

А это — так, вседневный вздор.

Созий.

У нас плохое вышло б дело,

Когда б, как вы, и я был скор.

Меркурий.

Все это только между прочим;

Тебе хотел я отдых дать.

Потом мы громче похохочем.

Давай беседу продолжать.

Созий (хочет уйти).

Я отступаюсь.

Меркурий. Ты куда же?

Созий.

Тебе-то что за дело в том?

Меркурий.

Эй! Отвечай!

Созий. Да что на страже

Ты встал? Иду я в этот дом.

Меркурий.

Когда хоть шаг один ступить ты пожелаешь,

Придется испытать ударов дождь тебе!

Созий.

Как! Ты мне, значит, запрещаешь

Войти в наш дом, к себе?

Меркурий.

Как так — к себе?

Созий. Ну да, к себе!

Меркурий. Негодный!

Вот в этот дом? Он разве твой?

383

Созий.

Амфитрион живет здесь благородный.

Меркурий.

Что следует из истины такой?

Созий.

Я у него служу.

Меркурий. Ты?

Созий. Я.

Меркурий. Ты служишь?

Созий. Верно!

Меркурий.

Амфитриона ты слуга?

Созий. Конечно, да

Меркурий.

Как имя?

Созий. Созий я!

Меркурий. Как?

Созий. Созий.

Меркурий. Ну, примерно

С тобой разделаюсь, мой милый, я тогда!

Созий.

За что? Что в имени моем тебе обидно?

Меркурий.

Да как ты смел, негодный плут,

Назваться Созием бесстыдно?

Созий.

Не назывался я, а так меня зовут.

Меркурий.

О ложь ужасная! Бесстыдство записное!

Ты смеешь утверждать, что Созий — это ты?

Созий.

На то ведь у меня и право есть прямое:

Судили боги так с надземной высоты.

Могу ли отрицать, что есть на самом деле,

И как же мне не быть самим собой?

384

Меркурий (бьет его)[77].

А тысяча ударов, пустомеля, —

Награда дерзости такой.

Созий.

На помощь, граждане! Ах, где же справедливость?

Меркурий.

Ты, негодяй, еще кричать?

Созий.

Была бы слишком велика учтивость —

Сносить удары и молчать.

Меркурий.

Тогда своей рукой…

Созий. Она что ж доказала?

Ну да, я побежден,

Не только потому, что храбрости лишен.

Тебе же в этом чести мало.

Скажи, какая слава в том —

Над тем торжествовать, кто робок от рожденья?

Наверное разить — скорее, униженье,

И бой вести с таким врагом

Достойно осужденья.

Меркурий.

Ну, отвечай теперь: ты Созий или нет?

Созий.

Могла ль твоя рука вести к метаморфозе?

Что изменилося? Я дам тебе ответ:

Я Созий был, теперь — побитый Созий.

Меркурий.

Опять! Ударов сто за наглость ты получишь.

Созий.

Помилуй, дай передохнуть!

Меркурий.

Передохнешь, когда урок заучишь.

Созий.

Что хочешь, выучу, а то совсем замучишь!

Неравен этот спор — я уступаю путь.

385

Меркурий.

Ты — Созий? Отвечай мне снова!

Созий.

Я — то, что ты прикажешь мне.

Распоряжайся мной, я слушаюсь без слова:

Своею силой ты мой господин вполне.

Меркурий.

Итак, ты Созием как будто назывался?

Созий.

Ну да, и до сих пор я это твердо знал,

Но палкой ты мне доказал,

Что я… я ошибался.

Меркурий.

Узнай, что Созий — я, известно Фивам то;

Амфитрион вовек и не держал другого.

Созий.

Ты — Созий?

Меркурий. Созий — я. А если скажет кто

Иное, проучу я наглеца такого!

Созий.

О боги! От себя отречься должен я

И видеть, как другой мое похитил имя?

Ну, счастлива судьба твоя,

Что смел я только за другими,

Не то б…

Меркурий. Бормочешь ты сквозь зубы что-то там?

Созий.

О нет! Но будь так добр, позволь хотя мгновенье

Поговорить нам по душам.

Меркурий. Что ж, говори.

Созий. Но снисхожденье

Мне окажи и не дерись:

На перемирие на время согласись.

386

Меркурий.

Hy, говори. Даю я позволенье.

Созий.

Как в голову тебе пришла такая дичь,

Скажи мне, чтобы вдруг назваться мною?

Будь даже демон ты, тебе ведь не достичь,

Чтоб не был Созий я, чтоб, не был сам собою.

Меркурий.

Как! Ты опять?

Созий. Помилосердствуй, стой,

Ведь перемирие с тобой мы заключили.

Меркурий.

Мошенник! Негодяй! Обманщик!

Созий. Что с тобой?

Меня порой не так честили!

Не очень брани я боюсь

И на тебя нисколько не сержусь.

Меркурий.

Ты снова Созий?

Созий. Да. И кем же быть мне снова?

Меркурий.

Я мир кончаю наш, беру назад я слово.

Созий.

Пусть так. Я не могу исчезнуть для тебя

И с явною нелепицей мириться.

Ужели можешь ты в меня вдруг превратиться

И сделать так, чтоб я вдруг стал не я?

Стремился ль кто-нибудь к такой безумной цели?

И как-то отрицать, что истина сама?

Скажи: я в грезах ли, во сне ли?

Сошел ли я с ума?

Я ясно чувствую, что я сегодня в яви,

Что ум мой тверд и здрав вполне.

Меня Амфитрион послал — на то он вправе —

Сюда, в свой дом, к своей жене!

Я должен рассказать ей о победе славной,

387

Что над врагом стяжал наш господин, наш царь.

Не я ль в руке держу фонарь?

И не тебя ль я встретил подле двери?

Не я ль с тобой заговорил добром?

Не ты ль, подметивши, что трус я в полной мере,

Избил меня дубьем и кулаком

И не даешь войти мне в дом?

Не ты ли надо мной натешился исправно,

Дал вдоволь мне изведать твой кулак?

Ах, к сожалению, все это слишком явно,

И было б для меня приятней, будь не так!

Так перестань над бедным насмехаться

И долг исполнить свой позволь мне в тишине.

Меркурий.

Стой! Иначе опять придется прогуляться

Мне палкой по твоей спине!

Все, в чем изволил ты признаться,

Удары исключив, относится ко мне.

Меня Амфитрион послал сюда к Алкмене,

Из гавани сюда сегодня прибыл я;

Я должен рассказать, событий не тая,

О том, что враг разбит, и полный ход сражений.

Короче говоря, я — Созий, Дава сын,

Арпага брат, умершего в Паиде;

Муж Клеантиде,

Чей нрав я проклинал не раз один.

Добавлю: в Фивах раз наказан был плетями,

Хоть никому о том не говорил,

А также заклеймен публично был врагами

За то, что слишком честно жил.

Созий (в сторону).

Он прав. Как можно знать, не бывши мною,

Все то, что он передает?

И так я изумлен, что сам перед собою

Ему поверить я согласен в свой черед.

И правда: как стоим теперь мы с ним нос с носом,

388

Я вижу — у него совсем мой рост, мой вид…

Но подступлю к нему с вопросом,

Который тайну разъяснит. (Громко.)

Скажи мне, милый друг: из всей добычи бранной

Амфитрион себе на долю выбрал что?

Меркурий.

Алмазов крупных пять; короной той венчанный,

Вождь вражеских полков блистал так, как никто.

Созий.

Кому ж назначил он восьмое это чудо?

Меркурий.

Своей жене. Пора блистать и ей в венце.

Созий. А где ж хранится он покуда?

Меркурий.

Печатью запертый, лежит в его ларце.

Созий (в сторону).

Ни слова ложного во всем его ответе,

И чувствам верить я перестаю своим.

Насильно Созием он стал сперва на свете,

Но скоро, кажется, и вправду станет им.

Но, трогая себя и жизнь припоминая,

Сдается мне, что — все ж[78] я.

И тщетно я ищу, где истина прямая,

Чтоб уяснить себе себя.

Спрошу его о том, чего никто не знает,

Что делал я совсем наедине.

Его вопрос такой, наверно, запугает,

И правду станет видно мне. (Громко.)

Скажи мне: битвы в час, укрывшися в палатке,

Что ты один проделал там?

Меркурий.

От окорока я…

Созий. Ай-ай!

Меркурий. ...отрезав без оглядки

Ломтя два-три, работу дал зубам;

389

Прибавил я вина, припрятанного рядом,

Дающего восторг и языку, и взглядам,

И за успех всех наших дел,

Как должно, выпить я успел.

Созий (в сторону).

Да, совпаденье чрезвычайно

И я им просто побежден.

Коль он моей владеет тайной,

То уж, конечно, Созий он. (Громко.)

Не смею спорить я: все с истиною схоже.

Ты — Созий, это я обязан подтвердить.

Но если Созий — ты, то я-то кто же?

Ведь кем-нибудь я все же должен быть!

Меркурий.

Когда я более не буду Созий,

Ты можешь им, коль хочешь, стать.

Но до тех пор, поверь моей угрозе,

Тебе спокойнее об этом не мечтать.

Созий.

В сумятице такой я потеряю разум,

Мои глаза в вражде с моим умом.

Но чтобы с этим всем покончить разом,

Войду я просто в дом.

Меркурий.

Ты, кажется, мой друг, вкус получил к ударам!

Созий.

О боже мой! Теперь дерется он сильней,

И по моей спине гуляет палка с жаром!

Вернусь-ка в гавань поскорей,

Пропутешествовал сюда я, видно, даром!

(Уходит.)

Меркурий (один).

Он убежал. Ну что ж. За многое в былом

Сегодня получил удары он в замену…

Но вот Юпитер сам с безоблачным челом

Ведет влюбленную Алкмену.

390

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Меркурий, Юпитер, Алкмена, Клеантида.

Юпитер.

Алкмена милая! Нам факелов не надо.

Приятно в свете их мне ваши зреть черты,

Но должно прятаться мне от чужого взгляда,

О том, что в Фивах я, должна знать только ты.

Мою любовь к тебе томили, словно путы,

Блеск, слава, торжество — все, что дано войной,

И я у дел моих сумел урвать минуты,

Чтоб провести хоть ночь одну с тобой!

Но этот мой порыв, подсказанный мне страстью,

Могла бы осудить сурово вся страна.

Что для тебя пожертвовал я властью,

Должна бы знать лишь ты одна.

Алкмена.

Амфитрион! И я причастна славе,

Гремящей вкруг тебя на целый свет.

И потому я тоже вправе

Гордиться торжеством твоих побед.

Но если вижу я, что слава роковая

С тобой меня способна разлучать,

Я не могу, от скорби изнывая,

Ее не проклинать.

И кажется мне горьким наказаньем,

Что ты фиванских войск и вождь и господин.

Отрадно после битв утешиться сознаньем,

Что славят все тебя… Но ведь удар один

Способен погубить все счастье, все надежды!

Мне страшен каждый слух, я от всего дрожу.

Едва для сна закрою вежды,

Покоя я не нахожу,

Ужасной вести ожидаю,

И чем утешиться — не знаю.

Пусть победителя ждет свежий лавр венца,

391

Пусть всюду ждет его толпы восторг гремящий —

То стоит ли любви, что наши жжет сердца,

То стоит ли тоски, мою мечту томящей?

Юпитер.

Твои слова во мне воспламеняют страсть,

Я вижу, что и ты огнем любви палима,

Мне в жизни выпала счастливейшая часть —

Дышать любовью женщины любимой!

Но есть в моей душе еще одно сомненье,

Мешающее мне быть счастливым вполне.

Алкмена! О, рассей глухое подозренье!

Скажи: твоя любовь принадлежит ведь мне?

Мне, мне лишь одному, любовнику и другу,

Ты не по долгу мне клянешься, но любя?

Ты ласки отдаешь не своему супругу,

Но лишь тому, кто дорог для тебя?

Алкмена.

Однако потому, что ты — мой муж,

Я смею волю дать и страсти и желаньям,

И не пойму я, почему ж

Ты так смущен таким названьем!

Юпитер.

Ах, пламя жаркое моей к тебе любви

Гораздо больше, чем любовь супруга!

Меня любовником ты лучше назови,

Признай во мне возлюбленного друга.

Не понимаешь ты, что сердца буйный пыл

Во мне всегда горит огнем ревнивым,

Что даже, будучи счастливым,

Я беспокойство сохранил.

Я для тебя — твой муж и твой любовник тоже,

Но быть с тобой хочу любовником одним,

Мне это имя в сотню раз дороже,

И, как любовник, я ревнив к мечтам твоим.

Хочу, чтоб лишь ему ты сердцем отдалась;

392

Я не хочу, чтоб, как жена,

Была ты мне обречена,

Но чтоб любовнику в любви ты признавалась!

Не надо мне надежд, что дарит Гименей,

Не надо долга мне, что наше сердце сушит

И тайным ядом наконец разрушит

Все счастие блаженных дней!

В моих сомнениях глубоко скрыто жало,

Чего-то в счастье мне еще недостает.

Хочу, чтоб этих двух ты ясно различала

И помнила, что муж лишь честь твою блюдет.

Хочу, чтоб сердце ты всецело отдавала

Мне как любовнику, который страсти ждет!

Алкмена.

Вы надо мной смеетесь, вероятно,

Так говоря, Амфитрион.

И постороннему, понятно,

Наш разговор казался бы смешон!

Юпитер. Мои слова разумнее, быть может,

Чем нынче кажутся тебе.

Но долгий отдых мой меня тревожит,

И подчиниться должен я судьбе.

Мне должно поспешить. Моя судьба слепая

Меня зовет к войскам. Прощай!

Алкмена, милая! Супруга обнимая,

Любовника не забывай!

Алкмена.

Нет, скрытое судьбой я разделять не смею:

Равно обоих я люблю душою всею!

Юпитер и Алкмена уходят.

393

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Меркурий, Клеантида.

Клеантида (про себя).

О боже! Сколько ласки страстно

Он расточал своей жене!

И как сурово, безучастно

Отнесся мой супруг ко мне!

Меркурий (про себя).

Теперь пускай покровы сложит Богиня Ночь.

Спешу я к ней, И с неба звезды свеять может

Феб, разгоняя мир теней! (Хочет уйти.)

Клеантида.

Как! Ты меня покинуть здесь намерен?

Меркурий.

Конечно! Иначе как быть?

Своим обязанностям верен,

За господином должен я спешить.

Клеантида.

Но разве это мне не больно,

Что от меня так скоро ты бежишь?

Меркурий.

Вот важность, если поглядишь!

Друг другу надоесть успеем мы довольно.

Клеантида.

Изменник! От меня уходишь ты, как зверь!

И слова доброго не скажешь мне теперь?

Меркурий.

Помилуй! Где искать прикажешь

Любезности мне в этот час?

В пятнадцать лет супружества все скажешь,

И все давным-давно досказано у нас!

Клеантида.

Бери пример с Амфитриона —

Как он с Алкменой нежен, мил!

394

А ты, изменник, вопреки закона,

Свой долг перед женой забыл!

Меркурий.

Э-э! Они еще с любовью льнут друг к другу!

Всему исчезнуть суждено.

И то, что хорошо в любовнике, супругу

Через пятнадцать лет показывать смешно.

Представь себе, что мы, обнявшись вдруг с тобою,

Как голубки заворковали вновь!

Клеантида.

Предатель! Разве я не стою,

Чтоб кто-нибудь мне выражал любовь?

Меркурий.

Я про тебя не говорю ни слова,

Но сам-то я уже довольно стар,

Чтоб унижаться до смешного.

Клеантида.

Ты стоишь ли тогда, чтоб я питала жар

К тебе как женщина, что честь блюдет примерно?

Меркурий.

Ах, ты была мне слишком верной!

Не очень это я люблю.

Поменьше верности, побольше бы покою —

И я тебя благословлю.

Клеантида.

Что? Что? За честность я одних упреков стою?

Меркурий.

Мне доброта в жене всего, всего милей,

От честности же мало толку.

Шали, но только втихомолку!

Клеантида.

Теперь я знаю, кто был для тебя нужней:

Не я, а женщины, которым ложь привычна.

Они умеют за спиной мужей

Свои дела обделывать отлично!

395

Меркурий.

Тогда скажу я откровенно:

Дрожат лишь дураки перед худой молвой,

И мой девиз обыкновенно —

Не надо верности, но дайте мне покой!

Клеантида.

Как! Ты бы перенес без гнева, без волненья,

Чтоб я любовника тихонько завела?

Меркурий.

Когда б ты уняла язык свой — без сомненья!

Лишь только стала бы покорна и мила.

Ах, добродетели унылой

Порок покойный мне милей!..

Но мне давно пора, друг милый,

Теперь прощай, бегу скорей! (Уходит.)

Клеантида (одна).

Сказать по правде, очень стыдно,

Что я не смею мстить за разговор такой.

Увы! Порою так обидно

Быть добродетельной женой!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Амфитрион, Созий.

Амфитрион.

Поди сюда, палач, поди сюда, предатель!

Я растерзать готов тебя за твой рассказ.

Чтоб поступить с тобой как следует, приятель,

Лишь доброй палки мне недостает сейчас.

Созий.

Когда вы так относитесь ко мне,

Я замолчу. И правда, без сомненья,

Окажется на вашей стороне.

Амфитрион.

Изменник! Хочешь ты, чтоб я в твои виденья,

В твои нелепости уверовал вполне?

Созий.

Вы — господин, а я — слуга. Что вам угодно,

То правдою и будет. Я молчу.

Амфитрион.

Ну, хорошо. Смирю в себе я гнев бесплодный,

Я снова твой рассказ весь выслушать хочу.

Мне должно прежде, чем прийти к Алкмене,

Распутать все узлы твоих нелепых грез.

Приди в себя, забудь мечты своих видений

И внятно отвечай на каждый мой вопрос.

Созий. Еще кой-что мне непонятно, —

397

Позвольте, сударь, вас спросить:

На каждый ваш вопрос я вам отвечу внятно,

Но с вами должен ли я откровенным быть

Иль лгать, как принято перед особой знатной?

Мне надо ль правду говорить

Иль то, что вам приятно?

Амфитрион.

Я об одном прошу тебя —

Чтоб ты сказал всю правду без изъятья.

Созий.

Прекрасно. Истину любя,

На все готов вам отвечать я.

Амфитрион.

Итак, как помнишь ты, я приказал тебе…

Созий.

Идти. И я пошел, как в дальний край изгнанья,

Укоры посылал я по пути судьбе,

И сто раз проклинал я ваше приказанье.

Амфитрион.

Что, негодяй?

Созий. Вам только приказать

Довольно, сударь, — я начну сейчас же лгать.

Амфитрион.

Вот рвение свое как проявляют слуги!

Ну, дальше! Что с тобой произошло потом?

Созий.

Дрожал в смертельном я испуге

Пред каждой веткой и кустом.

Амфитрион.

Трус!

Созий. Создавала нас — позволю я заметить —

Природа разными, мы все на свой покрой:

Один того и ждет, чтоб где опасность встретить,

А я — я дорожу собой.

Амфитрион.

Пришедши к дому…

398

Созий. Я пред самым этим входом

Урок решился повторить:

Что пред Алкменою и перед всем народом

О ваших подвигах я буду говорить.

Амфитрион.

Потом?

Созий. Потом меня побили и прогнали.

Амфитрион.

Кто?

Созий. Созий, «я» другой, вершитель ваших слов,

Которого к жене вы вестником послали,

Который знает все до самых пустяков

Об вас и обо мне, как знаю я едва ли.

Амфитрион.

Какие сказки!

Созий. Я ни слова не приплел.

Я ранее себя близ дома очутился.

И вот клянусь вам, что явился

Домой я раньше, чем пришел.

Амфитрион.

Что за нелепость ты лопочешь!

Ну, объясни скорее мне:

Безумным ты казаться хочешь?

Ты нынче пьян? Или во сне?

Иль просто ты меня морочишь?

Созий.

Нет, правду я передаю,

И нет в ней ничего смешного.

Я честный человек, и вам даю я слово,

Что верить можете вы в искренность мою.

Что Созий я один — так думал я доселе.

Но Созиев я двух нашел у нас,

И эти двое «я» быть вместе не хотели:

Один из них — в дому, другой — при вас.

«Я», тот, который здесь, устал, чуть тащит тело.

399

Буян и весельчак «я» тот, который там,

И у него одно лишь дело —

Искать работы кулакам.

Амфитрион.

Ну, много надобно терпенья

И много кротости, чтоб слушать всякий вздор,

Что расточает мне слуга мой без зазренья…

Созий.

Вот в вас опять ожесточенье.

Тогда наш кончен разговор,

Я замолчу до онеменья.

Амфитрион.

Постой. Не гневаясь, все выслушаю я,

Я обещанье дал, его готов сдержать я.

Но все ж, по совести, скажи мне: речь твоя

Имеет ли подобье вероятья?

Созий.

Нет, сударь. Правы вы. Я понимаю: всем

Должно все бредом показаться,

И в этом трудно разобраться:

Нелепо и смешно, бессмысленно совсем,

Противно чувствам. Между тем

Все было так, как я был должен вам признаться.

Амфитрион.

Лишь тот поверит, кто с ума сошел иль спит.

Созий.

И сам не верил я, пока не был побит.

Увидев, что нас два, сперва я рассердился,

И уж другого я лжецом хотел считать,

Но силой он себя заставил признавать,

И, что он точно «я», я скоро убедился:

Похож он на меня от пятки до виска —

Он ловок, он красив, вид гордый, благородный;

Скажу: две капли молока

Не так между собою сходны!

И будь лишь у него не так тяжка рука,

Я полюбил бы двойника!

400

Амфитрион.

Мое терпение изводит эта шутка!

Ответь хотя бы мне: что ж, не вошел ты в дом?

Созий. Вошел? Ну а каким путем?

И слушать не хотел я доводов рассудка,

Я строго запретил и помышлять о том.

Амфитрион.

Как так?

Созий. А очень просто — палкой.

Свои бока и до сих пор мне жалко.

Амфитрион.

Тебя побили?

Созий. Да.

Амфитрион. Кто?

Созий. Я.

Амфитрион. Как! Ты побил?

Созий. Да, я. Не тот, который с вами,

А тот, который здесь тогда близ дома был.

Амфитрион.

Пусть небо разразит тебя за вздор громами!

Созий.

Ах, это все, увы, не вздор!

«Я» тот, другой, меня ловчее;

Он так же смел, как и хитер,

И это доказал он на моей же шее.

Тот дьявол «я» проворен, ловок, скор

И бьет, как и нельзя сильнее.

Амфитрион.

Довольно. Отвечай: жену ты видел?

Созий. Нет.

Амфитрион.

Как? Почему?

Созий. Все потому ж, конечно.

401

Амфитрион.

Кто ж помешал тебе, мошенник?

Созий. Свой ответ

Ужели повторять я должен бесконечно?

«Я», говорю я вам, «я», кто сильней, чем я;

«Я», здесь державшийся у двери господином;

«Я» — тот, кто отогнал себя;

«Я» — тот, кто хочет быть единым;

«Я» — тот, кто сам к себе ревнив;

«Я» — храбрый, это доказавший,

Себя, трусливого, избив;

Короче, «я», в свой дом попавший,

Себя тузивший кулаком,

С собою говоривший строго.

Амфитрион.

Ты, верно, нынче выпил много

И бредни мелешь языком.

Созий. Я только воду пил — пускай меня повесят! —

Я это говорил вам, кажется, раз десять!

Амфитрион.

Тогда ты просто спал, забыв, куда идешь,

И все нелепости, что видел в сонной грезе,

Теперь, мой милый Созий,

За истину мне выдаешь.

Созий. Нет, сударь, нет! Минуточки не спал я,

Не сонным к вам ведь прибежал я,

Да и теперь я не во сне.

Все было наяву, совсем не в сонной грезе,

И также наяву был «я» другой, тот Созий,

Кто палкою гулял по мне.

Амфитрион.

Довольно, замолчи и вслед за мной иди ты.

Мне надоел наш разговор.

И я с ума сошел, что слушаю час битый,

Как мой слуга городит вздор.

402

Созий. Всегда на глупости похоже,

Что говорит простой народ,

И с умными речами то же

Всегда выходит у господ.

Амфитрион.

Войдем же в дом, пора поторопиться…

Но что? Навстречу нам идет моя жена,

Конечно, в этот миг не ждет меня она

И моему явленью удивится.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же, Алкмена и Клеантида.

Алкмена (не замечая Амфитриона).

Пойдем во храм и вознесем моленья.

Наш, Клеантида, долг — благодарить богов,

Что муж мой завершил победой все сраженья,

Что Фивы он вознес ценой своих трудов.

(Заметив Амфитриона.)

О боги!

Амфитрион.

Небо да поможет мне

В моем дому любовь былую встретить!

Пусть ту же нежность я найду в своей жене,

С какой готов на страсть ее ответить!

Пусть этот, для меня счастливый, день

Не омрачит и маленькая тень.

Алкмена.

Как! Ты уже вернулся?

Амфитрион. В этой встрече,

Алкмена, нежности не много вижу я.

«Как! Ты уже вернулся?» — эти речи

Являют, велика ль ко мне любовь твоя!

402

Казалось мне, что бесконечность

Я пробыл от тебя вдали.

Желая вместе быть, считаем мы за вечность

День, каждый час и миг, что вдалеке прошли.

Для любящих быть розно — мука,

И, будь она мала, все ж без конца разлука!

Алкмена.

Не вижу я…

Амфитрион. Того, кто с другом разлучен,

Счет времени выводит из терпенья,

А вы считаете мгновенья,

Как человек, что чувств лишен.

Кто любит истинно, тревожит

Того разлуки каждый час.

Тот, кто любим, кто мил для нас,

Вернуться рано к нам не может.

Признаюсь я — прием такой

Мою любовь подвергнул испытанью.

Я ждал, что встретишься со мной

Ты с новым пылом страсти и желанья.

Алкмена.

А я, признаться, не пойму,

О чем ведете вы передо мною речи.

И я не знаю, почему

Вы недовольны нашей встречей.

Все то, чего вы ждете, я

Вчера же вечером вам пылко изъявляла,

Когда впервые вас здесь в доме увидала,

Когда, восторга не тая,

Как лучше выразить любовь свою, не знала.

Амфитрион.

Что? Что?

Алкмена. Не я ль, на ваших же глазах,

Восторг являла вам любым своим движеньем?

404

Как было выразить полней, чем я, в словах,

Что счастлива жена супруга возвращеньем?

Амфитрион.

Что говорите вы?

Алкмена. Еще вчера и вас

Моя любовь безмерно восхищала.

Как были вы нежны, прощаясь в ранний час!

И лишь теперь я слышу в первый раз,

Что я люблю вас слишком мало!

Амфитрион.

Не сон ли предварил мое к вам возвращенье,

Алкмена? И мое сегодня появленье

Предугадали вы во сне?

Быть может, в грезах вы меня встречали страстно

И думаете вы, что наяву напрасно

Быть нежной как жена ко мне?

Алкмена.

Не плотный ли туман у вас воображенье

Окутал, мой супруг, и вы, про возвращенье

Вчерашнее забыв вполне,

Забыв, как я вчера вас принимала страстно,

Теперь считаете, что наяву напрасно

Вам справедливым быть ко мне?

Амфитрион.

Туман, о коем вы твердите,

Алкмена, — как-то странен он!

Алкмена.

Как сон, который вы хотите

Мне навязать, Амфитрион!

Амфитрион.

Но только сном могу я объяснить признанья,

Что вы твердите мне едва ль не целый час.

Алкмена.

Но лишь туманом, что вам помрачил сознанье,

Возможно оправдать, что слушаю я вас.

405

Амфитрион.

Алкмена! Мы туман оставим.

Алкмена.

Амфитрион! Оставим сон.

Амфитрион.

Вопрос решительно поставим:

Мне кажется, что важен он.

Алкмена.

Мы тем лишь рассудительность проявим.

Я сознаюсь: мой дух смущен.

Амфитрион.

Надеетесь ли вы, что о приеме черством

Заставите забыть, принявши тон такой?

Алкмена.

Хотите ль вы своим притворством

Лишь посмеяться надо мной?

Амфитрион.

Алкмена! Я молю: послушайтесь рассудка —

Поговорим без лишних слов.

Алкмена.

Амфитрион! Прошу: довольно пустяков,

Мне надоела эта шутка.

Амфитрион.

Как вы решаетесь в глаза мне повторять,

Что раньше, чем сейчас, здесь, дома, был я с вами?

Алкмена.

Как! Вы готовитесь отважно отрицать,

Что вечером вчера здесь не были вы с нами?

Амфитрион.

Я с вами был вчера?

Алкмена. Конечно. До денницы

Вы возвратились в лагерь вновь.

Амфитрион.

О небо! У меня кипит и стынет кровь.

Услышав этот бред, ну кто не изумится?..

Эй, Созий!

406

Созий.

Нужно ей шесть зерен чемерицы:

Ее с ума свела любовь.

Амфитрион.

Алкмена! Вас во имя бога

Молю: оставим этот спор.

Подумайте о бывшем строго,

Начнем серьезный разговор.

Алкмена.

Я думаю о том, что было.

Вчерашний ваш возврат ведь видел целый дом.

Не понимаю я: ну что тут вас смутило?

Но если нужно вам и доказательств в том

И если память вам и вправду изменила —

Скажите, от кого я, если не от вас,

О битве слышала рассказы,

В которой побежден надменный Птерелас?

И кто мне как не вы мог подарить алмазы,

Что он носил в последний час?

Ужель мои слова неясны и несвязны?

Амфитрион.

Постойте! Вы сказали мне:

Я отдал вам уже свой дар — венец алмазный,

Мою добычу на войне?

Алкмена.

Конечно, отдали. Не трудно

То доказать, Амфитрион.

Амфитрион.

Как вы докажете?

Алкмена. Вот он.

Амфитрион.

Эй, Созий!

Созий. Сударь! Безрассудно

Она смеется: здесь ларец.

Амфитрион.

Печати целы.

407

Алкмена. Вот венец.

Он не видение. Надеюсь, с вас довольно?

Амфитрион.

О боги! Небеса!

Алкмена. Итак, Амфитрион,

Смеялись надо мной вы целый час. Мне больно,

А муж мой, верю я, стыдиться принужден.

Амфитрион (Созию).

Открой скорей ларец.

Созий (открывает ларец).

Он пуст. Вот это чудо!

Иль некий маг украл венец, храня печать,

Иль сам собою он, без ног, ушел отсюда

К той, чье чело был должен украшать.

Амфитрион.

О боги! Ваша власть над миром без предела!

Но что же должен я, несчастный, ожидать

От дивного такого дела?

Созий.

Когда она права, так с вами то же было,

Что и со мной. У вас есть, сударь, свой двойник.

Амфитрион.

Молчи.

Алкмена. Что вас так сильно изумило?

Откуда ваш испуг возник?

Амфитрион.

О небо! Все меня пугает.

Противоречит быль законам мира всем,

И честь моя дрожит пред тем,

Чего мой разум не вмещает.

Алкмена.

Имея доказательство в руках,

Вновь отрицаете вы ваше возвращенье?

Амфитрион.

Нет-нет, но расскажи мне в нескольких словах

Об этом странном посещенье.

408

Алкмена.

Но, спрашивая так, желаете вы, чтобы

Я вновь поверила, что было все во сне?

Амфитрион.

Простите мой вопрос, но повод есть особый

Просить, чтоб вы опять все рассказали мне.

Алкмена.

Быть может, долг вождя, заботами богатый,

Заставил вас забыть, что было в эту ночь?

Амфитрион.

Быть может, милая, права ты,

И выслушать рассказ об этом я не прочь.

Алкмена.

Рассказ не длинен. Я, едва вас увидала,

К вам побежала поскорей,

Вас обняла, поцеловала,

Сказала, как без вас скучала много дней.

Амфитрион (в сторону).

О, предпочел бы я, чтоб ты была скромней!

Алкмена.

Вы мне преподнесли подарок драгоценный —

Венец, что взяли вы добычею военной;

Раскрыли вы передо мной

Всю страсть свою, всю скорбь и сердца муки:

Заботы, сопряженные с войной,

Восторг быть дома вновь, томления разлуки;

Как юноша, что в первый раз влюблен,

Признались, как ко мне вы жадно порывались,

И никогда еще так нежны не казались

Признанья ваши мне, Амфитрион!

Амфитрион (в сторону).

Я насмерть этими словами поражен!

Алкмена.

Все эти нежности, признанья, уверенья,

Конечно, слушала я, счастья не тая,

И вам сознаюсь без смущенья,

Что тысячу услад в них обретала я.

409

Амфитрион.

А дальше?

Алкмена. Дальше мы мешали в разговоре

Вопросов сотни, что нас занимать могли.

За ужином вдвоем сидели мы и вскоре,

Покончив с ужином, мы в спальню перешли.

Амфитрион.

Опять вдвоем?

Алкмена. Ну да. Могло ли быть иначе?

Амфитрион (в сторону).

Так вот удар, всех прочих тяжелей!

О, ревности огонь горит в душе моей!

Алкмена.

Вы покраснели вдруг. Что это значит?

Преступно разве спать с женой своей?

Амфитрион.

Не я с тобою был — вот что мне муки множит!

И тот, кто объявил, что здесь вчера я спал,

Из всех неправд, что молвить может,

Ложь величайшую сказал.

Алкмена.

Амфитрион!

Амфитрион. Изменница!

Алкмена. Вы смели...

Амфитрион.

В душе нет милости, когда задета честь!

Довольно мне узнать, что были вы в постели!

И в сердце у меня теперь одно лишь есть:

Проклятие и месть.

Алкмена.

Кому же мстить? Ваш гнев безумию подобен.

Виновна в чем пред вами честь моя?

Амфитрион.

Не знаю. Я горю, и я на все способен.

Но знай одно: вчера был здесь не я!

410

Алкмена.

Прочь! Вы меня отныне недостойны.

События — яснее дня,

Обманы ваши непристойны…

Как! Обвинять в неверности меня?

Быть может, ищете вы темного предлога,

Чтоб узы разорвать, что съединили нас?

Напрасно вы трудились много,

Я все решила в этот час:

Отныне каждому из нас своя дорога.

Амфитрион.

Да, после вашего признанья это то,

К чему, конечно, вам приготовляться надо.

Но это — меньшее! Не ведает никто,

Где свой предел найдет мой гнев, моя досада.

Я обесчещен, так! Всем явен мой позор;

Его любовь прикрыть старается напрасно;

Но все событие в подробностях неясно,

А видеть хочет все мой справедливый взор.

Что нынче до утра от войск не отходили

Мы, может подтвердить под клятвою ваш брат,

И я за ним иду: сумеет без усилий

Он вам глаза раскрыть на мнимый мой возврат.

Сумеем справиться мы с этой странной тайной,

До глубины весь разберем вопрос,

И горе же тому, кто вольно иль случай[но][79]

Мне оскорбление нанес!

Созий.

Я, сударь…

Амфитрион. Нет, здесь оставайся,

Не надо следовать за мной.

Клеантида.

Сударыня…

Алкмена. Не приближайся:

Мне надо нынче быть одной.

Амфитрион и Алкмена уходят.

411

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Созий, Клеантида.

Клеантида (в сторону).

Он не в своем уме! Нелепейшая ссора!

Но я уверена, что брат

Их примирить сумеет скоро.

Созий (в сторону).

Да, приключению мой господин не рад,

Есть от чего разгорячиться.

Но очень я боюсь, что и со мной

Случился в эту ночь такой же случай злой.

Клеантида (в сторону).

Пусть только он ко мне посмеет подступиться…

Но все ж до времени прикинусь я немой.

Созий (в сторону).

Узнать о чем-нибудь подчас бывает грустно,

Мне, право, страшно и спросить.

Не лучше ль промолчать и, притворясь искусно,

Не ведать, что могло здесь быть?

Нет-нет, не надо колебаться,

Ведь все равно мне не смолчать.

Всем людям сродно добиваться

Про то узнать,

Что было б лучше скрыть. (Громко.) Ну здравствуй, Клеантида!

Клеантида.

Что это? Новая обида?

Ко мне ты смеешь подойти?

Созий.

О боги, что с тобой? Всегда сурова с вида,

Из пустяков всегда готова спор вести.

Клеантида.

Как! Что назвал ты пустяками?

Созий.

А то, что называют так

И прозой, и стихами.

412

Я пустяком зову пустяк,

Что малым мы считаем сами.

Клеантида.

Не знаю, что мешает мне

Твой исцарапать лик бесстыжий,

Чтоб научился ты почтению к жене.

Созий.

Ого! А почему так зла ты? Расскажи же!

Клеантида.

Иль ты забыл, как ты вчера со мной

Изволил дурно обращаться?

Созий.

А как?

Клеантида. Ты дурака не строй.

Иль тоже хочешь отпираться,

Что ты вчера не приходил домой?

Созий.

Нет, это правда, несомненно,

Но дело в том (тут не моя вина):

Мы выпили вчера какого-то вина,

И все, что делал здесь, забыл я совершен[о.][80]

Клеантида.

Ты хочешь оправдать все то, что говорил?

Созий.

Нисколько, можешь мне поверить. Но, как видно,

В таком я состоянье был,

Что мог наделать дел, которых станет стыдно,

А нынче все я позабыл.

Клеантида.

Ты позабыл о том, как ты со мной прелестно

Держал себя, из гавани прибыв?

Созий.

Все позабыл. Но ты скажи все, что известно.

Я искренен, я справедлив,

И, если был не прав, я в том сознаюсь честно.

413

Клеантида.

Едва увидела, что здесь Амфитрион,

С понятным нетерпением ждала я,

Но ты ко мне пришел, угрюм и отчужден,

И, что ты мой супруг, напомнила сама я!

Тебя я обняла, как следует жене, —

Ты, отвернувши нос, подставил ухо мне.

Созий.

Прекрасно!

Клеантида. Как — прекрасно?

Созий. Объясню я

Тебе без промедленья все:

В тот день я ел чеснок и вот от поцелуя

Немного уклонил дыхание свое.

Клеантида.

Всю нежность выразить я поспешила сразу,

Но ты на все мои слова молчал как пень

И слова нежности ни разу

Не произнес за целый день.

Созий (в сторону).

Смелей!

Клеантида.

Напрасно я к тебе рвалась душою,

В ответ на страсть ты был весь холоден как лед

И до того дошел — я от тебя не скрою, —

Что лечь не захотел в одну постель со мною,

На место то, куда Гимен тебя зовет.

Созий. Как! Я не лег?

Клеантида. Да нет, о подлый!

Созий. Правда ль это?

Клеантида.

Изменник! С места не сойти!

И это было мне трудней всего снести.

А утром, распростясь со мной еще до света,

Ты был уже в пути,

Без слова нежного, без ласки и привета.

414

Созий (в сторону).

Ну, Созий, vivat![81]

Клеантида. Ты хохочешь,

Так подло поступив со мной!

Созий. О, как доволен я собой!

Клеантида.

Ты снова надо мной смеяться хочешь?

Созий.

Нет, от себя не ждал я скромности такой.

Клеантида.

Признать свою вину ты только что поклялся,

И прямо мне в лицо смеешься сам теперь.

Созий.

О боги! Погоди! Ведь если я смеялся,

То были у меня и поводы, поверь.

Я очень был умен, и, сам того не зная,

Мне было так вчера и надо поступать.

Клеантида.

Предатель! Надо мной смеешься ты опять!

Созий.

Нет, это истина прямая.

Припомнив, как вчера я был нетрезв, сперва,

Под страхом твоего ответа,

Я думал, что сглупил, но нет: сейчас слова

Твои меня разубедили в этом.

Клеантида.

Чего ж боялся ты? Скажи мне: почему ж…

Созий.

Нам медики твердят, что пьяный муж

От собственной жены обязан воздержаться,

Иначе дети хилые родятся

И к жизни неспособные к тому ж!

Теперь ты видишь: не напрасно

К тебе отнесся я так безучастно.

415

Клеантида. Что мне до медиков, ну их!

Что мне в их выдумках суровых!

Пусть лечат, как хотят, больных,

Но пусть но трогают здоровых.

Повсюду нос они суют.

Турусы всевозможные разводят,

Любить друг друга не дают

И сказками нас только за нос водят.

Созий. Потише!

Клеантида. Нет, все это пустяки!

Пусть пичкают они советами друг друга!

Вину и всем часам опасным вопреки

Обязан муж долг выполнять супруга.

А медики все — дураки.

Созий.

Хоть против них, прошу, умерь негодованье:

То люди честные, что б мир ни говорил.

Клеантида.

Оставь, пожалуйста! Напрасны все старанья,

Ты отговорками меня не убедил.

Теперь иль после, я отмстить тебе сумею

За то, что ты всегда смеешься надо мной.

Еще я посмеюсь над наглостью твоею.

Ты мне советовал неверной быть женой,

Свободу предлагал, — воспользуюсь я ею.

Созий.

Что?

Клеантида.

Ты мне говорил, что я, себе избрав

Другого, сделаю то, что тебе приятно.

Созий.

Постой! Я в этом был не прав,

Свои слова беру обратно,

А ты зато смири свой нрав.

416

Клеантида. Ах, если б с нравом я моим

Могла женой быть своевольной…

Созий. Постой! Немного помолчим —

Амфитрион идет и, кажется, довольный.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Юпитер.

Юпитер (про себя).

Вот подходящий час приблизиться к Алкмене.

В ее душе и страх, и горесть истребя,

Дать сердцу испытать восторги приближений

И радость тихую любовных упоений[82].

(Клеантиде.) Алкмена у себя?

Клеантида. Взволнована, потрясена,

Она желает быть одна,

Мне запретив делить ее уединенье.

Юпитер.

Ко мне такое запрещенье

Не может быть отнесено. (Входит в дом.)

Клеантида (про себя).

Ну, кажется, с него волненье,

Как ветром, свеяло давно!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Созий, Клеантида.

Созий. Ну, что ты скажешь, Клеантида?

Как добр наш господин! А раньше был так зол!

Клеантида.

А то, что должен слабый пол

417

Мужчин всех дьяволам отдать за их обиды!

Из вас и лучший стоит лишь обол.

Созий. Ты это говоришь в печали.

Но вы с мужчинами так тесно сращены,

Что были б очень смущены,

Когда бы дьяволы нас взяли.

Клеантида.

Поверь…

Созий. Молчи. Вот оба. Не сюда ли?

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, Юпитер и Алкмена.

Юпитер.

Алкмена, слушайте! Нет сил

Сносить мне ваше обхожденье.

Алкмена.

Нет, с тем, меня кто оскорбил,

Быть не могу я ни мгновенья.

Юпитер.

Но сжалься…

Алкмена. Прочь!

Юпитер. Но…

Алкмена. Говорю я — прочь!

Юпитер (про себя).

Ее печаль меня томит, а слезы — вдвое!

(Алкмене.)

Скажите: чем ваш гнев мне превозмочь?

Алкмена. Оставьте вы меня в покое.

418

Юпитер.

Куда идете вы?

Алкмена. Туда, где вас лишь нет.

Юпитер. Но этого желать напрасно:

Всегда со мной ваш образ ясный,

За вами я пойду чрез целый свет

И с вами быть желаю ежечасно.

Алкмена. А я — я буду бегать вас.

Юпитер. Ужель мое лицо ужасно?

Алкмена. Да, для моих ужасно глаз!

Вы для меня чудовищны, ужасны, нестерпимы.

При вашем приближенье я бегу;

Быть вместе с вами не могу;

Увидя вас, душа скорбит невыразимо;

Вас ненавижу, жизнь кляня,

И вам скажу: под небесами

Нет ничего ужасней для меня,

Как быть мне вместе с вами.

Юпитер.

Как ваша речь сурова, холодна!

Алкмена. Сурова и душа не мене!

Но чтобы выразить все, чем она полна,

Не нахожу я выражений.

Юпитер.

Но что же сделала тебе моя любовь,

Чтоб вдруг твой взор во мне чудовище увидел?

Алкмена.

О небеса! Во мне он взволновал всю кровь —

И спрашивает, кто меня обидел?

Юпитер.

Хоть раз один взгляните нежно…[83]

419

Алкмена.

Ни видеть вас, ни слышать мне нельзя.

Юпитер.

О, успокойте ваш порыв мятежный!..

Так вот она, любовь твоя,

Которая вчера казалась мне безбрежной!

Алкмена.

Нет более любви! Упреками ее

В моей душе вы изменили.

Нет более любви! Любовь и нежность — все

Вы в сердце у меня убили.

Их насмерть поразил ваш собственный удар,

Теперь во мне одно презренье,

Одно отчаянье, а страсти пылкой жар

Вы превратили в гнев, в ожесточенье.

Огонь любви в моей груди угас;

Уж больше не люблю я вас,

Вас буду ненавидеть до могилы.

Юпитер.

Ужель в твоей любви так мало было силы?

От пустяка она могла ли умереть?

От шутки можно ли принять сей вид унылый?

И от невинных слов возможно ль так скорбеть?

Алкмена. Нет, именно твой тон шутливый

Тебе простить я не могла!

Действительно, порыв ревнивый

Я легче бы перенесла.

Пусть ревность безрассудна, ложна —

В ней сила видится всегда,

И самым мудрым людям невозможно

Бороться с нею иногда.

Порыв души, пусть даже исступленный,

Обидит временно и тотчас примирит.

Любовью сильной порожденный,

Несдержанный, ожесточенный,

420

Он оправдание в себе самом таит.

Ревнивый гнев на все укоры

Ответить может нам, что страстью он рожден.

Прощаем мы тому, который

На миг безумьем увлечен.

Но для кого казалось шуткой

Предаться ярости, храня над сердцем власть,

И с полной ясностью рассудка

Кто оскорбил любовь, и честь, и страсть,

Смеялся дерзко над любимой, —

А!.. Я того должна проклясть

И не забуду ввек обиды нестерпимой!

Юпитер.

Алкмена, ты права, я пред тобой молчу;

Все то, что я свершил, преступно было.

Я защищаться не хочу

И лишь прошу: позволь, чтоб сердце говорило,

И. сердцу своему позволь

Ему внимать, забывши боль.

Во всем тебе сознаюсь откровенно:

Супруг твой совершил, Алкмена, этот грех,

Супруг с тобою говорил надменно,

Любовник ни при чем в поступках тех.

Он сердцем вечно твой; оно тебя обидеть

Не может никогда, любовию полно.

И если бы ему случилось вдруг увидеть,

Что причинило скорбь тебе оно, —

Оно им первым будет сражено!

Супруг нарушил долг любви и уваженья,

Что был хранить обязан он к тебе;

В нем мужа обличает поведенье,

По праву мужа все позволил он себе.

О да, виновен он! И хуже, чем измена,

Его слова — тебя он оскорбил. Его

Ты можешь презирать, Алкмена,

Не возражу я ничего.

421

Но на любовника не возлагай ответа

За злой и гибельный порыв,

Которым честь твоя задета.

Да будет гнев твой справедлив:

Его от мужа отделив,

Не осуждай его: не он свершил все это.

Алкмена.

Ах, эти тонкости не боле

Как слабых оправданий ряд!

Для сердца, что горит от боли,

Они не много говорят.

На эти хитрости пускались вы напрасно;

Что я оскорблена, мне это слишком ясно.

Мне стало в вас все ненавистно вдруг,

И слиты для меня всечасно

Любовник и супруг.

Как тем, так и другим душа моя задета,

И оба с этих пор стоят того же цвета

Навек в глазах моих.

Виновны оба, да! И требую ответа

Совместного от них двоих.

Юпитер.

Ну что же, если ты решила,

Я все слова беру назад.

Конечно, ты права. Меня ты осудила,

И сознаюся я, что тяжко виноват.

Ты справедливое явила мне презренье,

И ненависть, что ты здесь выразила мне,

Тягчит мое законное мученье.

Конечно, ты права вполне —

Тебя страшит мое явленье,

И ты не в силах быть со мной наедине.

Я для тебя предмет ужасный,

Ты мне должна желать всех бед.

Тому, кто оскорбил твой взор прекрасный,

Достойных наказаний нет.

422

Меня казнить должны как люди, так и боги.

Заслуживаю я за это меру зла,

Чтоб, бросив на меня взгляд беспощадно строгий,

Меня навек ты прокляла.

Но все ж, с тревогой неизбежной,

Став на колени, я простить тебя молю:

Прости меня во имя страсти нежной,

Во имя нежности безбрежной,

С которой я тебя люблю!

Но если тщетно я к Алкмене

Взываю: «Пощади, ответь!» —

Мне, чтобы цепь моих мучений,

Которых нету сил терпеть,

Прервать в их беспрерывной смене,

Одно осталось — умереть.

Да, вкруг меня лишь безнадежность.

Алкмена! Этой речи верь:

Я, потеряв навек твою любовь и нежность

И осужден тобой, жить не могу теперь.

Уже я чувствую: тоска глухая

Вкруг сердца моего свершает свой полет;

Его смертельно поражая,

Как коршун яростно клюет.

Алкмена! Лишь скажи, лишь откажи в надежде!

Когда не будет вновь того, что было прежде,

Вот этот меч, едва успеешь ты вздохнуть,

Пронзит безжалостно перед тобой мне грудь,

То сердце, что удар подобный заслужило

За то, что нанесло оно обиду милой!

И счастлив буду я, сходя в глухую сень,

Что смертью, может быть, я заслужил прощенье

И что в твоей душе оставит этот день

Не гнев и не презренье,

А память о любви и о моем мученье, —

И счастье в том найдет моя немая тень.

423

Алкмена.

Как ты жесток со мной!

Юпитер. Алкмена, жду решенья!

Алкмена.

Ужель к тебе любовь я сохранить должна,

Когда была тобой я так оскорблена?

Юпитер.

Возможно ль гнев хранить, когда с любовью страстной

Свое раскаянье возлюбленный несет?

Алкмена.

Кто любит искренне, скорей умрет безгласно,

Чем той, кем он любим, обиду нанесет.

Юпитер.

Чем больше любим мы, тем нас трудней обидеть…

Алкмена.

Не говори со мной, ты ненавистен мне.

Юпитер.

Все ж ненавистен я?

Алкмена. Стараюсь ненавидеть,

И стыдно, что еще храню я в глубине

Моей души к тебе какое-то влеченье

Сильнее всех твоих обид.

Юпитер. Тогда произнеси решенье —

И за тебя мой меч тотчас же отомстит.

Лишь слово — и я сам твое исполню мщенье.

Алкмена.

В ком ненависти нет, того смерть не прельстит.

Юпитер.

А я жить не могу, пока ты так сурова,

Пока твой взор угрюм и строг,

Пока прощенья мне ты не дала, и снова

Молю тебя у твоих ног.

Произнеси решенье строго:

Я должен умереть иль жить?

424

Алкмена. Увы, как трудно мне решить!

Боюсь сказать я слишком много.

Хотелось бы тебя отвергнуть мне в ответ,

Но что с моей душой, не знаю.

Сказать, что ненависти нет,

Не значит ли сказать — прощаю?

Юпитер.

Алкмена! Как полна теперь моя судьба…

Алкмена.

Оставь меня! Стыжусь, что я была слаба.

Юпитер. Эй, Созий, в путь иди проворно!

Душа моя горит восторгом в этот час,

Ищи моих друзей из войска и покорно

Проси обедать их у нас.

(В сторону.)

Лишь только здесь его не будет,

Предстать Меркурий не забудет.

Юпитер и Алкмена уходят.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Созий, Клеантида.

Созий.

Их нежность, их любовь ты видишь, Клеантида?

Ты подражать не хочешь им?

Сочтем, что навсегда забыта та обида,

И мир меж нами заключим.

Клеантида.

Не ради ль твоего приветливого вида?

Созий. Так ты не хочешь?

Клеантида. Нет...

425

Созий. Ну, бог с тобой.

Тем хуже для тебя.

Клеантида. Постой, вернись обратно!

Созий.

Нет, извини, могу и я порой

Быть в гневе, если мне кой-что не так приятно.

Клеантида.

Изменник, уходи! Но ах, невероятно!..

Как тяжко иногда быть доброю женой!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Амфитрион один.

Амфитрион.

Должно быть, от меня он скрыт судьбою черной!

Я выбился из сил, по всем концам бродя.

Не знаю участи ужасней, чем моя:

Я не могу найти, кого ищу упорно,

А кто не нужен мне, всех тех встречаю я.

Толпа несносная, меня едва лишь зная,

Победу войск моих в восторге прославляя,

Не ведая того, приводит в гнев меня.

Мне сердце тяготят заботы и волненья,

И их объятия и все их поздравленья

Мне сбросить хочется, как лишний груз, кляня.

Напрасно я стараюсь мимо

Пройти, избавиться от них,

Их дружба тяжкая все льнет неутомимо.

Благодаря кивком за пыл приветствий их,

Как проклинаю я поклонников своих!

О, мало нам дают и почести, и слава —

Все, чем победы день дарит так щедро нас, —

Когда горит душа под язвою кровавой

Все эти почести я б отдал, право,

Хоть за один спокойный час!

Нет, ревность не устанет числить

Ряды моих ужасных бед.

Чем больше я стараюсь мыслить,

427

Тем в черном хаосе трудней найти ответ.

Пусть диадемы нет — я не дивлюсь покраже:

Украсть сумеет вор и сохранив печать,

Но страшно мне, что здесь не кто другой, а я же

Вчера просил жену подарок мой принять.

Что сходство странное бывает, то не ложно,

И пользуются им обманщики порой,

Но все ж, мне кажется, почти что невозможно

Чтоб муж не узнан был женой:

По малым признакам, по черточке ничтожной

Она тотчас поймет, что перед ней другой.

А что о волшебствах и чарах

(О чем так много говорят),

То это сказки женщин старых,

И их с безумием всегда я ставил в ряд.

Со стороны судьбы то было б странной местью,

Когда б я после всех побед,

Своей пожертвовавши честью,

Поверил в этот дикий бред.

С ней вновь поговорю, подумаю над тайной:

Быть может, было все лишь сон случайный,

Мечта, которой жизнь ее болезнь дала.

О боги, к вам я обращаюсь!

Пусть в этом я не ошибаюсь,

Пусть, к счастью моему, она с ума сошла!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Амфитрион, Меркурий на балконе дома Амфитриона.

Меркурий (про себя).

Здесь радостей мне не дает любовь, —

Иного поищу себе веселья;

Чтоб чем-нибудь занять свое безделье,

В Амфитрионе я взволную гневом кровь.

Что ж! Бога, может быть, и недостойно это,

Но мы достоинство оставим в стороне;

428

Уж такова моя планета,

Что все лукавства милы мне.

Амфитрион.

С чего вы вздумали дверь запереть так рано?

Меркурий.

Эй, тише! Кто стучит?

Амфитрион. Я.

Меркурий. Кто же — я?

Амфитрион.

Открой!

Меркурий. Как так — открой? Сначала без обмана

Мне отвечай, кто ты, что за судьба твоя.

Амфитрион.

Меня ли не узнал ты сразу?

Меркурий.

И не намерен узнавать.

Амфитрион.

Весь мир сошел с ума, вот странная зараза!

Эй, Созий! Созий! Долго ль звать?

Меркурий. Ну да, я Созий, это ясно.

Чтоб имя помнил я, его ты мне твердишь?

Амфитрион.

Ты видишь ли меня?

Меркурий. Да, вижу я прекрасно.

А что ты у дверей шумишь?

Чего тебе, ответь мне, надо?

Амфитрион.

Чего мне надо? Ах, злодей!

Меркурий.

Ну так чего тебе не надо?

Ответь, да только поскорей!

Амфитрион.

Ну, негодяй, не будет жалко

Мне поиграть с твоей спиной,

429

И научу тебя я палкой,

Как разговаривать со мной!

Меркурий.

Послушай: если ты не прекратишь стучаться,

Я вытолкать тебя сумею — я не слаб[84].

Амфитрион.

О небо! Видано ль, чтоб смел так обращаться

С хозяином своим его слуга и раб?

Меркурий.

Да что с тобой? Ты мог вполне налюбоваться,

Ты, кажется, меня довольно осмотрел.

Таращит он глаза, не знает, как приняться…

Когда б глаза могли кусаться,

Меня бы он, наверно, съел.

Амфитрион.

Дрожу при мысли я, что ты подготовляешь

Сам для себя в безумии своем!

Грозу ударов сам ты над собой сбираешь,

И на спину твою они падут дождем.

Меркурий.

Коль не уйдешь ты сам, то явится причина,

Чтоб было суждено узнать пинки тебе.

Амфитрион.

Ты скоро, негодяй, узнаешь на себе,

Позволено ль слуге встречать так господина!

Меркурий.

Как! Ты — мой господин?[85]

Амфитрион. Ну да! Глаза открой.

Меркурий.

Мой господин один: служу Амфитриону.

Амфитрион.

Но тот Амфитрион — ведь я, никто другой!

Меркурий.

Амфитрион?

Амфитрион. Ну да!

Меркурий. Не по закону

Ты нынче напился́, — скажи, в корчме какой?

430

Амфитрион.

Как! Ты опять?

Меркурий. Скажи: вино ты пил какое?

Амфитрион.

О боги!

Меркурий.

Новое иль старое?

Амфитрион. Бог мои!

Меркурий.

От нового мутится ум, коль вдвое

Его не разбавляли вы водой[86].

Амфитрион.

Ему язык я вырву за измену!

Меркурий. Тебе совет могу я дать,

Приятель, ты его оценишь цену.

Я сам люблю вино: иди, ложись в кровать,

И пусть Амфитрион ласкает здесь Алкмену.

Амфитрион.

Как? Что? Амфитрион? Он здесь?

Меркурий. Конечно, да.

Увитый лаврами победы беспримерной,

Он после долгого труда

Вкушает радости вблизи супруги верной.

Размолвку грустную сменило примиренье,

Влюбленней их четы и в мире не найти.

Нарушить берегись ты их уединенье,

Когда не хочешь понести

За дерзость должное отмщенье.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Амфитрион один.

Амфитрион.

Какой сейчас удар он в сердце мне нанес!

Что за смятение в меня вселил глубоко?

И если правда все, что дерзкий произнес, —

431

Моя любовь и честь поруганы жестоко.

Куда теперь я кину смутный взор?

Что лучше — знать иль нет, сам ведаю навряд ли.

В моем отчаянье открыть ли всем, скрывать ли

Мне дома моего позор?

Безумец! Ясно все — колеблешься чего ты?

Тут думать нечего, когда задета честь:

Отныне все мои заботы

Должно одно наполнить — месть!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Амфитрион, Созий, Навкрат, Полид.

Созий.

Исполнил, сударь, я, что было вам угодно,

И этих вот господ привел в ваш дом с собой.

Амфитрион.

А, это ты?

Созий. Да, я...

Амфитрион. Предатель, плут негодный...

Созий.

Что?

Амфитрион.

Научу тебя, как говорить со мной.

Созий.

Что с вами? Да за что?

Амфитрион. Чему же тут дивиться?

Созий.

Что ж, господа, из вас не вступится никто?

Навкрат.

Постойте хоть на миг!

Созий. В чем мог я провиниться?

432

Амфитрион.

Еще он спрашивать — за что!

(Навкрату и Полиду.)

Оставьте! Предо мной он слишком, слишком грешен!

Созий.

И вору говорят, за что же он повешен.

Навкрат.

Но в чем он виноват, скажите нам теперь!

Созий.

Ах, господа, не выдавайте![87]

Амфитрион.

Угодно вам узнать — узнайте!

Он предо мной захлопнул дверь,

Потом, мешая брань к угрозе,

Мне дерзостей наговорил.

А, негодяй!

Созий. Я мертв.

Навкрат. Сдержите гнев! Что, Созий?[88]

Созий.

Ах, господа…

Полид. Ну что?

Созий. Меня он не убил?

Амфитрион.

Нет, понести он должен наказанье

За те слова, что смел он бросить мне.

Созий.

По вашему же приказанью

Все время я ходил от дома в стороне.

Вот эти господа — свидетели, что вами

Я послан был, чтоб звать к вам в дом их на обед.

Навкрат.

Да, правда, и теперь все время был он с нами,

Неправды тут и слова нет.

Амфитрион.

Кто приказал тебе позвать их отобедать?

433

Созий.

Вы.

Амфитрион. А когда?

Созий. Когда, придя домой

Супругу бедную проведать,

С ней примирившись, вы в восторг пришли душой.

Амфитрион.

О небо! Каждый шаг и каждое мгновенье

Мои страдания стремятся отягчить,

И я в моем недоуменье

Не знаю, правда где и что мне говорить.

Навкрат.

Все то, что он про вас нам рассказал подробно,

Настолько странно и темно,

Что прежде, чем вы все поймете, неудобно

Вам действовать и гневаться смешно.

Амфитрион.

Пусть так, вы можете мне оказать услугу.

Нет, не случайно вас послало небо другу!

Посмотрим, впереди чего я должен ждать;

Проникнуть в тайну я и сам хочу, поверьте…

Увы! Я жажду все узнать,

И правды я боюсь, как смерти!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Юпитер.

Юпитер. Кто здесь не чтит земных законов,

Как господин стуча в мой дом?

Амфитрион.

Что вижу, небеса!

Навкрат. О, чудеса кругом:

Не видим ли зараз мы двух Амфитрионов?

434

Амфитрион.

Моя душа потрясена.

Надежды больше нет, и все понятным стало.

И мне моя судьба ясна —

Все это зрелище сказало.

Навкрат.

Чем пристальней на них смотрю,

Ясней мне, что они во всем друг с другом сходны

Созий. Ах, господа, вам говорю…

(Указывая на Юпитера.)

Вот — истинный, а тот — обманщик, вор негодный

Полид. Да, пред таким чудесным сходством

В недоуменье я молчу.

Амфитрион.

Ужели верх возьмет обман над благородством?

Чтоб чары сокрушить, прибегну я к мечу!

(Обнажает меч.)

Навкрат.

Постойте!

Амфитрион. Прочь с пути!

Навкрат. Что делать вы хотите?

Амфитрион.

Отмстить обманщику за ложь мечом своим!

Юпитер.

Напрасно в гневе вы волнуетесь, шумите:

Кто гневается так перед лицом событий,

Тот этим говорит, что правда не за ним[89].

Созий.

Конечно, это лжец, он знает заклинанья

И превращается совсем в других людей.

Амфитрион.

За это ты получишь в наказанье,

Мерзавец, тысячу плетей.

435

Созий. Мой господин, и храбрый и прекрасный

За верных слуг своих заступится горой[90].

Амфитрион.

Пустите! Дайте мне насытить гнев ужасный.

В крови предателя я меч омою свой!

Навкрат.

Нет, мы не можем вас пустить: мы не согласны,

Чтоб в бой Амфитрион вступил с самим собой.

Амфитрион.

Так вот заботитесь как о моей вы чести!

Мошенника друзья готовы защитить!

Не только не спешат со мной к единой мести,

Но даже мне они мешают отомстить.

Навкрат.

Для нашей воли есть препона:

Принять решенье мудрено.

Пред нами два Амфитриона,

И наше чувство смущено.

И, защищая вас с отвагою упорной,

Мы опасаемся, что вас обидим вдруг.

Что вы Амфитрион — приемлем мы покорно,

Вы — славный вождь фивян, в вас — силы полный дух.

Но так же ведь и тот — Амфитрион, бесспорно,

И нам не разрешить, кто истинный из двух.

У нас давно готово мненье:

Предателя мы все готовы поразить,

Но сходство двух людей приводит нас в смущенье,

И, чтоб принять одно решенье,

Мы не должны спешить.

Позвольте нам обдумать зрело,

В ком здесь обман и правда в ком.

Когда же разъяснится дело,

Мы сами будем знать, каким идти путем.

Юпитер.

Конечно, правы вы: такое приключенье

436

Не может не смутить и самый верный глаз.

Нисколько не сержусь на ваше я сомненье,

И, здраво думая, я извиняю вас.

Как капли две воды, так мы похожи оба,

И пользу может зло из этого извлечь.

Но, видите, во мне ведь не пылает злоба:

Я не спешу свой меч извлечь.

Решать мечом вопрос довольно безуспешно,

Его решить хочу я способом другим.

Один из нас Амфитрион, конечно,

И нас обоих вы считать готовы им.

Я постараюсь сам рассеять все сомненья

И ясно доказать, кто здесь Амфитрион,

Чтоб было явно всем мое происхожденье

И признавали все, я от кого рожден,

И чтоб вопрос вполне был разъяснен.

Когда знатнейшие фивяне будут в сборе,

Раскрою вам всю правду я до дна.

Так много важного есть в этом споре,

Так истина сомнительна, на горе,

Что надо, чтобы всем была ясна она.

Алкмена от меня ждет этих объяснений,

Ее достоинство задето в этом. Я

Все должен объяснить как вам, так и Алкмене,

И требует того любовь моя.

Вождям фивян я дам решенье всех сомнений,

Я все им расскажу, событий не тая.

Пока же, о друзья, в согласии и мире

Войдите в этот дом, где вас я долго ждал,

И станем ликовать на пире,

К которому вас Созий звал.

Созий.

Не ошибался я и праздную победу,

Спор окончательно решен:

Тот истинный Амфитрион,

Кто приглашает нас к обеду.

437

Амфитрион.

О небо! Как снесет все это разум мой?

Ужели слушать мне, как голосом лукавым

Обидами томит меня обманщик злой?

И вот, в то время как горю я гневом правым,

Мне руки держат за спиной!

Навкрат.

Напрасно гневаться! Не надо торопиться!

Должно все скоро разъясниться,

Узнаем все, немножко подождав.

Где истина, мне неизвестно,

Но объясняет все он честно,

Как если б был он прав.

Амфитрион.

О слабые друзья! Ступайте, жалко льстите

Обманщику! Найду я и других.

Доверюсь всей душой их дружеской защите,

И вместе отстоим мы правду слов моих.

Юпитер.

Прекрасно, я их жду. Сумею защититься

Во всем пред ними я.

Амфитрион.

Обманщик! Может быть, ты мыслишь тайно скрыться?

Но обретет тебя повсюду месть моя.

Юпитер. Ответом я не удостою

Угрозы, клеветы презрев,

Но после этот грозный гнев

Единым словом успокою.

Амфитрион.

Тебя я отыщу и в самой бездне ада,

И небеса тебя от мести не спасут.

Юпитер. Искать меня, поверь, не надо:

Увидят все, что я останусь тут.

438

Амфитрион.

Иду, бегу, пока он не ушел отсюда.

Помогут мне друзья исполнить месть мою.

Вернусь сюда — и будет чудо,

Когда его я не убью. (Уходит.)

Юпитер. Прошу, без всякого стесненья

Войдемте поскорее в дом.

Навкрат. Увы, такие приключенья

Все ставят в голове вверх дном!

Созий. Оставьте, господа, сомненья,

Садитесь дружно за столом.

Навкрат и Полид уходят.

Теперь попировать и о былой победе

Порассказать всем не беда.

Добраться б только мне до снеди:

Так голоден я не был никогда.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Созий, Меркурий.

Меркурий.

Остановись! Опять сюда суешь ты нос,

Бесстыдный кухонный проныра!

Созий.

Помилуй, не гневись!

Меркурий. Ты здесь зачем — вопрос!

Тебе я поубавлю жира.

Созий.

Молю тебя: умерь угрозы,

Мой храбрый, благородный «я»,

И Созия помилуй, Созий!

Зачем ты хочешь бить сам самого себя?

439

Меркурий. А кто позволил имя это

Тебе по-прежнему принять?

Не помнишь, может быть, ты моего запрета

И хочешь, чтобы я тебя избил опять?

Созий.

Но этим именем могли б мы звать друг друга,

Амфитриону мы могли б служить вдвоем.

Как Созия меня признала вся округа.

Ты — Созий, я не спорю в том,

Признай и ты меня, не велика услуга!

Оставим двум Амфитрионам

От буйной ревности сгорать —

В их распре будет так легко нам,

Двум добрым Созиям, в довольстве утопать.

Меркурий.

Довольно одного, а я ни в чем раздела

Не признаю и не люблю.

Созий.

Ты будешь старшим, младшим — я; всецело

Тебе я первородство уступлю.

Меркурий.

Нет, с братом неудобств бывает много,

Единственным хочу быть сыном я.

Созий.

Как рассуждаешь ты безжалостно и строго!

Позволь хоть тенью быть твоей.

Меркурий. Нельзя[91].

Созий.

Смягчись хоть в чем-нибудь своей душой упорной

И потерпи, что буду я с тобой.

Я буду тенью скромной и покорной,

И будешь ты доволен мной.

Меркурий.

Закон нельзя менять, оставь свои заботы.

А если ты войти захочешь в дом,

Я палкою с тобой покончу все расчеты[92].

440

Созий.

Ах, бедный Созий, до чего ты

Дошел в несчастии своем!

Меркурий.

Ты так и тянешься к ударам,

И снова ты себя тем именем назвал!

Созий. Нет, не себя я называл,

О Созии другом я говорил, о старом:

Был Созий, тот, что мне родня,

Его с обеда раз прогнали беспощадно.

Меркурий.

Смотри ты у меня,

Коль меж живыми быть тебе еще отрадно!

Созий. О, как бы я тебя исколотил,

Мерзавец, негодяй, будь только я смелее!

Меркурий.

Что? Что?

Созий. Я ничего.

Меркурий. Ты что-то говорил.

Созий.

А что? Я рыбины немее.

Меркурий. Кого-то ты мерзавцем обругал,

И это я прекрасно

Расслыхал[93].

Созий.

То попугай кричал перед погодой ясной.

Меркурий.

Прощай! Когда тебе захочется хоть раз

Изведать палки — здесь живу я, ведай!

(Уходит.)

Созий (один).

О небеса! Когда мы в час обеда

Стоим за дверью, это горький час!

441

Что ж, уступи судьбы тяжелому закону

И прихотям ее без спора покорись.

Несчастный Созий! Возвратись

К несчастному Амфитриону!

Союз наш, видно, предрешен…

Вот господин идет, друзьями окружен.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Созий, Амфитрион, Аргатифонтид, Павзикл.

Амфитрион.

Здесь стойте, господа, и дальше не идите;

Когда ж настанет нужный миг,

На помощь мне спешите.

Павзикл.

Понятно нам, какой вас вдруг удар постиг.

Амфитрион.

Я мучаюсь, терзаюсь беспрерывно,

Моя любовь мертва, и в униженье честь.

Павзикл.

Но если сходство то поистине так дивно,

Алкмене извиненье есть…

Амфитрион.

В делах подобных, господа,

Ошибка есть уж преступленье,

И целомудрие с ней гибнет навсегда.

В вопросах совести решает все мгновенье.

Что можно разумом простить,

Того любовь и честь простить не в состоянье.

Аргатифонтид.

Об этом всем я не хочу судить,

Но ваших двух друзей мне нечем извинить,

От их поступка я пришел в негодованье,

И люди честные должны, мой гнев делить.

Когда наш друг нас об услуге просит,

442

Мы все — защитники его попра́нных прав.

Да, Агати́фонтид друзей в беде не бросит!

Постыдно слушать речь, что держит к другу враг:

Такие действия нам чести не приносят,

В подобный миг должны мы помнить лишь о мести.

Я словопрений не хочу.

В подобный миг, когда вопрос идет о чести,

Должны мы ввериться мечу, —

Пусть враг останется на месте!

Вы все увидите, и скоро,

Что Аргатифонтид тверд в замысле своем,

И вас прошу я об одном:

Позвольте мне изменника и вора

Пронзить моим мечом!

Амфитрион.

Идемте!

Созий.

Господин! Здесь жду, став на колени,

Я наказания, проступок мой кляня.

Секите, бейте — все приму без возражений.

Убейте до смерти меня —

Вы правы будете, и ни полслова

Не пророню я против вас.

Амфитрион.

Встань! Что там?

Созий. Ах, обед там в этот час,

Меня же вытолкали снова!

Наесться я мечтал, шел, как на праздник, в дом,

Но как обманут был в надежде:

Меня там ждали с кулаком!

Там «я» другой, слуга другого «вас», как прежде,

Был сущим демоном во всем.

Ах, неужели вас не тронет,

Что нам двоим — судьба одна?

Мы ею сближены: она

Рассозила меня, вас — разамфитрионит.

443

Амфитрион.

Ну хорошо! За мной, к дверям!

Созий.

Не лучше ль подождать, не выйдет ли кто к нам?

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же, Клеантида, Навкрат и Полид.

Клеантида. О небо!

Амфитрион. Что ж все испугались?

Скажи: откуда твой испуг?

Клеантида.

Да как же: в доме вы остались,

Но вот и здесь вы вдруг!

Навкрат.

Постойте! Видите: сюда подходит кто-то,

Конечно, чтобы нам все тайны разъяснить,

И, если только он нас сможет убедить,

Спадут у нас с души сомненья и забота.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же и Меркурий.

Меркурий.

Да, я открою все. Чтоб не было сомнений,

Скажу вперед, что царь богов

Под этим образом, любезным вам, к Алкмене

Сходил с высоких облаков.

Что до меня, кто вам приносит весть, —

Меркурий я. Я здесь того побил немного,

444

Чей облик принял я. Теперь возможность есть

Ему утешиться: удары бога

Приносят не бесчестие, но честь.

Созий.

Ах, господин мой бог! Я ваш слуга, известно,

Но, право, мог бы и без тумаков прожить.

Меркурий.

Быть снова Созисм он может повсеместно,

А я устал такой постыдный лик носить.

Лечу на небо, чтоб амброзией небесной

Свой образ до конца омыть.

(Улетает на небо.)

Созий.

Забыл бы ты меня навек в своей отчизне!

Воистину со мной ты слишком был суров —

Я не встречал ни разу в жизни

Такого черта меж богов.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Те же и Юпитер.

Юпитер (в облаке).

Смотри, Амфитрион: вот заместитель твой!

В своих чертах признай Юпитера. Явился

Я с громом, чтоб ты знал, кто здесь перед тобой.

Довольно этого, чтоб ты душой смирился,

Чтоб снова ты обрел и счастье и покой.

То имя, что весь мир, робея, произносит,

Рассеет здесь все клеветы и ложь:

С Юпитером дележ

Бесчестья не приносит.

Познав теперь, что твой соперник — бог богов,

Гордиться можешь ты и звать себя счастливым.

Здесь места нет для горьких слов,

445

Не ты, а я теперь готов,

Хоть в небе я царю, признать себя ревнивым.

Алкмена вся твоя, супружескую честь

Она хранит от недруга и друга.

Чтоб ей понравиться, одна дорога есть:

Предстать ей в образе супруга.

Ты можешь ликовать, что сам Юпитер, я,

Не победил ее, со славой всей моею;

Все, что даровано мне ею,

Она в своей душе таила для тебя.

Созий.

Умеет бог богов позолотить пилюли!

Юпитер.

Хочу, чтоб след забот в твоей душе исчез,

Чтоб все сомнения в тебе навек уснули.

Родится у тебя сын славный, Геркулес,

Наполнит славою он все концы вселенной.

Великие дары Фортуны неизменной

Отныне явят всем: любимец ты небес.

Заставлю во вселенной целой

Я всех завидовать тебе,

И ты дивиться можешь смело

Своей невиданной судьбе.

В том сомневаться — преступленье:

То, что Юпитер говорит,

Есть рока высшего решенье.

(Скрывается.)

Навкрат.

Я восхищен всем тем, что вам судьба сулит…

Созий.

Позвольте, господа, свое сказать вам мненье.

Не лучше ли поудержать

Все эти поздравленья?

С них неудобно начинать.

И, правду говоря, все ваши восхищенья,

Так или эдак, не под стать.

446

Великий бог богов был добр к нам беспримерно,

И честь нам оказал Олимпа властелин.

Он обещает нам наверно,

Что будем взысканы богатством мы безмерно

И что родится здесь, у нас, великий сын.

Что лучше обещания такого?

Но кончим речи, господа,

И разойдемся все под сень родного крова.

О всем подобном иногда

Умней не говорить ни слова.

КОММЕНТАРИИ

«ТАРТЮФ, ИЛИ ОБМАНЩИК»

(«LE TARTUFFE, OU L’IMPOSTEUR»)

К стр. 6

Предисловие. — Опубликовав комедию в марте 1669 г., Мольер предпослал ей обширное предисловие, в котором решительно защищал свои позиции. Во втором издании комедии (июнь 1669 г.) были присоединены два послания к королю от 1664 и 1667 гг.

К стр. 7

…противопоставить выведенного мною лицемера человеку истинно благочестивому. — Надо полагать, речь идет о Клеанте[94].

…и поныне принадлежит Бургундский отель… — «Братство страстей господних» возникло в XIV в. и получило в 1402 г. привилегию на исполнение мистерий. В 1548 г. «Братство» соорудило новое театральное помещение — Бургундский отель, в котором во времена Мольера выступала конкурирующая с ним труппа «Королевских актеров».

…одним из докторов Сорбонны… — Речь идет о Жане Мишеле, авторе «Мистерии страстей господних» (1486), медике по образованию.

…вызывавшие восторг всей Франции. — Имеются в виду трагедии П. Корнеля «Полиевкт» (1643) и «Теодора» (1645).

К стр. 8

…никогда еще на театр так не ополчались. — Имеются в виду трактат главы янсенистов Николая — «Трактат о комедии» (1659) — и сочинение принца Конти под тем же названием, в которых театр объявлялся рассадником пороков.

…гордились тем, что пишут комедии. — Намек на сотрудничество римского консула Сципиона с комедиографом Теренцием.

К стр. 9

…как одно из наших ценнейших достояний… — Неожиданное в устах Мольера восхваление медицины указывает, что его постоянные на-

448

смешки над врачами относились к устаревшим методам лечения и невежественным врачам-шарлатанам.

…была всенародно осуждена в Афинах… — намек на присуждение к смерти Сократа.

К стр. 10

…сказанными о комедии «Тартюф». — Подразумевается принц Конде, в прошлом — вождь Фронды, один из крупнейших полководцев в армии Людовика XIV. Конде поддерживал Мольера в его борьбе за «Тартюфа» и способствовал показу этой комедии в частных домах до ее официального разрешения.

«Скарамуш-отшельник» — малопристойный фарс итальянских комедиантов.

К стр. 12

…монсиньора легата… — Кардинал-легат Киджи, племянник папы Александра VII и его чрезвычайный посол в Париже, присутствовал на чтении «Тартюфа» 4 августа в Фонтенбло.

…книжка, написанная неким кюре… — Имеется в виду кюре церкви св. Варфоломея Пьер Рулле.

…от притесняющих меня власти и могущества… — Подразумевается президент Ламуаньон, который в отсутствие короля становился в Париже главой полиции и получал всю полноту власти.

…не поддается никакому влиянию. — Речь идет снова о Ламуаньоне, участие которого в тайном «Обществе святых даров» Мольеру было неизвестно.

К стр. 13

Один весьма почтенный врач… — Речь идет о Мовиллене, лечащем враче Мольера, который станет помогать ему при сочинении комического церемониала — «посвящении в доктора» в пьесе «Мнимый больной».

…примирила бы меня с врачами. — Мольер в своих пьесах часто высмеивал врачей.

К стр. 15

Тартюф — имя, сочиненное Мольером. В корне своем имеет старофранцузское слово «truffer» (обманывать, плутовать).

449

К стр. 22

Во время наших смут… — в годы гражданской войны Фронды (1648—1653).

К стр. 27

…без чувства состраданья. — Согласно легенде, отшельник св. Манер, проживший в египетской пустыне шестьдесят лет, убил блоху, за что в наказание присудил себя к шести месяцам жизни нагим и голодным. Чревоугодник Тартюф на подобное самопожертвование, конечно, не пошел бы.

К стр. 42

…на табурет складной укажет вам в гостиной. — В гостиных XVII в. при рассаживании гостей соблюдалась строгая иерархия: кресла, стулья, табуреты. Складные табуреты предназначались для лиц самого низшего ранга.

К стр. 52

Нет у лучше мачехе своей все поручите. — Судя по тонко продуманному замыслу Дорины, можно предположить, что Эльмира, разыгрывая Тартюфа, действовала по совету служанки[95].

К стр. 53

Власяница — сетка из жесткого волоса, которую «для умерщвления плоти» носили под рубашкой «праведники».

«ДОН ЖУАН, ИЛИ КАМЕННЫЙ ГОСТЬ»

(«DON JUAN, OU LE FESTIN[96] DE PIERRE»)

К стр. 100

Действующие лица. — Нарушение канона классицистской комедии, допущенное в «Дон Жуане» заметно уже по составу действующих лиц — здесь наряду с испанской знатью действуют крестьяне и крестьянки из Иль де Франса, популярный фарсовый тип (Сганарель) соседствует с почтенным парижским буржуа. Не канонично и большое число персона-

450

жей комедии. Местом действия выбрана Сицилия, причем полностью нарушен классицистский закон единства места действия — первый акт идет во дворце, второй — на берегу моря, третий — в лесу, у могилы командора[97], четвертый — в апартаментах Дон Жуана, пятый — на открытой местности.

К стр. 102

Что бы ни говорил Аристотель… — ссылка на мнение Аристотеля о табаке носит комический характер. Табак появился в Европе только в XVI в. Несмотря на запрещение торговли табаком (указ Людовика XIII), к середине XVII в. курение и нюханье табака получили широкое распространение.

К стр. 104

…эпикурейская свинья… — Эпикур (342—270) — древнегреческий философ-материалист, церковные авторы объявляли его проповедником разврата.

Сарданапал — легендарный ассирийский царь, известный своим распутным образом жизни.

К стр. 108

Командор — главный военачальник рыцарского ордена.

К стр. 114

…четыре су парижских… — Во Франции XVII в. еще не было общенациональной валюты. Правом чеканки монет обладала каждая область.

К стр. 129

…от сил природы. — Почти текстуальное повторение «Опытов» Монтеня (кн. II, гл. XXXVII).

Медицина — одно из величайших заблуждений человечества. — Высмеивая современную медицину, зараженную схоластической фразеологией, Мольер имел новые доказательства невежественного врачевания: в сентябре 1664 г. он потерял своего друга, аббата Ле Вайе (сына известного философа), загубленного невеждами врачами. Через два месяца умер его первенец — Луи.

…рвотное вино? — лечебное средство, изобретенное в начале XV в.; оно стало предметом ожесточенных споров в медицинском мире.

451

К стр. 130

Я бы не взялся вас обратить. — В первом полном подцензурном издании комедий Мольера (1682) весь последующий текст до слов «тут я хоть на виселицу готов» был сокращен. В изданиях, напечатанных за пределами Франции, — амстердамском (1691) и брюссельском (1694) — сцена была восстановлена.

Черный монах — по старинному народному поверью — привидение, которое пугает запоздалых путников в ночь под рождество.

…дважды четыре — восемь. — В комментированном французском издании Мольера (под редакцией Роберта Жуанни) указывается, что эти слова были издевательски сказаны принцем Оранжским[98] исповеднику на смертном ложе.

К стр. 132

…и куска хлеба нет. — Последующая сцена до слов нищего «…лучше я умру с голоду» в издании 1682 г. по цензурным условиям была выпущена, но восстановлена в следующем, амстердамском, издании.

К стр. 135

…видеть вас в качестве секунданта. — Предполагается дуэль, в которой дерутся между собой и секунданты.

К стр. 153

…шествовать новою для меня стезею. — Фраза имеет явно пародийный смысл; возможен намек на принца Конти, который из просвещенного покровителя труппы Мольера превратился под влиянием своего духовника в ханжу и гонителя актеров.

К стр. 160

…мое жалованье! — Это восклицание, столь не соответствующее торжественности момента, было запрещено после первых представлений (оно фигурирует в амстердамском издании 1691 г.). Взамен этих слов Сганарель произносил благочестивую сентенцию: «После стольких лет службы я не получил никакой другой награды, кроме лицезрения безбожия моего господина, которого постигла самая ужасная на свете кара» (издание 1682 г.). В новейших комментариях, однако, высказано предположение, что после первых же представлений «Дон Жуана» эта фраза не

452

произносилась. Русский переводчик имел основание исключить данную фразу из текста роли Сганареля; в ряде французских академических изданий она сохранена, но не является финальной репликой. Пьеса во всех вариантах заканчивается восклицанием Сганареля: «Мое жалованье, мое жалованье, мое жалованье!»

«ЛЮБОВЬ-ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА»

(«L’AMOUR MÉDECIN»)

К стр. 161

Современники Мольера называли эту пьесу «Врачи». В указателе 1793 г. Bibliothèque des théâtres она названа: «L’Amóur médecin, ou Les quatres médecins» («Любовь-целительница, или Четыре врача»).

К стр. 162

…симфонии несравненного г-на Люлли. — Люлли — знаменитый французский композитор (1633—1687), автор музыки многих комедий-балетов Мольера.

К стр. 163

Действующие лица. — Имена врачей образованы из корней греческих слов — Томес (Пускающий кровь), Дефонандрес (Убивающий людей), Макротон (Медленно говорящий), Баис (Лающий). По свидетельству современника Мольера, врача и писателя Ги Патена, названные буффонные персонажи имели своих прототипов: зрители угадывали в фигуре Томеса — королевского врача Д’Акуина, в Дефонандресе — одного из известных парижских врачей, Де Фужере, в Макротоне — врача Гуэно, в Баисе — лейб-медика брата короля, Эспри, в Филерене — личного врача супруги брата короля, Ивелина.

К стр. 168

…ярмарка Святого Лаврентия… — Эта ярмарка ежегодно проходила в парижском предместье Сен-Мартен с июля по сентябрь.

К стр. 179

Атмос — дыхание (греч.). Согласно взглядам средневековой медицины, злокачественный «пар», выделяющийся из гнилостных соков организма, отравлял его.

453

К стр. 180

Орвиетан — универсальное лекарство, «от всех болезней», изобре тенное врачом-шарлатаном итальянцем Феранти из Орвието. В эпоху Мольера торговля орвиетаном бойко шла на Новом мосту[99] в Париже.

«МИЗАНТРОП»

(«LE MISANTHROPE»)

К стр. 192

Селимена, возлюбленная Алъцеста. — В стилистике языка XVII в. слово «возлюбленная» (l’amante) не имело современного смысла; в более точном переводе — предмет поклонения Альцеста.

К стр. 196

…в «Школе для мужей» изобразил Мольер. — В этом издании — «Урок мужьям».

К стр. 197

…его слащавый тон и набожные мины… — В этом портрете легко угадываются черты, роднящие противника Альцеста с Тартюфом.

К стр. 205

…одной надеждой только жить! — Сонет Оронта написан Мольером в духе прециозной поэзии без пародийного огрубления, в отличие от импровизации «маркиза Маскариля» («Смешные жеманницы»).

К стр. 207

Когда б король… — Хотя эта песня во французском песенном фольклоре не обнаружена, однако, судя по ее словесной фактуре, стихотворному размеру, ритму и рефрену, она принадлежит к старинным французским песням.

К стр. 208

…лишь с нею мне приятно. — По французской сценической традиции первый раз куплет поется, а во второй читается.

К стр. 212

Не на мизинце ли отделкою ногтя? — У щеголей со времен Людо-

454

вика XIII была мода отращивать длинный ноготь на мизинце. Мольер высмеивал эту устаревшую моду.

К стр. 222

…в любимом существе он любит и пороки. — Монолог Элианты является вольным переложением стихов Лукреция, чью философскую поэму «О природе вещей» Мольер переводил в молодости.

К стр. 223

…во дворец заехать на прием — Имеется в виду вечерний прием короля; избранные лица оставались у него на вечере после окончания общего приема.

К стр. 224

…пожаловать туда немедля вас. — В оригинале: «Un garde de la maréchaussée de France» («Вестовой суда маршалов Франции»). Суд маршалов был учрежден в 1651 г. для рассмотрения дел об оскорблениях высшего дворянства и военных чинов. В его распоряжении был полицейский отряд. В результате деятельности «суда маршалов» во Франции со второй половины XVII в. почти прекращаются дуэли.

К стр. 226

…видное лицо на первых представлениях… — В подлиннике — «sur lez bancs de tréâtre[100]». Места на скамьях, расположенных по обе стороны сцены, занимали аристократы.

К стр. 237

…в газетах говорят про моего лакея. — Впервые во Франции газету (Gazette) стал издавать врач Людовика XIII Теофраст Ренодо. Первый номер газеты вышел 30 мая 1631 г.

К стр. 244

Явление третье. — В сцене между Альцестом и Селименой использована ситуация и отдельные стихи из «Дон Гарсии Наваррского».

К стр. 249

Что значит этот вид?.. — Слуга Дюбуа одет в сапоги и дорожное платье.

К стр. 254

Книжонку гнусную пускает в обращенье… — Первый биограф

455

Мольера Гримаре передавал, что парижские святоши, обозленные на Мольера после «Тартюфа», выпустили «ужасную книгу» и, приписав ее Мольеру, рассчитывали окончательно скомпрометировать своего противника. Современные комментаторы видят в этих стихах публичное отрицание Мольером своего участия в написании памфлета.

«ЛЕКАРЬ ПОНЕВОЛЕ»

(«LE MÉDECIN MALGRE LUI»)

К стр. 275

…кафтан зеленый с желтым. — Традиционными цветами средневековых шутов и членов «дурацких» корпораций были зеленый и желтый[101].

К стр. 276

Панацея. — Панацеей называли средневековые алхимики мнимое всеисцеляющее лекарство.

К стр. 284

…доходы со всей Босы… — Боса — река во Франции; омываемые ею долины были столь плодородны, что вошли в поговорку.

К стр. 289

…язык у нее перестал ворочаться вследствие мокроты… — Согласно гуморальной теории схоластической медицины, существовало мнение, что болезни возникают от накопившейся в человеческом организме вредной жидкости.

Cabricias…[102] — набор греческих, латинских и псевдолатинских слов, а также бессвязно употребляемые грамматические термины и формулы.

Armyan… ossabandus… — Входя во вкус своей «врачебной деятельности», Сганарель все более смелеет и напропалую сочиняет «ученые слова», выдавая их за греческие, еврейские и латинские.

К стр. 297

Экю — старинная французская монета.

К стр. 301

Я могу разве что из особого уважения сделать вас глухим. — Эти

456

слова, а также вся история Люсинды, обретшей дар речи, заимствованы Мольером из утерянного фарса «Немая жена», содержание которого рассказано в романе Рабле (кн. III, гл. 34). На эту же тему написана остроумная комедия Анатоля Франса («Комедия о том, кто женился на немой женщине»)[103].

«МЕЛИСЕРТА»

(«MÉLICERTE»)

К стр. 313

…что здесь, в Темпе… В Лариссу прибыл он… — Речь идет о долине и городе, расположенных в Фессалии, неподалеку от горы Олимп.

Я видел многое… — В обрисовке идеального монарха и окружающих его придворных легко угадать идеализированный портрет Людовика XIV и версальский двор.

К стр. 324

…на берегу Пенея… — Пеней — река в Фессалии, часто упоминаемая в мифах.

К стр. 334

…за ним, минуты не теряя! — Пьеса не завершена. В издании 1682 г. сказано: «Комедия осталась незаконченной. Король потребовал ее к себе, когда были написаны всего лишь два этих акта. Так как его величество удовлетворилось ими для своего празднества, господин Мольер никогда не пытался ее кончить».

«КОМИЧЕСКАЯ ПАСТОРАЛЬ»

(«PASTORALE COMIQUE»)

К стр. 342

Они достают дротики, как бы желая пронзить себе грудь. — Ремарки в этой пьесе и распределение сцен даются по изданию 1734 г. В первом же издании «Комической пасторали» ремарки почти отсутствовали, а деление на сцены было чрезвычайно дробным.

457

К стр. 343

Спектакль заканчивался танцами трех мужских квартетов, одни аккомпанировали себе на гитарах, другие — на литаврах и третьи — кастаньетами.

«СИЦИЛИЕЦ, ИЛИ АМУР-ЖИВОПИСЕЦ»

(«LE SICILIEN, OU L’AMOUR-PEINTRE»)

К стр. 346

Климена, сестра Адраста. — В первоначальном варианте пьесы, входящей в состав празднества «Балет муз», Климена фигурирует под именем «невольницы Заиды». При издании пьесы в 1667 г. Мольер меняет имя героини на Климену и называет ее сестрой Адраста. Но при этом не вводит мотивов их родственных отношений и не исправляет даже выражение, в котором Климена именуется «молодой рабыней».

К стр. 348

…там прекрасный бекар! — Бекар и бемоль — музыкальные термины. Бемоль означает понижение звука на полтона, бекар — возврат к основному тону.

К стр. 355

Ширибирида уш алла! — Набор звуков «на манер» турецкого язы ка. Дальнейший текст песен — ломаный итальянский язык с примесью испанских слов, так называемый «сабир», на котором изъясняется с европейцами арабское и турецкое население южного и восточного побережья Средиземного моря.

К стр. 360

…Апеллес некогда писал портрет возлюбленной Александра… — Речь идет о красавице Компаспе, рабыне Александра Македонского.

К стр. 365

У меня сегодня прекрасный маскарад. — Сенатор выступает в роли персонажа, соединяющего действие комедии с дальнейшим ходом «Балета муз». На премьере эту роль исполнял президент де Периньи, один из руководителей дворцового увеселения.

458

«АМФИТРИОН»

(«AMPHITRION»)

К стр. 368

Комедия посвящена принцу Конде, прославившемуся при завоевании Франш-Конте. Конде поддерживал Мольера в его борьбе за «Тартюфа».

К стр. 407

Нужно ей шесть зерен чемерицы… — Чемерица, согласно представлениям средневековой медицины, являлась средством против сумасшест вия.

К стр. 423

Но все ж, с тревогой неизбежно… — Дальнейшие реплики Юпитера до стр. 425 («Эй, Созий…») представляют собой слегка переработанный отрывок из пьесы «Дон Гарсия Наваррский» (т. 1, со стр. 313 — «О да, виновен я…» до «Я наконец…»). В новой редакции эпизоду придан иронический оттенок и александрийский стих заменен «сво бодным» стихом.

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ

В книге использованы гравюры П. Бриссара к изданию Собрания сочинений Мольера 1682 г.

Стр. 5 «ТАРТЮФ, ИЛИ ОБМАНЩИК».

Стр. 99 «ДОН ЖУАН, ИЛИ КАМЕННЫЙ ГОСТЬ».

Стр. 161 «ЛЮБОВЬ-ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА».

Стр. 191 «МИЗАНТРОП».

Стр. 267 «ЛЕКАРЬ ПОНЕВОЛЕ».

Стр. 305 «МЕЛИСЕРТА».

Стр. 335 «КОМИЧЕСКАЯ ПАСТОРАЛЬ».

Стр. 345 «СИЦИЛИЕЦ, ИЛИ АМУР-ЖИВОПИСЕЦ».

Стр. 367 «АМФИТРИОН».

СОДЕРЖАНИЕ

ТАРТЮФ, ИЛИ ОБМАНЩИК.

Перевод Мих. Донского

ДОН ЖУАН, ИЛИ КАМЕННЫЙ ГОСТЬ.

Перевод А. В. Федорова

ЛЮБОВЬ-ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА.

Перевод А. Эфрон

161

МИЗАНТРОП.

Перевод T. JI. Щепкиной-Куперник

191

ЛЕКАРЬ ПОНЕВОЛЕ.

Перевод Наталии Ман

267

МЕЛИСЕРТА.

Перевод Всеволода Рождественского

305

КОМИЧЕСКАЯ ПАСТОРАЛЬ.

Перевод С. В. Шервинского

335

СИЦИЛИЕЦ, ИЛИ АМУР-ЖИВОПИСЕЦ.

Перевод З. А. Венгеровой

345

АМФИТРИОН.

Перевод Валерия Брюсова

367

КОММЕНТАРИИ

Г. Бояджиева

448

Мольер

Μ 76 Полное собрание сочинений. В 3-х т. Т. 2. — М.: Искусство, 1986. — 461 с., 1 л. портр.

Во второй том Полного собрания сочинении великого французского драматурга вошли такие его произведения, как «Тартюф», «Дон Жуан», «Мизантроп», «Амфитрион», и другие комедии.

подписное

МОЛЬЕР

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ТРЕХ ТОМАХ

ТОМ ВТОРОЙ

Редактор С. К. Никулин

Художественный редактор Л. И. Орлова

Технический редактор Е. З. Плоткина

Корректор Н. А. Медведева

И. Б. № 2508

Сдано в набор 10.06.85. Подп. к печ. 29.01.86. Формат издания 70×108¹/₃₂. Бумага типографская № 1. Гарнитура обыкновенная новая. Высокая печать. Усл. печ. л. 20,3. Усл. кр.-отт. 29,75. Уч.-изд. л. 20,107. Изд. № 12240. Тираж 100 000 экз. Заказ 431. Цена 1 р. 60 к. Издательство «Искусство», 103009 Москва, Собиновский пер., 3. Тульская типография Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, 300600 г. Тула, проспект Ленина, 109

[1] Нумерация в бумажной книге сверху. Так форматируются комментарии публикатора электронной версии. Их читать необязательно, поскольку это что-то типа схолий или маргиналий, сделанных им для себя. Они могут содержать словесный понос и обсценную лексику. Последние отмечаются салатовым цветом; справочные — серым, цитаты — лиловым. Также они датируются, в отличие от «родных» сносок. Дополнительные комментарии используют дополнительные цвета и датируются отдельно. «Родные» сноски и комментарии форматируются как в книге. 12.04.2014

[2] Вообще-то Жан-Батист крупно подставился, введя пресловутую сцену изнасилования Эльмиры. Казалось бы, можно было ее смягчить, видоизменить. И, судя по всему, он это сделал. Но все равно никто из здравомыслящих зрителей не может усомниться в истинном ее смысле, что показывает и сценическая история пьесы. По сути, эта гениальная сцена — показывает изнасилование не столько физическое, сколько психологическое, ее можно сравнить со сценой Гамлет—Офелия, когда героиня не может признаться, что их подслушивают, а герой использует этот фактор по полной программе. Еще ближе — сцена изнасилования Сесиль Вальмоном, когда она не может ничего противопоставить и вынуждена подчиниться насилию, чтобы не подставиться. Так и здесь — Эльмира не может сопротивляться поползновениям Тартюфа, не раскрыв подставу. И это объясняет то, что Тартюф, вместо того чтобы лечь на дно, а затем спокойно вытянуть с помощью шантажа из Оргона все его состояние, возвращается лично: чтобы посмотреть Эльмире в глаза: мол, ну и кто из нас обманщик? 13.04.2014

[3] Ес! Ай молодца! Верится, что он был великим полководцем. Ответ, по меткости достойный Суворова. 13.04.2014

[4] А это уже донос. Но с другой стороны, а что ему оставалось делать? 13.04.2014

[5] Ес, ес! А вы говорите «Доктор Живаго»! 13.04.2014

[6] Словом, как бог на душу положит. 14.04.2014

[7] На это Марьяна невольно бросила взгляд о помощи к Дорине, а папаша отреагировал именно на этот взгляд. 14.04.2014

[8] Промахнувшись, он начинает под монолог крутиться вокруг своей оси и, разогнавшись, улетает за кулисы. 14.04.2014

[9] Что-то схожее было в «Ревнивом принце». 14.04.2014

[10] А нет, все-таки, похоже, идея-то Дорины. Но воплощает ее в жизнь Эльмира в одиночку, Дорина, вон сопляка не может выставить, и из-за него вся затея идет насмарку. Или нет? И вмешательство Дамиса было задумано? Но нет, все равно, все это была лажа и если бы не вмешательство короля, финал был бы трагичен однозначно. И вообще, похоже, Мольер постоянно пользуется деусами экс махина. И вывод из его творчества напрашитвается отнюдь не веселый. «Тартюф», просто наиболее ярко выраженная еврипидовщина. 14.04.2014

[11] Залезает по стремянке под потолок и повисает на штанкетах. 14.04.2014

[12] Ну прямо Ричард III. 15.04.2014

[13] Слушай, а она Эльмира. А я что-то все ее Эльвирой. Эльвира — это в «Дон-Жуане». 15.04.2014

то

[14] А он же фасонит перед Эльмирой. 15.04.2014

[15] Ага! Все же второй этап операции, похоже, полностью за Эльмирой: и замысел, и проведение. Так что, возможно, и в первом случае она не генератор идеи… Хотя… Нет, Дорина же во втором акте как появилась, так и оставалась до конца акта и не имела возможности обсудить новость о смене жениха с Эльмирой. Разве что Эльмира подслушала? А что — это можно организовать при постановке. Вообще чем больше подслушиваний, тем больше. Нужно чтобы каждую сцену кто-то подслушивал. 15.04.2014

[16] А Эльмире нечего терять. Ведь ее фактически обвинили чуть ли не в супружеской неверности. Без ответа это нельзя оставить, как шахтерам Донбаса — заявление Киева. 15.04.2014

[17] А вот и подтверждение: Дорина отговаривает Эльмиру от ее затеи. 15.04.2014

[18] Нет, она придумала ловушку до того как заговорила! Вот почему, противореча самой себе стала делать то, о чем ее еще тогда просил Дамис, а она отказалась. Это просто мостик к предложению ловушки. 15.04.2014

[19] Какая чудная двусмысленность! 15.04.2014

[20] Точно, он должен обнаружить жену полуобнаженной. 15.04.2014

[21] Здесь они должны бороться: она раздевается, а он ее одевает. По схеме Вальмонта: он застегивает верх, она — задирает подол, он одергивает подол, она начинает снимать платье с плеч. 15.04.2014

[22] Прямо Штирлиц с Мюллером в подвале гестапо. 15.04.2014

[23] Ну прямо как Запад по поводу Украины. 15.04.2014

[24] Это кого? Тех, у кого дедов убивали бандеровцы — с внуками последних? 15.04.2014

[25] Нет, Обама и здесь бы продолжал твердить, что несчастных хохлов-татрюфов гнобит злобная Россия — Оргон и его семейка. 15.04.2014

[26] А ведь можно понять Людовика, охладевшего к Мольеру. Ведь это все о нем! 16.04.2014

[28] В книге: «мяслях». 16.04.2014

[30] Покойник горд и важен, как орел.

При жизни он себя иначе вел.

А мне уже закрадывалось сравнение героя с Гамлетом, например, разговор с нищим чем-то напоминает беседу с могильщиком. 16.04.2014

[33] Вообще-то этот король, по-моему, был лепший друг Хуана и товарищ по похождениям. Ну точно, Педро I Жестокий (он же Справедливый).

[34] В книге: «не првы». 16.04.2014

[35] По-моему, она ханжа и лицемерка. 16.04.2014

[36] Последний грех. Последний, а потом

Покаемся. Ведь не сейчас над нами

Господень суд. Покаяться успею.

(А. Н. Островский «Василиса Мелентьева») 16.04.2014

[37] Это привет Тартюфу. А также мадам Пернель. 16.04.2014

[38] Еще один учитель современных политиков. 16.04.2014

[39] Точно! А я-то думал, что это мое открытие, а в пьесе на это прямое указание. 16.04.2014

[40] Вот откуда анекдот про венки: «Отчего умер покойник» — «На венках написано: “От месткома”, “От друзей”, “От безутешных родственников”» и т. д. 16.04.2014

[41] По-моему, он чуть ли не дословно повторяет то, что Дон Жуан втолковывает всяким Матюринам. 16.04.2014

[42] Гибрид песенки Дуремара и гимна дистрибьютора «Вижн». 16.04.2014

[43] Да это ж «Горе-атаман»! 16.04.2014

[44] Смотри-ка, он еще и Гамлет. 16.04.2014

[45] В книге над «о» то ли знак акцента, то ли полиграфический брак — не разобрать. Мне кажется, что ударение здесь не нужно, смысл и так ясен, более того, ударение вносит некую мнимую многозначительность. 16.04.2014

[46] В книге раздельно. 17.04.2014

[48] Нет, у меня как раз сложилось впечатление, что это самом сходство и родство именно имеет место быть: нежелание плясать под чужую дудку. Причем нежелание патологическое. 19.04.2014

[49] А это уже, похоже, «Отелло». 19.04.2014

[50] Это царица Анна говорит Грозному в «Мелентьевой». 19.04.2014

[51] Это порванное письмо, что ли? 19.04.2014

[52] Мне выходцы из гроба только страшны,

А грозного царя я не боюсь. —

Увижу я, как ты не побоишься.

20.04.2014

[53] Любопытно, что имеется в виду? Продинамить? Рога наставить так,чтобы он об этом узнал? Впрочем, одно другому не только не мешает, но и вполне соответствует. 21.04.2014

[54] Так в фольклоре есть универсальный способ — надо ей вдуть как следует — сразу залопочет, не остановишь. Что-то такое, кажется, было то ли в заветных сказках Афанасьева, то ли у Боккаччо… 21.04.2014

[55] Интересно, что профессия Сганареля та же, что и у Али-Бабы. 21.04.2014

[56] Ага, значит, это Гамлет и Горацио. А Сганарель — Озрик. 21.04.2014

[57] Ударяя его палкой? 21.04.2014

[58] Ну что я говорил! 21.04.2014

[59] Интересно, что это за зверь? 21.04.2014

[60] Шутки шутками, а похоже, действительно влындит. 21.04.2014

[61] Ну прямо первый могильщик. 21.04.2014

[62] По-моему, лучше раздельно. 21.04.2014

[63] Во! Чтобы девушке вдуть, ее нужно напоить. 21.04.2014

[64] Точно, обеих напоить, и обеим засадить. 21.04.2014

[65] Прямо какая-то кэрролловщина. 21.04.2014

[67] Предположительно: реплика Сганареля не пропечаталась. 21.04.2014

[68] В книге: «изцеление» с переносом после «из-». 21.04.2014

[69] Похоже, нас ожидает очередной автоплагиат. Кстати, лекарство то самое, только давать его будет не Сганарель, а Леандр. Осталось выяснить, получится ли это у Сганареля с пышечкой-кормилицей. А вообще непонятно, эта Люсинда сисю сосет? Сколько же ей лет? 21.04.2014

[70] Чей? А, это она со своим сердцем разговаривает. Дурдом… 22.04.2014

[72] А это уже «Школа жен». 23.04.2014

[73] Это было, кажется в «Мнимом рогоносце». 23.04.2014

[74] А это было в «Лекаре поневоле». 23.04.2014

[75] А опера будет в «Мнимом». 23.04.2014

[76] Клеант из «Мнимого». 23.04.2014

[78] Так в книге, хотя по размеру стиха должно быть «же». 24.04.2014

[79] В книге две последние буквы не пропечатались. 25.04.2014.

[80] Не пропечаталась последняя буква и точка. 25.04.2014

[81] Судя по строке, ударение здесь на первый слог. 25.04.2014

[82] Эге, а ведь здесь Жан-Батист вновь Луи на зубок взял. Да еще и показал ему, чего стоят его пассиям и их Бражелонам его утехи. 25.04.2014

[83] Ну точно, Людовик. Стопроцентный тупой галантный эгоцентризм. 25.04.2014

[84] Потрясающая конструкция. Меркурий свою классовую ненависть вымещает на хозяине того, чьим аватаром является, будучи на самом деле полновластным хозяином бесправного царя. Вот уж двойные стандарты так двойные стандарты! 25.04.2014

[85] Эти боги все воспринимают субъективно, как современные политики. Их не интересует чужое мнение или объективная ситуация. Их интересует только сиюсекундная выгода или обида. Как Юпитер был оскорблен, что смертная отказывается ему отдаться, когда, во-первых, уже отдавалась, а во-вторых, говорит ему нелицеприятности — ему, шахиншаху богов! Отчего — это не имеет значение. Так и здесь. Меркурия не интересует естественность и законность претензий Амфитриона, просто смертный смеет так смело обращаться к богу. 25.04.2014

[86] А как эти высшие существа издевались над Иовом и его аватарами-фаустами! А как Он измывался над Адамом… Да над собственным сыном! 25.04.2014

[87] Что не выдавать? Или это в значении «защитите»? 25.04.2014

[88] А еще здесь злейший вариант «Сна в летнюю ночь». 25.04.2014

[89] А еще он Дон-Жуан и Тартюф в одном флаконе, а Амфитрион — «Юпитер, ты сердишься…» 25.04.2014

[90] И жалую покорных верных слуг… 25.04.2014

[91] Не я один — бояре осудили… 25.04.2014

[92] Какая-то палическая мания. Можно так и поставить: у каждого палка при себе, как член у мужчины или шпага у дворянина. Растет прямо из тела на уровне пояса, гибкая, можно взять в руки и ею размахивать, можно обвязать вокруг себя. Как член у Буркова в нереализованном «Лире». 25.04.2014

[93] Это что, татарский бог?.. А-а! греческий! А зачем они говорят на иностранном, коверкая слова? 25.04.2014

[94] Или, вообще, Людовике. 13.04.2014

[95] Интересно, с чего Георгий Нарсессович это взял? У меня сложилось четкое впечатление, что вся история с обольщением Тартюфа — полная и чистая инициатива Эльмиры, которая, возможно, к этому моменту и поделилась своими идеями со служанкой. Дорина же кроме бодрых уверений, по сути ничего не делает, и если бы не вмешательство короля, финал пьесы был бы трагическим, а миссия Дорины, если так можно назвать ее громогласное бездействие, потерпело бы полное фиаско. 12.04.2014

[96] А ведь это не просто гость, а, скорее, приглашенный к застолью. То есть гость имепнно прошеный. 12.04.2014

[97] А! Так командор был капо ди каппи? Ну, Жуан охренел! Мафия-то бессмертна! 12.04.2014

[99] Кстати, еще вопрос, он Новый или Девятый. 12.04.2014

[101] А сегодня зеленый явно посинел. 13.04.2014

[102] Да, почему-то дано не курсивом, а прямым. 13.04.2014

[103] А еще у Вадима Шефнера есть печально-смешной (как и вся его проза) рассказ «Фиалка Молчаливая». 21.04.2014